Пётр Алексеевич меняет историю

Скачать в формате .doc (для читалок) можно здесь.

киноповесть

(сиквел фильма Леонида Гайдая и Владлена Бахнова "Иван Васильевич меняет профессию"
по пьесе Михаила Булгакова "Иван Васильевич")

Все события и герои являются вымышленными. Любые совпадения с реальными личностями случайны.

Сияет, переливается новогодними огнями зимний Санкт-Петербург! Мягкий снежок оседает на крышах, машинах, памятниках, шапках прохожих, покрывает тротуары и поребрики… В тихом переулке стоит одноэтажный павильон магазина "Гибарян Электроникс". В его зеркальных витринах выставлены плазменные панели, мониторы, ноутбуки, планшеты, мобильники…

Внутри магазина немноголюдно — всего несколько покупателей бродят по торговому залу. На экранах выставленных в зале телевизоров мелькают кадры фильма "Сказ про то, как царь Пётр арапа женил". Этот же фильм показывает телевизор в кабинете владельца и директора магазина Каспара Гибаряна. Сам Гибарян отсутствует, а старший IT-специалист магазина Анатолий Варфоломеев, или, как его называют сослуживцы, Толик, увлечённо копается в недрах системного блока, водружённого на рабочий стол. Время от времени он бросает взгляд на экран, где гремит пышная петровская ассамблея. На красивом круглом коврике в углу лежит джек-рассел-терьер Аменхотеп, любимец Гибаряна.

В кабинет входит Гибарян, он весь засыпан снегом, что при его бороде придаёт ему сходство с Дедом-Морозом. Аменхотеп с радостным лаем бросается к нему. Но Гибарян явно чем-то расстроен. Горестно крякая и бормоча что-то по-армянски, он снимает роскошную шубу и норковую шапку, снег с которых осыпается на ковролин. Гибарян, уставившись на снежные хлопья, качает головой, потом пристраивает мокрую верхнюю одежду на одном из стульев. Толик недоумённо наблюдает за ним, удивляясь такой неаккуратности, потом говорит:

— С наступающим вас, Каспар Давидович!

— Вай, Толик-джан, не с "наступающим", а с "отступающим"! — Гибарян вздыхает. — Придётся отступить нам с тобой, дорогой!

— В смысле?

— "В смысле"… — Гибарян садится за стол, откидывается на спинку кресла, вытягивает ноги. Берёт со стола пульт, выключает телевизор. — Выселяют нас, да? Павильон наш сносить будут!

— Как? — спрашивает поражённый Толик.

— "Как, как"… Каком кверху, так у вас говорят, да?

— Но у вас же всё в порядке, все бумаги выправлены, все разрешения — и из мэрии, и из управы…

— Э, что бумаги! Бумаги — они рулоном в туалете висят! Так мне и сказали в управе только что. Указание сверху, понимаешь? Строить здесь будут какой-то то ли храм, то ли бизнес-центр… А у меня что, не бизнес?! Налоги плачу, да? Пожарных-санинспекторов ублажаю, да?! Ментам планшеты с мобильниками дарю?! Только вчера этот сэрика (мерзавец — армян.) из управы, свинья жирная, сказал: Каспар-джан, подари, говорит, моему сыну на Новый год "Айпад". А он пятьдесят тысяч стоит!

Толик хмуро слушает Гибаряна, потом спрашивает:

— И куда же мы теперь?

— Будем переезжать,— вздыхает Гибарян. — И быстро, быстро! Надо в новогодние каникулы всё оборудовать и перевезти, пока покупатели оливье кушают и водку пьют. Толик-джан, я тебя как брата прошу — поищи помещение, да? Я знаю, ты умный, ты мне хорошее место найдёшь. А я тебе на Новый год дополнительную премию выдам! Тебе же сейчас всё равно особо делать нечего, да? Вот чем ты сейчас занимаешься?

— Каспар Давидович, вы же сами велели посмотреть! Сказали, что компьютер гудит.

— А, да, да, — рассеянно говорит Гибарян, — гудит… "Идит, гудит зелёный шум", так, да, у Пушкина?

— Это Некрасов, — усмехается Толик.

— Видишь, ты всё знаешь. Я же говорю — умный. Иди, Толик-джан, иди, брат! Вот как только машину мою сделаешь — сразу куртка-шапка одевай и иди ищи, да?

— Зачем ходить, Каспар Давидович? — говорит Толик. — Интернет на что?

Толик, щёлкая мышкой, путешествует по сайтам объявлений и агентств недвижимости. Мелькают фотографии интерьеров офисов, магазинов, складов… Предложений очень много, но вот цены, цены! А Гибарян установил жёсткую верхнюю планку.

— Погоди-погоди… — бормочет Толик. — а это у нас что?

На экране монитора сменяются фотографии запущенного помещения, явно в бывшем дворце. Старая конторская мебель, кульманы, шкафы с рулонами чертежей и какие-то железяки торчат среди старинных стен с остатками лепнины.

Толик удовлетворённо улыбается, берёт телефон, набирает номер.

— Добрый день, с наступающим вас!.. Спасибо! Я звоню по объявлению по поводу сдачи в аренду помещения…

Ночная вахтёрша тётя Маня показывает Толику помещение, попутно рассказывая эпизоды из жизни расположенного здесь когда-то НИИ.

— …да сюда сам Андропов приезжал, наше НИИ ведь КГБ курировало! Занимались всякими секретными разработками, одних профессоров было ой-ой-ой сколько! В продуктовых заказах всегда и икорка была, и колбаска сырокопчёная, снабжались по высшему разряду!.. А здесь — небольшая комнатка, с окошком, можно использовать как подсобку.

Тётя Маня открывает дверь в небольшую комнату. Толик заглядывает внутрь, осматривает стены, потолок, старую мебель, рассованную по углам рухлядь, репродукции известных картин русских художников, развешанные на стенах — тут и "Боярыня Морозова", и "Грачи прилетели", и шишкинские медведи... Его внимание привлекает некий механизм в углу, кое-как накрытый промасленной бумагой, из-под которой торчат стержни с круглыми набалдашниками, соединённые трубками стеклянные сосуды разных форм и размеров, змеевики…

— А это что за самогонный аппарат? — спрашивает Толик у тёти Мани.

— О, это, Толя, интересная история… — тётя Маня заговорщически прищуривается. — Если хочешь, расскажу. Всё равно гриф секретности давно снят. Было это лет сорок назад, а может, и все пятьдесят. Я тогда здесь работала копировщицей, и допуск у меня был. Привозят к нам в отдел, значит, эту машину. Из Москвы доставили, с самой Лубянки, чтобы наши спецы разобрались. В сопроводиловке было написано, что это — самая настоящая машина времени, представляешь?

— Ничего себе, — усмехается Толик.

— Да… Самого-то изобретателя в психушку забрали. Фамилию его я не помню — вроде Дорофеев. А может, Тимофеев. К московской олимпиаде, правда, выпустили. Жена его за это время с ним развелась, за еврея замуж вышла и в Израиль свалила. Муж её умер, так этот наш изобретатель, не будь дурак, по-быстрому опять на ней женился и тоже в Израиль уехал, а оттуда — в Америку. Познакомился там с таким же сумасшедшим учёным. Они вместе вроде бы новую машину времени сделали, в виде автомобиля, и сгинули, сначала наш, потом этот американец — так в газетах писали...

— В каких газетах?

— В таких, в ярких, знаешь, которые у метро с лотков продают?

— Понятно, — хмыкает Толик.

— И вот, значит, машина с тех пор у нас стоит. Ничего в ней наши ребята не поняли, — говорят, только сумасшедший мог соорудить такое.

— Действительно, интересно, — говорит Толик, изучая взглядом "машину времени", — Тётя Маня, а можно, когда мы сюда переедем, я в ней покопаюсь?

— А отчего же нельзя? Копайся, сколько твоей душе угодно. Главное — никуда её отсюда не выноси.

…Кипит работа. Грузчики вытаскивают товары и мебель из одноэтажного павильона, запихивают в фургоны…

…Гибарян — среди грузчиков с Аменхотепом на руках…

…Толик осваивается в своём новом "кабинете" — том самом, где стоит машина времени. Видимо, он упросил Гибаряна отдать эту комнату ему.

В некоем большом и солидном зале в центре Санкт-Петербурга идёт концерт в честь какого-то державного праздника. А может быть, и не в честь праздника, а по случаю дня рождения одного из высокопоставленных "слуг народа". Зал заполнен солидными мужчинами в дорогих костюмах и холёными дамами в не менее дорогих платьях. Среди них (мужчин, конечно, а не дам) находится и депутат Законотворческого Собрания Санкт-Петербурга Пётр Алексеевич Невзрачный — красавец двухметрового роста с круглым лицом, длинными тёмными кудрями и круглыми совиными глазами. Он благосклонно слушает выступление казачьего ансамбля, который исполняет песню:

Когда-нибудь зимой, иль летом, иль весной

С Америкой навек распрощаемся!

Ракетами гремим, сурово говорим —

Конец тебе, не будешь ты чваниться!

Чикаго от страха слёзы льёт,

Белугой большой Нью-Йорк ревёт!

"Фак-фак-фак!" — в Овальном кабинете

В панике президент орёт.

"Фак-фак-фак!" — в Овальном кабинете

В панике, в ужасе, в панике — "фак, фак!" —

В панике президент орёт.

Когда-нибудь зимой, иль летом, иль весной

Народы-братья вновь повстречаются.

Вернём эс-эс-эс-эр — ликуй, пенсионер,

Опять всё будет, как тебе нравится!

Тбилиси от счастья слёзы льёт,

Как домбра, душа Баку поёт!

Кап-кап-кап, из светлых глаз прибалтов

Капают слёзы на ружьё.

Кап-кап-кап, из узких глаз таджиков

Капают сладкие, капают, кап-кап,

Капают прямо на ружьё.

Роскошный "Мерседес" депутата Невзрачного останавливается у какого-то парадного, из машины выпархивает секретарша Невзрачного Дина Васильева. Обернувшись к машине, она говорит:

— Спасибо, что подвезли, Пётр Алексеевич.

— Неужели за эту маленькую услугу вы не одарите вашего горячего поклонника чем-нибудь столь же горячим? — говорит сидящий в салоне Невзрачный. У него очень высокий голос, похожий на женский. — Чайком, например? Или кофем? Или…

— Бромом, — бросает Дина, захлопывает дверцу и быстро устремляется к парадному. — Вот котяра курчавый! Даже не соизволил выползти из машины, чтобы открыть дверцу, — бормочет она. — Одно слово — слуга народа.

Дина заходит в парадное, закрывает за себя входную дверь, но оставляет небольшую щёлку, через которую наблюдает за машиной Невзрачного. Убедившись, что Невзрачный уехал, она выходит из парадного и почти бегом направляется е ближайшей станции метро…

…и вот Дина входит в квартиру, зажигает свет.

— Толик! Ты дома? — спрашивает она. В ответ — молчание.

— Понятно, — вздыхает Дина, — если он и сделает когда-нибудь предложение, то не мне, а своей работе.

Она идёт на кухню, открывает холодильник…

…и мы видим её уже в той маленькой комнате в бывшем НИИ, где обосновался Толик. Дина достаёт из большой сумки контейнеры с бутербродами и салатами, пластиковые бутылки, термос.

— Накурил, надымил, — ворчит она. — и, конечно, ничего не ел. Твоя работа тебя погубит! Наживёшь гастрит или язву желудка…

Толик между тем копается в недрах машины времени, с которой снята промасленная бумага.

— Не исключено, Диночка, что моя работа когда-нибудь меня прославит… и тебя тоже, — говорит он. — Вот знаешь, что это такое?

— Просто груда старого железа и стекла, — Дина презрительно морщит носик.

— Нет, Диночка, это такой агрегат… — Толик достаёт из недр машины древнюю плоскую батарейку "Планета", она же "3336". — Такой, понимаешь, агрегат… Интересно, зачем здесь эта батарейка? — Он осматривает батарейку, пожимает плечами. Срывает защитную бумажку с надписью "Не проверив, не срывай!" Оттуда вываливается крошечный чёрный квадратик, падает на пол. Толик нагибается, поднимает квадратик с пола, подносит к глазам…

— Ни хрена себе! — изумленно говорит он.

На его ладони лежит современная карта памяти — из тех, что широко применяются в мобильниках, планшетах и фотоаппаратах.

На мониторе мелькают чертежи, электрические схемы, таблицы. Толик, сидя за ноутбуком, увлечённо крутит колёсико мыши. Сзади подходит Дина, обнимает его за плечи.

— Что за чертежи? — спрашивает она.

— Тут не только чертежи! Я прочитал дневник изобретателя Тимофеева. Представляешь, он открыл портал в шестнадцатый век! И так получилось, что царь Иван Грозный оказался в 1972 году, а во временах Грозного — сосед Тимофеева, стукач-общественник Бунша, и квартирный ворюга Милославский. Ну, это отдельная история… В общем, потом всё наладилось, царь вернулся к себе, эти двое — к себе, Милославского арестовали, Буншу забрали в психушку. А Тимофеев отправился в наше время. Ну, в конец двухтысячных. Учёный учёным, а какой ушлый оказался — достал там у себя, в семьдесят втором, по блату несколько баночек чёрной икры, здесь икру продал, приобрёл ноутбук и переоборудовал машину времени на работу от компьютера! Вот почему спецы из НИИ не смогли её включить — у машины просто отсутствовала периферия, которую в те времена вообще не представлялось возможным создать!

— А потом что? — спрашивает явно заинтересовавшаяся Дина.

— Опасаясь комитетчиков, Тимофеев перенёс все чертежи и инструкции на карту памяти и спрятал её в батарейку, которую засунул в машину. А дальше ты знаешь, я тебе передавал рассказ тёти Мани… Скорее всего, Тимофеев успел уничтожить ноутбук, управляющий машиной. Зато благодаря его записям я теперь могу её запустить.

— Только попробуй!

— Динуша, неужели тебе не хочется увидеть строительство Санкт-Петербурга? Или древнюю Москву? Или, например, пожар Рима при Нероне?

— Я боюсь!

— А хочешь, я сопру для тебя у Екатерины Второй её черевички? Или позаимствую у Клеопатры её любимые духи?

— Дурак! — Дина щёлкает Толика по затылку.

Входит Гибарян с Аменхотепом на руках. Гибарян — в одеждах волхва.

— Толик-джан, я домой… Вах, я не знал, что здесь такая дама!

— Каспар Давидович, что это вы… на маскарад собрались?

— Вай, какой маскарад, слушай! У моего внука Рубенчика в детском саду родители устроили представление про Рождество, я играю одного из волхвов…

— Вам очень идёт, — вежливо улыбаясь, говорит Дина. Смотрит на Аменхотепа: — Ой, какая прелесть! Можно его погладить?

— Аменхотепчик, поздоровайся с девушкой, — говорит Гибарян.

— Это Дина, — представляет её Толик.

— Здравствуйте, здравствуйте, Дина-джан! — расплывается в улыбке Гибарян. Дина пытается погладить Аменхотепа, тот огрызается.

— Вай-вай, Аменхотепчик, как не стыдно, — с укоризной говорит Гибарян. — Такая приятная девушка…

— Исключительно приятная, — раздаётся вдруг голос Невзрачного. И сам он входит в комнату в сопровождении двух охранников — Васи и Коли. Невзрачный одет в роскошную меховую шубу, на голове — большая зимняя шапка, закрывающая уши. Он оглядывает изумлённые лица: — Картина Репина "Не ждали", так, что ли?

— Пахаракел! (Вот чёрт! — армян.) — в ужасе бормочет Гибарян.

— Дорогая Диночка, — обращается Невзрачный к Дине. — вы думали, я не разгадаю вашу маленькую хитрость и не найду вас? Я уже давно справился в отделе кадров, где проживает моя секретарша. Признаюсь, меня удивило, что при каждом подвозе вы упорно выходите из машины не у своего дома. Но я очень любопытен, вот и подождал некоторое время у вашего настоящего местожительства. Увидев, что вы куда-то направились на ночь глядя, я последовал за вами. И вот я здесь!

— Простите, а вы кто? — спрашивает Толик.

— Толик-джан, это же тот самый Невзрачный, — шепчет Гибарян. — который нас выселил.

— Депутат Законотворческого собрания города Санкт-Петербурга Пётр Алексеевич Невзрачный. А позвольте поинтересоваться, чем вы тут занимаетесь? — спрашивает Невзрачный, с брезгливо-насмешливым видом осматривая машину времени. — Что это за агрегат?

— А вам какое дело? — говорит Толик.

— Будешь хамить, юноша, получишь большие проблемы. И надолго. Я, кажется, задал вопрос, — обращается он уже к Гибаряну.

— Это… это… ну вроде как машина времени. — растерянно говорит Гибарян.

— Шутим. Пожалуй, стоит вызвать сюда представителей компетентных органов, чтобы разобрались, что к чему. Уж больно подозрительный пепелац. Может, вы теракт готовите, а?

— Нет, нет, что вы! — испуганно говорит Гибарян.

— А вот мы сейчас это проверим. Ну-ка, покажи, как это работает! — обращается Невзрачный к Толику.

— Мы с вами, кажется, брудершафт не пили, — отвечает Толик.

— Ничего, придёт время, выпьем. Включай, или мои ребята тебе помогут. — говорит Невзрачный.

Толик, пожав плечами, склоняется над ноутбуком, вынимает из него карту памяти, хочет спрятать её в карман. Невзрачный говорит:

— Стой! Что это такое?

— Карта памяти, она сейчас не нужна.

— А ну-ка, дай сюда!

Толик крайне неохотно отдаёт карту Невзрачному, тот передаёт её охраннику Коле:

— Коля, спрячь, пусть пока у тебя побудет, там разберёмся.

Коля прячет карту в нагрудный карман пиджака.

— Продолжай, — командует Невзрачный.

Толик щёлкает клавишами.

— Может быть, для пробы пройдём через пространство на близкое расстояние? — спрашивает он.

— Это как ты знаешь. — отвечает Невзрачный.

Толик продолжает щёлкать клавишами.

— Сейчас откроется пространственный портал, — говорит он. — мы увидим место, которое находится примерно в двух километрах от нас.

Машина времени начинает работать — в точности так же, как в 1972 году. Одна из стен комнатки исчезает, открывается вид на центр Санкт-Петербурга с высоты птичьего полёта… но почему-то перевёрнутый вверх ногами. Все в изумлении подходят к открывшемуся порталу, всматриваются…

…в воздухе зависло "окно" с комнатой и всеми, кто в ней находится — естественно, в перевёрнутом виде. Отъезд — и мы видим, что "окно" словно парит в небе над Петербургом.

Гибарян, не выдержав этого зрелища, роняет Аменхотепа. Тот, поджав хвост, прячется за коробками. Гибарян отскакивает назад, бежит в угол комнаты, блюёт. Дина с визгом закрывает глаза ладонями. Невзрачный и его телохранители не блюют, но подозрительно часто сглатывают.

— Пардон, — бормочет Толик, проводит пальцем по тачпаду ноутбука… и пейзаж в "окне" переворачивается на 180 градусов. Тут пронимает и непрошеных гостей — все трое составляют компанию Гибаряну. Дина осторожно убирает ладони, открывает глаза.

— Ну, блин, ты даёшь, — отдышавшись, говорит Невзрачный.

— Извините, но я в первый раз включил машину. Произошла накладка, что ж поделаешь, — отвечает Толик. — Теперь всё будет в порядке.

Невзрачный и все остальные постепенно приходят в себя.

— Да… — говорит Невзрачный, вглядываясь в "окно", из которого в комнату дует ветер и залетают снежинки. — Ценная машина. А во Францию можешь? А то мне туда визу не дают…

— Пожалуйста, — отвечает Толик, щёлкает клавишами. На экране возникает карта. Колдуя с тачпадом, Толик находит Париж, проводит ещё несколько манипуляций…

…в портале открывается вид на Эйфелеву башню со стороны площади Трокадеро. На площади — толпы парижан и туристов. На переднем плане — полицейский автомобиль, причём задняя часть его оказывается в комнатке. Слышатся тревожные крики, кто-то изумлённо заглядывает "с той стороны" в портал. Из автомобиля выскакивают ажаны.

Толик торопливо нажимает клавишу "Esc". Портал закрывается, задняя часть полицейского автомобиля, начисто отрезанная, с грохотом валится на пол комнатки.

— Ну, дела! — Невзрачный хлопает себя ладонями по бокам. Он подходит к останкам багажника автомобиля, тыкает их ногой. — А ну-ка, жми теперь на прошлое!

— В какое время и куда? — спрашивает Толик.

— Давай-ка на Петра Первого посмотрим, он же мой тёзка и по имени, и по отчеству!

— Не завидую ему, — тихо произносит Дина.

— Я, наверное, вас удивлю, но Пётр прожил более пятидесяти лет, — говорит Толик. — и где он был в конкретный момент времени, установить трудно.

— Так, будешь умничать — получишь в хлебало, — угрожает Невзрачный.

Толик усмехается, потом задумывается. Возится с ноутбуком. На мониторе появляются крупные цифры "1689". Толик наживает клавишу Enter. Машина работает.

Вновь открывается портал. Столовая горница в Троице-Сергиевой лавре. Вокруг массивного стола стоят трое. Один из них — явно Пётр Первый — копия Невзрачного, только с усами, другой — молодой человек с хитроватым выражением лица, третий — изящно одетый господин в возрасте, в европейской одежде и в парике. Они с таким интересом изучают какие-то бумаги — то ли карты, то ли чертежи — что не замечают ничего вокруг себя.

— Кто это? — шепчет Невзрачный.

— Пётр — первый, второй — Меншиков, а третий, по-моему, Франц Лефорт, — также шёпотом отвечает Толик. — Они в Троице-Сергиевой лавре. Пётр укрывался там от царевны Софьи.

Охранник Вася пытается подавить нервный смех, громко хрюкает. Лефорт отрывается от бумаг, бросает мимолётный взгляд, выпрямляется, изумлённо открывает рот.

— Verdammte Scheisse! — кричит он. — Das Tor zur Hölle! (Дерьмо! Адские врата! — нем.)

Пётр и Меншиков смотрят на Лефорта, потом в направлении его взгляда.

— Свят-свят-свят! — крестится Меншиков. Дрожащим голосом: — Мин херц, глянь-ка — нечистая!

Пётр глядит на портал, глаза его всё больше округляются, нижняя челюсть выпячивается. Через горницу пробегает крыса. Аменхотеп, который опасливо выглядывает из-за коробки, видит крысу и с лаем бросается через портал за ней. Дина визжит, выбегает из комнатки. Крыса скрывается за приоткрытой дверью горницы, Аменхотеп — тоже.

— Аменхотепчик, стой! — кричит Гибарян и, забыв обо всём, бежит за своим любимцем. И сразу всё приходит в движение — Пётр достаёт из кармана камзола кремнёвый пистолет, целится в портал, нажимает на курок… осечка! Охранник Вася, повинуясь инстинкту, выхватывает пистолет. Меншиков загораживает собою Петра. Вася стреляет, попадает в окно в горнице. Толик бросается к Васе, ударяет его по руке, пистолет летит на пол. Толик кричит Васе:

— Ты что делаешь, идиот?!

Лефорт выхватывает саблю, бежит через портал в комнату. Охранник Коля срывается с места, выбегает из комнаты. Лефорт бросается за ним, выкрикивая немецкие ругательства. Пётр хватает один из тяжёлых дубовых стульев, тоже пересекает портал, оказывается в комнате. Вася нагибается за пистолетом, Пётр обрушивает на его голову стул. Охранник падает без чувств. Невзрачный своим тонким голосом визжит на Петра:

— Охренел, гад?!

Пётр бешено оглядывает Невзрачного, с яростью в голосе говорит:

— Никак Софьюшка? Сестрица! С дьяволом снюхалась?

При этих словах Толик смотрит на одну из репродукции, висящих на стене — это "Царевна Софья в Новодевичьем монастыре" Репина. Лицо царевны — один в один лицо Невзрачного… ну, или Петра I, с поправкой на усы.

Меншиков подбегает к Петру:

— Мин херц, давай её в заложницы! — он обхватывает Невзрачного за туловище, тянет его в сторону портала. — Надо же, какая оказия!

— Убери руки! — визжит Невзрачный, вырываясь из объятий Меншикова. Пётр помогает Меншикову. Щуплый Толик повисает на плечах Петра.

— Ваше величество… сир… тьфу, государь, не надо!

— Уйди, холоп! — ревёт Пётр. Вместе с Меншиковым они протаскивают Невзрачного через портал. Толик поднимает Васин пистолет, направляет его на них:

— Стойте, стрелять буду!

Пётр и Меншиков оборачиваются. Воспользовавшись тем, что их внимание отвлечено, Невзрачный лягает Меншикова ногой в промежность, тот со стоном сгибается. Невзрачный применяет тот же приём в отношении Петра с тем же результатом. Слышится топот, в дверях комнатки появляется Лефорт с обнажённой шпагой в руке, он тяжело дышит.

— Не догналь этот свинья, — бормочет Лефорт, оглядываясь. Дверь мешает ему видеть Толика с пистолетом, зато ему видны согнувшиеся Пётр и Меншиков и стоящий между ними Невзрачный. Мгновенно оценив ситуацию, Лефорт бросается через портал на Невзрачного. Тот с визгом убегает, скрывается за дверью горницы. Лефорт — за ним. Пётр и Меншиков приближаются к Толику, который продолжает держать пистолет в дрожащей руке.

— Брось пистоль, холоп! — рявкает Пётр.

— Не балуй, милый, — вторит ему Меншиков деланно-ласковым голосом.

Охранник Вася, лежащий на полу, приходит в себя, шевелится, чем отвлекает внимание Толика — тот оглядывается. Воспользовавшись этим, Пётр и Меншиков бросаются вперёд. Пётр всей тяжестью обрушивается на Васю, Меншиков атакует Толика, выкручивает руку с пистолетом. Раздаётся выстрел. Пуля попадает в ноутбук. Временной портал закрывается…

…а Гибарян, не зная ещё, какая случилась беда, бродит по царским покоям в своём костюме волхва, разыскивая Аменхотепа. В покоях царит темнота — конец семнадцатого века всё-таки — и Гибарян подсвечивает себе фонариком смартфона.

— Аменхотепчик-чик-чик! Иди сюда дорогой! Ну, где ты?

У входа в очередную горницу он нос к носу сталкивается с пьяным Никитой Зотовым, наставником Петра. Оба вздрагивают. Зотов испуганно спрашивает:

— Ты кто таков?

— Каспар, — растерянно отвечает Гибарян.

— Каспар?.. — бормочет Зотов, оглядывает Гибаряна, замечает в его руке сияющий светодиодом смартфон. Он падает на колени, крестится.

— Чудо, чудо! Спасибо Тебе, Господи, что дозволил мне узреть Каспара-волхва, приподнесшего Тебе дары в час Твоего рождения!

Зотов бьётся головой об пол. Гибарян убегает, несётся по покоям, попадает наконец снова в столовую горницу. Первое, что он видит — Аменхотеп, сидя на стуле, с аппетитом доедает крысу — из его пасти торчит длинный крысиный хвост.

— Аменхотепчик-джан, вот ты где! Что ты там кушаешь? Фу, брось! Брось эту гадость, тебе говорят! — он берёт Аменхотепа на руки, оборачивается к той стене, где был портал… и видит перед собой просто стену, без следов портала.

С другой стороны в палату вбегает Невзрачный, видит Гибаряна, облегчённо выдыхает:

— Слава богу, я уж думал, заблудился…

— Заблудился, заблудился, — горестно говорит Гибарян. — Мы оба здесь заблудился!

Невзрачный смотрит на стену, взгляд его наполняется отчаянием, он бросается к стене, молотит по ней кулаками:

— О, нет, нет, нет!!!

В комнатке, возле машины времени — Толик, Пётр и Меншиков. Толик, обиженно поглядывая на Меншикова, трогает фонарь под глазом, который, видимо, тот ему поставил во время драки. Пётр, набычившись и подбоченившись, смотрит то на машину времени, то на стену, где был портал. Меншиков деловито связывает пришедшего в себя Васю, который лежит на полу с кляпом во рту и время от времени ёрзает.

Пётр похлопывает себя по карманам камзола.

— Вот дьявол! Трубки-то нет, там оставил — он кивает на стену. — Алексашка, ты табачку с собой не захватил?

— Как же, мин херц? Я ж не курю.

— Пётр Алексеевич… э-э-э… ваше величество, — встревает Толик, — у меня сигареты есть. Не желаете?

Он достаёт из кармана пачку сигарет, открывает, протягивает Петру. Тот берёт пачку, изучает содержимое, достаёт одну сигарету, нюхает.

— Что за зелье? Гнилым сеном воняет.

Он вертит сигарету в пальцах, потом вставляет в рот фильтром наружу.

— Не так, ваше величество, наоборот, — поправляет его Толик.

Пётр меняет положение сигареты. Толик вооружается зажигалкой, щёлкает ею, протягивает Петру. Тот закуривает, прислушивается к своим ощущениям.

— Тьфу! Будто ладаном трубку набил! А огниво у тебя знатное, дай-ка глянуть.

Толик даёт Петру зажигалку. Тот несколько раз щёлкает ею, извлекая пламя, довольно смеётся. Разглядывает зажигалку, читает надпись на ней.

— "Крикет". Это где ж такую смастерили? Не иначе как аглицкая?

— Фирма шведская, Пётр Алексеевич, — отвечает Толик. — а делают их то ли в Китае, то ли в Бразилии.

— Ишь ты, — удивляется Пётр. — и не убыточно им за полсвета возить…

Он возвращает зажигалку Толику, тот машет рукой.

— Оставьте себе. Сувенир.

— Чего-чего?

— Ну, презент на память.

— А-а, благодарствую. — Пётр прячет зажигалку в карман. Покуривает, разглядывая машину.

— Ты такую машину сделал?

— Нет, я только нашёл её и запустил. Её один изобретатель соорудил лет сорок пять назад.

— У меня тоже один такой был, — задумчиво говорит Пётр. — крылья сделал, слюдяные, мне боярин Троекуров сказывал.

— Слюдяные? Они слишком тяжёлые, не полетят. — уверенно говорит Толик.

— Дык он и не полетел, морду только разбил. Троекуров велел сечь его батогами да справить с него пятнадцать рублёв, что из казны были выданы…

Пауза. Меншиков, закончив связывать охранника, говорит:

— Мин херц, ну чего делать-то будем? Надобно нам взад вертаться! Слышь, механикус, сей же час отправляй его величество и меня обратно!

— Каким образом, Александр Данилович? — горестно отвечает Толик. Он встаёт со стула, разглядывает разнесённый выстрелом ноутбук. — Повреждён жёсткий диск, а на нём было приложение, которое управляло машиной времени! Нужен новый компьютер и карта памяти с оригиналом приложения, а она — у охранника, за которым погнался Лефорт! Где его теперь искать?

— Надобно этого стрельца допросить, он должон знать, — говорит Меншиков, указывая на связанного охранника Васю. Тот что-то мычит.

В комнатку вбегает Дина, видит Петра и Меншикова, глаза её округляются.

— Вы ещё здесь? — она смотрит на стену, на Толика, на машину времени. — Что… что здесь происходит?

Во двор НИИ, мигая и вереща сиренами, въезжают полицейские машины — полицию вызвал сбежавший охранник Коля.

Видя синие и красные сполохи на стенах и потолке комнатки, Толик говорит:

— Полиция! Надо уматывать отсюда, иначе такое начнётся… Ваше величество, Александр Данилыч, ходу!

— Так это не Невзрачный?! — ахает Дина.

— Нет, Динуша, это царь Пётр Первый. Потом объясню, скорей!

— А с этим как же? — Дина указывает на связанного Васю.

— Да хрен с ним! Быстрее, я знаю, где можно проскользнуть! — кричит Толик.

Толик, Дина, Пётр и Меншиков выбегают из комнатки, несутся по каким-то тёмным захламлённым коридорам и лестницам.

Здание НИИ заполняется полицейскими и спецназовцами. Несколько человек во главе с охранником Колей вбегают в комнатку с машиной времени, видят связанного Васю. Коля тут же начинает развязывать своего товарища, вынимает у него кляп изо рта.

— Ну, как ты, братан? — встревоженно спрашивает Коля. Вася корчит рожи и разражается идиотским хихиканьем. Коля встаёт, вытирает пол со лба:

— Готово дело… Крыша поехала!

Столовая горница в лавре. Невзрачный в костюме сидит у стола, обмахивается снятой шапкой. Его шуба валяется на полу. Гибарян, держа под мышкой Аменхотепа, озабоченно тыкает пальцем в смартфон:

— Бесполезно. Сети нету.

— Конечно, нету! Откуда ей здесь взяться, дебил! — взрывается Невзрачный и швыряет шапку на пол. Аменхотеп тут же спрыгивает на пол, мчится к шапке и начинает её терзать, как мячик. Гибарян испуганно кричит:

— Аменхотеп, фу, фу!

— Убью, кабыздох! — Невзрачный срывается с места, бросается на Аменхотепа. Пёс бросает шапку, убегает за дверь. Гибарян — за ним:

— Аменхотеп! Стой, Аменхотепчик!

Открывается другая дверь, входит Никита Зотов:

— Петруша, я тебя обыскался! Знаешь, сынок, какое чудо я давеча узрел?.. Батюшки! Ты что же такое на себя напялил? Аки ряженый! — Зотов смеётся пьяным смехом. — А ещё усы зачем-то сбрил! Вылитая сестрица Софья Алексеевна!

— Вы вообще кто? — хмуро спрашивает Невзрачный.

— Охти, господи, никак застудился, голос-то тоненькой, словно у бабы, — горестно качает головой Зотов.

— Кто вы, я спрашиваю?

— Да неужто не признал? Никита Моисеев я, по прозванию Зотов. Али позабыл своего учителя? Мало, мало я об тебя розог ломал, — хихикает Зотов.

Входит Гибарян с Аменхотепом под мышкой. При виде его Зотов столбенеет, потом валится на колени, бьётся головой в пол:

— Вот, вот оно, опять! Явление волхва Каспара рабу божьему Ианиките!

— О, опять этот старик! — недоумевает Гибарян, подходит к Зотову. — Слушай, дедушка, брось головой биться, да? Сотрясение заработаешь, совсем больной будешь.

Гибарян поднимает Зотова с колен, Аменхотеп облизывает Зотову лицо.

— Собаченька-то у тебя кака невиданна, — умильно всхлипывает Зотов, — из Палестины, чай?

— Из Палестины, из Палестины, — легко соглашается Гибарян. — Садись, дедушка, садись.

Гибарян насильно усаживает Зотова на стул. Отдувается. Невзрачный раздражённо наблюдает за обоими.

— Я вообще тут вам не мешаю? — ядовито интересуется он.

— Ох, сынок, ты бы одёжу всё ж таки сменил, — говорит Зотов. — а то, не ровён час, маменька али молодая царица увидят, напужаются. Наталья-то Кирилловна сердцем скорбная, а Евдокия Фёдоровна — на сносях, сам знаешь.

— Ладно, давай, — крякает Невзрачный. — всё равно мы тут, по ходу, надолго застряли. Где у вас гардероб?

— Чё?

— Одежда, говорю, где висит?

Обширный чулан без окон, со множеством сундуков вдоль стен. Невзрачный уже в русском царском облачении, недовольно оглядывает себя в тусклом зеркале. Гибарян стоит поодаль, всё также с Аменхотепом под мышкой. Зотов вертится рядом, оглаживает платье, что-то поправляет. Удовлетворённо оглядывает "царя", потом ахает:

— Шапку-то, шапку! — уходит в дальний угол, копается там в сундуке. Невзрачный поворачивается к Гибаряну, вполголоса говорит:

— Почему я должен носить это хламьё? Клопами воняет… Разве Пётр не велел ещё носить всем европейскую одежду?

— Слушай, откуда я знаю? — отвечает Гибарян. — Не учил я вашу историю. Вот если бы ты меня спросил про царя Тиграна…

— "Тиграна, Тиграна"… Надо же, святым заделался, сразу осмелел, — шипит Невзрачный. Зотов подаёт ему царскую шапку, которую тот с видимым отвращением напяливает на голову. Зотов обращается к Гибаряну:

— Каспар-батюшка, не желаешь ли тоже платье сменить? А то как бы не простыл.

— Желаю, Никита-джан, давай, — отвечает Гибарян.

Невзрачный, Гибарян и Зотов — в столовой горнице. Гибарян теперь в боярской одежде. На столе — резной штоф, ржаной каравай, чарки, миски с солёными огурцами, квашеной капустой, на глиняном блюде лежит жареный окорок. Зотов разливает в чарки водку. Все поднимают чарки, чокаются.

— Здрав буди, твоё величество, вся Великия, и Малыя, и Белыя… — не договорив, Зотов залпом опрокидывает в себя содержимое чарки.

— Дзер кенаце (ваше здоровье — армян.), — бормочет Гибарян, выпивая свою чарку.

Невзрачный тоже осушает чарку, крякает. Дверь распахивается, влетает взмыленный Лефорт, всё ещё с обнажённой шпагой. Тяжело дыша, он оглядывает всех троих.

— Donnerwetter! — рявкает Лефорт. — Питер, з тобой порядок? Ти зашем усы сбриваль, дурик?

— Ты кого назвал дуриком, немчура? — заплетающимся языком отвечает Невзрачный.

— "Немшура"! Раньше ти так не разговариваль!

 Зотов занюхивает корочкой, интересуется:

— Почто запыхался, Франц Яковлевич? Почто саблей машешь? Али беда приключилась?

— Я… я не знайт… Мне кажется, сюда проник teufel, дьяволь в человечий обличий, схожий лицом с государ Питер Алексиевитш.

— Свят-свят-свят! — крестится Зотов. — Не боись, тут с нами старец Каспар, волхв-кудесник, он нас от лукавого защитит… Вот он, глянь-ка!

— Каспар? — спрашивает Лефорт, подозрительно оглядывая Гибаряна в боярском наряде. — Где-то я его уше видель…

— Ясно где — на иконе на святой. — говорит Зотов. — Садись с нами, пей, закусывай, чем Бог послал.

— Я, собственно, с тем и приехаль сейдень в лавра, штоби отвезить герр Питер на Кукуй, немношко trinken, tanzen und Spaß haben — пить, танцевайт и иметь веселье, ja?

— Да Бог с тобой, батюшка Франц Яковлевич, — машет рукой Зотов. — Петру Алексеевичу на Москве нынче появляться никак нельзя! Не дай Господь, увидят, царевне Софье Алексеевне донесут!

— Я уше придумаль недурной план, — говорит Лефорт. — Герр Питер переоденется в европейски платье и поедет в маске. А на Кукуе, — он подмигивает Невзрачному. — ваше величество кое-кто ошидайт с большое нетерпение!

— Опять переодеваться? — недовольно ворчит Невзрачный. — А кто ожидает?

— Ай, ай, ай, ваше величество запамятоваль! — смеётся Лефорт. — Да неушто? А мешду тем Анхен уше множество раз справлялся о вашем здоровье!

— Нельзя, никак нельзя, батюшка Франц Яковлевич! — чуть не плачет Зотов. — ты только глянь на царя-батюшку! Много ли ты сыщешь кого на Москве такого росту немалого? Рост-то под личиной да под платьем не спрячешь, как есть верста коломенска!

— Как это "нельзя"? — вдруг пьяно возмущается "Пётр". — Я что тебе, раб, крепостной?

— Да что ты, что ты! — машет руками Зотов.

— Вот и поеду!

— Батюшка, Пётр Алексеич, а что же я мамане-то твоей скажу? — Зотов окончательно расклеивается, всхлипывает. — коли с тобой что, дык с меня голову снимут!

— Великий царь, можно тебя на два слова? — вкрадчиво говорит Гибарян Невзрачному. Он нагибается к уху Невзрачного, шепчет:

— Как же ты можешь уехать? А ну как машина заработает, опять "окно" откроется? Где Толик нас искать будет?

— А ты на что? Здесь останешься!

— Э, нет, я тоже хочу на бал!

— Тогда записку Толику напишем, — отмахивается изрядно захмелевший Невзрачный.

— Записку прочтут!

— Они здесь все неграмотные… Надо ливк… ливкидировать безграмотность, указ написать, напомни потом…

— Ну, так как, едем? — спрашивает Лефорт, хрустя солёным огурцом.

Дина, Толик, Пётр и Меншиков едут по вечернему Петербургу на машине. Дина — за рулём, рядом на переднем сиденье — Толик, Пётр и Меншиков сидят сзади. Пётр с живым любопытством оглядывает салон, Меншиков время от времени крестится.

— Какие силы движут сию повозку? — интересуется Пётр.

Толик вздыхает, с явной неохотой отвечает:

— Это двигатель внутреннего сгорания, ваше величество.

Пётр удивлённо вздымает брови и требует:

— Как это? А ну-ка, растолкуй!

— Пётр Алексеевич, не парьтесь…

— А я ни не парюсь, не в бане, чай, — усмехается Пётр.

— Нет, я не в том смысле. Понимаете, двигатель внутреннего сгорания появится только через полтора века, если не ошибаюсь. Нельзя нарушать ход истории! Тем более что у вас всё равно пока не умеют перерабатывать нефть в горючее.

— А я говорю — растолкуй! — Пётр стучит кулаком по спинке переднего сиденья. Меншиков его утихомиривает:

— Мин херц, да ты плюнь! Всё равно ни шиша не поймём. Глянь-ка лучше, какая лепота кругом! — он показывает на освещённые улицы, по которым проносится автомобиль.

— А что за град сей чудный, мне тоже знать не позволительно? — ядовито спрашивает Пётр.

— Санкт-Петербург, — со вздохом отвечает Толик.

— То есть град святого Петра, — переводит Пётр.

— Мин херц, — встревает Меншиков, — а помнишь, ты мне сон свой рассказывал, про град новый на Неве-реке?

— Это Нева и есть, — говорит Дина, показывая на ограждение набережной, по которой едет автомобиль.

— Всё, больше ни слова! — рявкает Толик. Дина крутит головой, говорит:

— Надо в магазин заехать.

Автомобиль останавливается у супермаркета. Все четверо заходят внутрь, бредут мимо стеллажей, полок и холодильников. Толик катит тележку, Меншиков восхищённо крутит головой, оглядываясь по сторонам:

— Батюшки святы, еды-то, еды-то!

Толик и Дина набирают что-то в тележку, Пётр с интересом разглядывает бутылки в винном отделе. Меншиков забредает в овощно-фруктовый отдел, видит бананы, берёт гроздь, недоумённо нюхает. К нему подходит работница зала, явно приезжая из Средней Азии.

— Вам завесить?

— О, кайсачка! — удивлённо говорит Меншиков. — А чего огурцы такие кривые и пахнут не так?

— Это бананы, — старясь подавить смешок, говорит работница. — Так вам завесить?

— Ну, завесь, — отвечает Меншиков.

Работница берёт у него гроздь, отрывает пакет от рулона, кладёт гроздь в пакет, завязывает его, кладёт на весы, нажимает соответствующую клавишу. Из весов выползает бумажка, которую работница наклеивает на пакет. Меншиков внимательно следит за её манипуляциями.

— Чего это? — он указывает на бумажку.

— Здесь указан штрих-код, вес и цена, — объясняет работница и отдаёт Меншикову пакет

— А-а, — говорит Меншиков. Он явно что-то соображает.

— Я могу вам чем-нибудь ещё помочь? — спрашивает работница.

— Не, не, иди с богом, — машет рукой Меншиков.

Толик катит тележку, к нему подходит Пётр, который держит в руке бутылку вина.

— Толя, глянь, чего написано — "Крымское вино"! Мы Крым-таки завоевали или хан дозволил вином торговать?

— Завоевали, завоевали, — говорит Толик. — Крым наш. Попробуй только скажи, что не наш…

— И что будет? — заинтересованно спрашивает Пётр. — повесят али токмо башку отрубят?

— В переносном смысле — да, — отвечает Толик. — причём в первую очередь — обыватели, а уж потом — власть.

— Добро, — кивает Пётр и кладёт бутылку в тележку. А Меншиков тем временем занят важным делом — он набирает в пакет немного овощей и фруктов, взвешивает их, наклеивает бумажку, потом докладывает в пакет ещё. За этим занятием его и застают Дина, Толик и Пётр. Дина говорит:

— Александр Данилович, я смотрю, вы совсем освоились!

— Чтобы он да не освоился, — усмехается Пётр. — За это я его и люблю.

— Слышь, мин херц, чего я удумал-то, — шепчет Меншиков. — товару набираю мало, весы эти с цифирями горящими — он указывает на весы — мне счётик с малой ценой выдают, а я потом ещё докладываю!

— Да вы чего удумали, господин Меншиков! — шипит Толик. — Здесь же везде видеокамеры!

– Чё?

— Короче говоря, высыпайте лишнее, — говорит Толик и начинает опорожнять пакеты.

— Да, Алексашка, — качает головой Пётр, — помяни моё слово: быть тебе за твоё воровство либо повешенным, либо сослатым туда, куда Макар телят не гонял.

Все четверо сидят на кухне в квартире Толика и Дины, закусывают. Пётр прямо из банки ест баклажанную икру, причмокивает:

— Доброе кушанье! Как прозывается?

— Икра баклажанная, она же заморская, — отвечает Дина. Толик наливает всем водки, Дине — вина из бутылки, прихваченной Петром.

— Ну, вздрогнули, — провозглашает он. Все выпивают, Пётр крякает, Меншиков занюхивает бананом. Пауза.

— Так ты говоришь, чего тебе надобно, чтобы нас взад возвернуть? — спрашивает Пётр у Толика, закусывая икрой.

— Надо найти этого охранника, которому Невзрачный отдал карту памяти. — отвечает Толик. — тогда подключим к машине времени новый компьютер и…

— Я зайду в отдел кадров в нашей конторе, пороюсь в картотеке, — перебивает Дина. — может быть, найду координаты Коли. Но это можно будет сделать только завтра утром… О, чёрт!

— Не пристало бабе лукавого поминать! — наставительно произносит Пётр.

— Пардон, ваше величество… Я просто вспомнила, что утром в Таврическом дворце будет торжественный приём… ну, ассамблея по случаю прибытия в Питер этого людоеда Зиндана…

— Кто таков? — интересуется Пётр.

— Диктатор, правитель Терсии. — объясняет Толик.

— Не слыхал про державу такую.

— Да не держава это, а так… Бывшая… э-э-э… провинция.

— А он и вправду людоед? — любопытствует Меншиков.

— Говорят…

— Да не в этом дело — людоед или не людоед! — нервничает Дина. — а в том, что Невзрачный обязательно должен присутствовать на приёме! А где его взять?

— Поступим так, — решает Толик. — ты, дорогая, завтра с утра поедешь в контору искать адрес Коли. Если найдёшь, я к нему съезжу и заберу у него карту. Петру Алексеевичу придётся отправиться вместо Невзрачного на приём.

— Засыплется Пётр Алексеевич, — сомневается Дина.

— Чем? Землёй? — удивляется Пётр.

— Да нет, я в том смысле, что вы себя выдадите. С Невзрачным вы, конечно, одно лицо— только усы сбрить надо. А вот характер…

— Выдюжу! — Пётр машет рукой.

— А Александру Даниловичу лучше всего посидеть пока здесь. — продолжает Дина.

— Ещё чего! — возмущается Меншиков.

— Вас на приём не пустят, — поясняет Дина.

— Дык я с тобою, Толян, к Коле поеду, — предлагает Меншиков, — а то ты с ним один не справишься. Он-то здоровый, как бык, а ты гляди, какой хилый. Словно инок в голодный год!

— Не судите по внешнему виду! — запальчиво говорит Толик.

— Бери, бери его с собою, — советует Пётр. — парень незаменимый, всё, что угодно из-под земли достанет. А я желаю ещё водочки выпить! Толян, ты у нас нынче за виночерпия, так что действуй!

Толик наливает ему в стопку водку. Пётр с удовольствием выпивает…

…и это уже не Пётр, а Невзрачный, который опорожняет в себя чарку. Он, Гибарян (оба одеты в европейскую одежду) и Лефорт сидят в аустерии в немецкой слободе. Аменхотеп под столом грызёт сочную кость вдвое больше его самого. Заведение полно народу — здесь и мушкетёры, и мастеровые, и купцы немецкие, аглицкие да голландские. Сверкают оголёнными плечами дамы. Табачный дым висит коромыслом. Гремит музыка, а на бочке приплясывает, задирая многочисленные юбки, Анна Монс. Она поёт:

Царю понравиться —

Задача трудная,

Крутись, красавица

Блудная, блудная!

Летит карета вдоль

Ухоженных аллей,

Как легко, как легко

Отдаваться в ней!

Корсет зашнурован так туго,

И давят подвязки упруго,

Удары в груди от испуга

На всю землю слышны…

Не хочешь быть просто подругой?

Стань вроде лисицы хитрюгой,

И сядешь выше супруги

Самодержца великой страны!

И жаждет пусть меня

Дрянь нищебродная,

Голь перекатная,

Скотная, скотная!

Тому достанусь я,

Кому поможет страсть

На Олимп, выше всех,

Выше всех попасть!

Корсет зашнурован так туго,

И давят подвязки упруго,

Удары в груди от испуга

На всю землю слышны…

Не хочешь быть просто подругой?

Стань вроде лисицы хитрюгой,

И сядешь выше супруги

Самодержца великой страны!

Невзрачный пожирает Анну Монс похотливым взглядом. Гибарян украдкой снимает её выступление на мобильник. Анна, закончив петь, идёт под гром аплодисментов к их столу. Невзрачный и Гибарян одновременно вскакивают со своих мест, пододвигают ей стул. Анна садится.

— Простите, как ваше имя-отчество? — к ней наклоняется Невзрачный.

— Анна Иоганновна я, — недоумённо улыбаясь, говорит Анна. — Ви зашем усы сбриваль, герр Питер?

— Опять усы! Сколько же можно? Я и без усов тот ещё кот, ха-ха-ха! Анна Иоганновна, значит… Ну, прелестно, очаровательно! — Невзрачный совершенно раскис.

Музыканты играют менуэт. Невзрачный вскакивает, нелепо кланяется перед Анной, как Боярский в роли д'Артаньяна. Анна отвечает ему улыбкой, они идут танцевать. Гибарян, набычившись, наблюдает за ними, потом приникает к чарке, грохает её на стол.

— Я прошу прошений, я не совсьем поняль из объяснений Никита Зотов о том, кто ви есть, — говорит Лефорт Гибаряну, подозрительно поглядывая на него. — Ви понимайт, что я ни на минута не повериль в бред, что ви — один из Heilige Drei Könige, три царя в Бетлеэме, котори принёс подарки Езусу, ja?

— И правильно не поверили, — горестно отвечает Гибарян. — я — несчастный армянин, застрявший в прошлом…

— Не понимаю, — хмурится Лефорт. — Объясняйт, bitte.

Анна и Невзрачный танцуют, причём последний пытается изобразить что-то вроде твиста, но слишком плохо держится на ногах. На него оглядываются. В конце концов Анна подходит к Невзрачному и говорит:

— Мой друг, ви усталь, пойдёмте, я о вас позабочусь.

Анна уводит Невзрачного, который просто висит на ней. Оба выходят из зала, поднимаются по крутой лестнице наверх…

…а в зале Аменхотеп уже сидит на столе, подъедая что-то из блюда своего хозяина. Сам же Гибарян, судя по всему, только что окончил свой рассказ и, размазывая слёзы по щекам, приник к чарке. Лефорт, изумлённо глядя на него, обмахивается париком, который он снял с головы.

— То, что ви мне рассказаль, герр Гимбарьян, неописуемо. И в данни момент я вижу главная  опасность — разоблатшение лже-Питера. Это ни ф коем слюшай нельзя допускайт! Кстати, где он?

— Понятия не имею. Домой хочу! — хнычет Гибарян.

— Gut, я иду его искайт, а ви сиди здесь.

Лефорт встаёт из-за стола, обходит зал, периодически спрашивая о чём-то посетителей. Потом выходит из зала, начинает подниматься наверх… а на верхней площадке лестницы появляется красная от злости Анна в неглиже.

[Дальнейший выделенный курсивом диалог происходит на немецком].

— Анхен, что случилось?

— Что случилось?! Питера нашего как будто подменили! Я думала — он просто устал, привела его в свою опочивальню. Первым делом Питер поинтересовался, где туалет. Я спросила его, какой из моих многочисленных туалетов он имеет в виду. А Питер как будто начисто забыл немецкий язык! В конце концов я догадалась, что он имеет в виду, пардон, нужник. Я принесла Питеру ночную вазу и тазик. Его натошнило в обе посудины. Мне было очень противно, но я во что бы то ни стало хотела привести его величество в чувство и принялась раздеваться. Попросила Питера помочь мне снять корсет — обычно на него это действует благотворно, каким бы пьяным он ни был. Так Питер спросил, что такое корсет! А когда я в конце концов разделась, он вдруг принялся принюхиваться и отправил меня, пардон, подмываться! Это неслыханно! Это возмутительно! — Анна почти срывается на визг.

— Анхен, успокойся. Наш Питер… э-э-э… немножко болен.

— Я это заметила! Но что с ним такое?

— Ничего страшного, небольшое переутомление от государственных забот. Я думаю, что он скоро придёт в чувство. Попрошу доктора Блюментроста поставить ему дюжину пиявок... А сейчас, наверное, самым лучшим будет отправить его домой вместе с его дружком.

Лефорт и Анна входят в опочивальню. Невзрачный храпит, раскинувшись на кровати под балдахином. Лефорт пытается его разбудить и поднять, но тщетно.

— Я схожу за его приятелем, тот вроде ещё не такой пьяный, — говорит Лефорт и выходит из опочивальни.

Площадь перед Таврическим дворцом. "Отцы города", выстроившись у главного входа, ожидают прибытия высокого гостя — хана Зиндана. Среди них — Пётр, в меру сил изображающий депутата Невзрачного — Дина снабдила его соответствующей одеждой. К Петру проталкивается другой депутат — Милёнок, обладатель рыжей бороды.

— Здравствуй, Петенька! — Милёнок, ласково глядя Петру в глаза, хватает его руку обеими своими руками и долго пожимает. Пётр недоумённо глядит на него и в конце концов вырывает руку.

— Ты чего? — говорит он.

— Ты прямо сегодня на себя не похожий, — нежно поёт Милёнок.

— Ты тоже, — парирует Пётр.

— Что-нибудь случилось, Петенька? И голос у тебя стал грубый, — интересуется Милёнок, но тут толпа начинает двигаться, шуметь, раздаются выкрики: "Едет! Едет!" Пётр продвигается в первые ряды, подальше от Милёнка, но тот упрямо следует за ним.

Звучит варварская музыка. К дворцу подъезжает кавалькада — полицейские машины с мигалками, мотоциклисты, за ними — навороченный "хаммер" золотого цвета с огромными оленьими рогами на капоте, обвитыми мигающей новогодней гирляндой. "Хаммер" сопровождают несколько чёрных "гелендвагенов" с тонированными стёклами. Некоторые стёкла открыты, из них выглядывают бородатые мужики в камуфляже, с "калашниковыми" в руках. Подъезжая к дворцу, они начинают палить из "калашниковых", скаля в ухмылке физиономии.

Милёнок взвизгивает и закрывает руками уши. Пётр от изумления открывает рот. Стоящие рядом с ним говорят между собой, стараясь, с одной стороны, перекричать залпы, с другой, чтобы из не услышали посторонние:

— Дикарь он и есть дикарь…

— Дикарь дикарём, а бюджет имеет…

— Нам бы его бюджет…

— С шиком разъезжает…

"Хаммер" останавливается у главного входа во дворец. Передняя дверца его открывается, оттуда выпрыгивает кривоногий бородач в камуфляже, открывает заднюю дверцу. Из салона выходит хан Зиндан — низкорослый, квадратной формы бородатый мужчина в золотистом тренировочном костюме с отливом и в золотистых же туфлях на каблуках с тупыми загнутыми носками. К нему тут же устремляются "отцы города" с огромным букетом цветов и девица в русском наряде с хлебом-солью, но проворно окружившая Зиндана охрана, выскочившая из "гелендвагенов", бесцеремонно отталкивает их. Зиндан жестом подзывает девицу с хлебом-солью. Та, натужно улыбаясь, приближается к нему. Зиндан спрашивает у окружающих:

— Вилка-ложка есть?

— Нет, Зиндан Тамдырович, хлеб с солью едят так, просто ломают руками, — подсказывают ему. Тогда Зиндан хватает каравай с подноса, впивается в него зубами, откусывает огромный кусок, швыряет каравай обратно на понос.

— Здесь вкусно, да? — говорит он, оскалившись. — А здесь вкусно? — задирает девице подол. — Ай, как вкусно!

Свита Зиндана ржёт, остальные собравшиеся подобострастно хихикают, девица тоже. Пётр с бешеным лицом рвётся к Зиндану, Милёнок повисает на нём:

— Не надо, Петенька, будут проблемы!

Зиндан со свитой и вся толпа заваливают во дворец. Пётр наблюдает за ними совиными глазами, усы у него топорщатся, нижняя челюсть выпячивается.

Приём во дворце. Расставленные столы с яствами. За особым столом на возвышении — Зиндан со свитой и первые лица города. Зиндан обгладывает кость, подозрительно напоминающую человеческую. Время от времени он прекращает это занятие и, ковыряясь в зубах, обводит присутствующих плотоядным взглядом. Музыканты и хор на балконе исполняют нечто патриотически-возвышенное.

Милёнок сидит рядом с Петром. Последний настроен мрачно, почти не есть, только пьёт. Милёнок пытается за ним ухаживать, подкладывает ему в тарелку разные кушанья:

— Петенька, ради бога. кушай!

— Ох, уйди, рыжая бестия!

— Чего это ты сегодня такой злой? — обиженно говорит Милёнок.

— Позор какой, — негодует Пётр. — где такое видано — язычника-людоеда привечать да за стол с собою сажать?! Поставить ему в людской миску с похлёбкой, как собаке, и будет с него!

— Тише, тише, ты что? — испуганно бормочет Милёнок, оглядываясь. — А что прикажешь делать? Нужен он нашему президенту, ведь его молодцы в случае чего с любыми беспорядками справятся…

— Своих, что ли, стрельцов не хватает? — распаляется Пётр.

— Стрельцов! Эк, ты загнул, — хихикает Милёнок. — Будто сам не знаешь! Стрельцов-то хватает, а вот денег в бюджете всё меньше и меньше. Скоро им вообще нечем платить будет.

— На сего дикаря всё уходит, потому и не хватает, — ворчит Пётр. Он смотрит на то, что положил ему в тарелку Милёнок:

— Это что?

— Картофельное суфле.

— Картофельное? Богато живёте.

Между тем Зиндан, отвлекшись ненадолго от насыщения, прислушивается к тому, что исполняет хор и оркестр. А исполняют они песню "Хас-Булат удалой":

Тут рассерженный князь

Саблю выхватил вдруг…

Голова старика

Покатилась на луг.

Зиндан приходит в гневное состояние и раздражённо швыряет недоеденную кость в сторону хора.

— Какой-такой голова "покатилась на луг"?! Это что же, ваш князь жена нашего горца трахнул, а потом ещё и голова ему срубил?! Кто написал песня? Да я его сейчас… извиняться заставлю!

— Какое страшное оскорбление нашего гостя! — верещит Милёнок. — Автора — под суд!

— Вообще-то он давно умер, — неуверенно говорит начальник департамента культуры.

— Не важно! — отмахивается Милёнок.

— Ты, понятливый, — Зиндан указывает пальцем на Милёнка. — Иди сюда.

Милёнок рысью подбегает к Зиндану и говорит:

— Зиндан Тамдырович, а спойте-ка вы нам, пожалуйста! Мы очень просим! — он обводит красноречивым взглядом всех присутствующих, которые тут же начинают наперебой поддакивать:

— Пожалуйста, Зиндан Тамдырович, спойте! Очень просим!

Зиндан сменяет гнев на милость и оскаливается улыбкой.

— Сейчас спою! — говорит он, встаёт с места, вскарабкивается на стол — со всех сторон к нему тянутся услужливо поддерживающие руки — расшвыривает ногами посуду, расчищая себе место, и поёт:

Счастье вдруг, в тишине, постучалось в двери

Неужели ко мне, верю и не верю!

Был мальчишка-чабан, с овцами возился,

А теперь стал я хан, во как изменился!

В башне Спасской отперли дверь,

Всё мне ясно стало теперь —

Нужен я, не спорьте с судьбой,

Чтобы справиться с вашей толпой!

Застращаю хоть бунтаря,

Получаю деньги не зря,

Вас имею тоже не зря, и не зря наглею!

И пришло, и сбылось, сняты все запреты.

Без бабла как жилось мне на свете этом?

Кто наглец — молодец, в жизни подфартило,

Лишь бы всё, это всё не напрасно было!

В башне Спасской отперли дверь,

Всё мне ясно стало теперь —

Нужен я, не спорьте с судьбой,

Чтобы справиться с вашей толпой!

Застращаю хоть бунтаря,

Получаю деньги не зря,

Вас имею тоже не зря, и не зря наглею!

— Танцуют все! — визжит Милёнок. Присутствующие пускаются в пляс, Зиндан танцует прямо на столе. Пётр смотрит на него бешеными глазами, хватает со стола большой салатник с оливье и швыряет его в физиономию хана. Попадает. Собравшиеся громко возмущаются, но на самом деле едва сдерживаются от смеха. Выражение лица Милёнка стремительно меняется от возмущённого до довольного — не решил ещё, как реагировать. Зиндан берёт супницу с супом-пюре из шампиньонов и швыряет в Петра. Получает в ответ маринованными томатами. Окружающие не выдерживают — начинается всеобщая свалка с метанием блюд. К Петру подбегают нукеры хана, хватают его за руки…

Толик и Меншиков едут в полупустом вагоне электрички. Меншиков с любопытством выглядывает в окно, где проносится зимний пейзаж — заснеженные леса перемежаются убогими деревнями и "рабочими посёлками", застроенными грязно-серыми блочными пятиэтажками.

— Красота-то какая! — восхищённо говорит он.

— Дальше некуда, — иронически соглашается Толик. — Нам на следующей выходить.

В вагон заходят три гопника — один жирный с сальными волосами, второй худой, третий мелкий, который держит в руке банку пива. Пристают к девушке, сидящей от Толика и Меншикова через пару рядов. Меншиков какое-то время наблюдает за ними, потом кричит:

— Эй, кобели стоялые, пошли вон от девицы!

Гопники оборачиваются к Меншикову, один из них, который жирный — видимо, главарь —говорит другому:

— Я не понял, Вован, он, по ходу, нас обозвал?

— Точняк.

Гопники вразвалочку подходят Меншикову.

— Ты с какого района, мудило? — говорит главарь.

— Я — с Тверской, елда лошадиная, — в тон ему отвечает Меншиков.

— Он ещё и залупается, москвич сраный?!

Гопники угрожающе окружают Меншикова и Толика.

— А может, в картишки метнём? — неожиданно предлагает Меншиков, и в руке его словно сама собой появляется колода. — Кто проиграет, тому и в морду получать!

Гопники теряются, переглядываются, потом главарь соглашается:

— Давай. В "очко" три захода! Картинки идут по десять, кто перебрал — тот проиграл. Только колоду покажи.

Меншиков отдаёт колоду главарю. Тот перекидывает её, тасует, протягивает Меншикову:

— Сними.

— Э, милок, так дело не пойдёт, — говорит Меншиков и мастерски тасует колоду, словно фокусник. Гопники переглядываются. Меншиков предлагает главарю:

— Ты сыми.

Главарь снимает. Меншиков мечет две карты в закрытую. Главарь смотрит:

— Себе!

Меншиков берёт три карты, открывает. Семёрка, тройка и туз.

— Очко! — говорит он.

Главарь вскрывается — у него дама и десятка. Он орёт:

— А ну, давай я метать буду!

— Это не по правилам! — возражает Толик.

— Утухни, водохлёб, — бормочет главарь. Он забирает колоду, тасует её и мечет две карты Меншикову, даже не давая снять. Меншиков смотрит:

— Себе!

Главарь берёт две карты, смотрит… потом ещё одну…

— Перебор, блин! — он швыряет карты на сиденье. Меншиков вскрывается — у него валет и девятка.

— Последний круг, — напоминает он и вновь мечет. Главарь берёт две карты втёмную, добирает тройку и двойку.

— Себе!

Меншиков тянет три карты, вскрывается — пятёрка, шестёрка и король. Очко! У главаря — туз, две двойки и тройка.

— С-с-сука! — главарь встаёт. Меншиков тоже вскакивает, выхватывает у мелкого банку пива и, зажав её в руке, бьёт главаря в нос. Пиво разбрызгивается, Меншиков удивлённо смотрит на банку, потом лягает главаря ногой в промежность. Тот сгибается, Меншиков хватает за вороты двух его приятелей и сталкивает лбами, вытаскивает из-за пазухи кремнёвый пистолет и палит вверх. В вагоне начинается паника, раздаётся женский визг, пассажиры спешно покидают вагон, гопники — тоже.

— Бежим, Александр Данилович, — бормочет Толик. Они с Меншиковым срываются и бегут в тамбур. В это время поезд подходит к станции, двери открываются, из вагона выбегают люди. Толик и Меншиков тоже покидают вагон, сбегают с платформы, скрываются за кустами. Слышен полицейский свисток.

— Ну, вы даёте! — говорит Толик, наблюдая за происходящим на платформе. — Нас же могли арестовать! Нельзя без разрешения носить с собой огнестрельное оружие! Пошли скорей отсюда.

Толик и Меншиков идут по дороге между пятиэтажками.

— А где это вы научились в "очко" играть? — спрашивает Толик, попутно изучая таблички на домах. — Эта игра была изобретена только в двадцатом веке, по-моему.

— Уж не знаю, в каком-таком веке, — отвечает Меншиков, — а только я в неё с десяти лет играю, злее меня на Москве игреца нет! Ты мне лучше скажи, почему в свинчатке пиво оказалось!

— Это не свинчатка, а жестяная банка, у нас как раз в такие пиво и разливают… Стойте, — говорит Толик, глядя на очередную табличку с адресом. — Кажется, пришли. Только вот что дальше делать, хоть убей, не знаю. Может быть, его и дома-то нет.

— А кого у вас посадские больше всего боятся? — интересуется Меншиков.

— Кого? Да полицию, наверное.

— Так надобно ихние кафтаны добыть, вырядиться да и завалиться в терем, как опричники делали.

— Где я вам возьму ихние кафтаны?

По улице едет полицейский автомобиль.

— Легки на помине, — бормочет Толик.

— Неужто они самые? — любопытствует Меншиков.

— Они и есть, полицаи. Как бы к нам не докопались…

Автомобиль, сверкая мигалками, подъезжает, останавливается. Из него вылезают два полицейских — один пузатый, другой высохший, похожий на воблу, особенно в профиль. Полицаи подходят к Толику и Меншикову. Пузатый говорит с одышкой:

— Документики, граждане!

— А в чём дело? — тут же возмущается Толик.

— Это вы устроили пальбу в электричке? — встревает высохший.

— С чего вы взяли? — недоумевает Толик.

— Взяли не мы, а свидетели, — говорит высохший. — Документы, быстро!

Толик неторопливо лезет за пазуху, шарит там. Тем временем Меншиков вдруг хватается за живот, сгибается в три погибели и орёт:

— Убили, ироды!!!

Он падает на снег, начинает кататься. Полицаи в недоумении. Пузатый говорит:

— Мужик, ты чего? — подходит к орущему Меншикову. Тот мгновенно бьёт ногами полицая в пузо. Тот охает и сгибается. Высохший торопливо вытаскивает табельное оружие, но Меншиков вскакивает на ноги и бьёт его по руке. Пистолет падает. Меншиков ударяет высохшего рукой в солнечное сплетение, начинающего выпрямляться пузатого — ногой в лицо. Выхватывает из-за пазухи кремнёвый пистолет и по очереди бьёт обоих полицаев по головам. Полицаи падают. Толик смотрит на Меншикова, раскрыв рот.

— Анатольюшка, помогай, не стой, как верстовой столб! — шипит Меншиков. — Надобно с них одёжу снять, а самих связать и засунуть куда-нибудь.

— Ты где так драться научился, Данилыч? — спрашивает Толик, от удивления переходя на "ты". — Прямо Джейсон Стейтем какой-то!

— Пожил бы с моё на московских слободах, и не так бы научился, — отвечает Меншиков.

— Вроде такие приёмы тогда не использовали…

— Много ты понимаешь! Использовали — не использовали… Помогай, тебе говорят!

Толик роется в багажнике автомобиля. Они с Меншиковым снимают куртки и шапки с полицаев, связывают их найденными верёвками, засовывают им в рты вместо кляпов грязные тряпки.

— Боже мой, что я делаю! — стонет Толик. — Вы-то в своё время смотаетесь, в меня найдут, арестуют и посадят!

— А давай к нам! — предлагает Меншиков. — Пётр Алексеевич тебя советником сделает, деревеньку пожалует. Ты ему расскажешь, как лекс… лекстричество наладить.

— Ну уж нет, — говорит Толик. — У вас там какую-нибудь инфекцию подцепишь и помрёшь без антибиотиков.

Толик и Меншиков кладут полицаев в багажник автомобиля. Сами же, натянув полицейские куртки и шапки, идут к парадному дома, в котором проживает охранник Коля.

Толик нажимает кнопку звонка у двери квартиры и говорит Меншикову:

— Данилыч, только давай хотя бы сейчас без мордобития, ладно?

— По обстоятельствам, — бормочет Меншиков.

Дверь открывается. На пороге — в дупель пьяная тётка лет шестидесяти, в байковом халате и шлёпанцах. Она мутным взглядом смотрит на пришедших:

— О, менты! — сфокусировав взгляд на Толике, продолжает:

— Ты Костя-участковый, что ли? Опять Куприяновы жаловались?

— Жаловались, жаловались, — говорит Толик, протискиваясь мимо тётки в прихожую. — говорят, дебош у вас, бутылки бьёте, материтесь на весь дом…

— Врёт Куприяниха! — негодующе верещит тётка. — Поди-ка, сам посмотри! Сидим тихо-мирно, выпиваем-закусываем, имеем право!

— Николай где? — спрашивает Толик.

— А хрен его знает, — отвечает тётка, уступая дорогу настырно прущему в квартиру Меншикову. — Вчерась с дежурства пришёл сам не свой, водки выпил и спать завалился. А нынче говорит — я, мол, в Питер поеду, больного кореша Васю навестить. Как уехал, так его и нет.

— Как бы он карту с собой не увёз, — бормочет Толик.

— Мужики, пошли выпьем! — радушно предлагает тётка. — Вы же наша милиция родная, как с народом-то не выпить! Али вам на службе нельзя?

— А пошли, маманя! — тут же откликается Меншиков, потирая руки. Тётка разворачивается и идёт, пошатываясь, в сторону кухни. Меншиков подталкивает её в спину, приговаривая: "Давай, давай, маманя, у меня же душа горит", потом оборачивается и подмигивает Толику. Они скрываются в кухне, откуда доносятся пьяные голоса. Толик между тем заходит в забитую всякой рухлядью комнату. Единственная новая вещь в комнате — большой цветной телевизор, на экране которого носится и голосит какая-то попсовая певица.

Толик нервно обходит комнату, то и дело оглядываясь в сторону кухни. Роется в одежде, валяющейся на спинках стульев и на диване.

А на кухне Меншиков уже вовсю гуляет с тёткой и двумя мужиками. Один из них — в майке-"алкоголичке" и в мятых трениках. Другой — в грязном камуфляже. К столу прислонена его деревянная нога, хотя все конечности у этого мужика все на месте.

— Ну, будем, — нетерпеливо говорит тётка. Всё чокаются, выпивают.

— Это чьё? — спрашивает Меншиков, указывая на деревянную ногу.

— Моё, — отвечает мужик в камуфляже. — А чё, арестуешь за попрошайничество?

— Очень надо, — фыркает Меншиков. — Я сам, бывало, в детстве побирался да попрошайничал…

— Поэтому и в менты пошёл? Мало подавали? — спрашивает мужик в трениках. Тётка визгливо смеётся. Меншиков невозмутимо отвечает:

— Подавали изрядно. Хошь, научу, как припадочным прикидываться, словно Николка-блаженный? Никакая деревяшка не занадобится, и так медяков полну шапку набросают.

— А чё, научи, коли не жаль, — заинтересованно говорит мужик в камуфляже.

Тем временем Толик продолжает поиски в комнате. Он осторожно раскрывает дверцы шкафа, которые при этом отчаянно скрипят. Бинго! Среди всякого барахла на плечиках аккуратно висит выглаженный пиджак. Толик запускает руку в нагрудный карман… вот она! На его ладони лежит карта памяти.

— О, ещё мент! — раздаётся пьяный голос. В дверях стоит мужик в трениках, с дымящейся сигаретой в руке — видимо, шёл облегчиться. Толик оборачивается, растерянно глядит на мужика.

— Ты чего в Ксюхиных вещах роесси? — подозрительно спрашивает мужик.

Толик впадает в кратковременный ступор и вдруг по наитию вопит, угрожающе к нему приближаясь:

— На землю! Руки за голову, гад!

Мужик от неожиданности хрюкает, падает на пол, закрывает голову руками. Над ним возникает мощная фигура Меншикова:

— Ты чего орёшь? Нашёл?

Толик торжествующе показывает ему карту.

— Уходим, — командует Меншиков. Они с Толиком покидают квартиру. Мужик всё лежит на полу. К нему подходит тётка:

— Степаныч, ты чего валяесси? Да ты никак обоссалси!

Из-под треников мужика вытекает лужа. Мужик всхлипывает, поднимается. Тётка ржёт. Мужик мутными глазами смотрит на неё и изрекает:

— Дура!!!

Невзрачный, Гибарян и Лефорт едут по лесу в дневной летней тишине. Невзрачный спит в седле. Гибарян вздыхает:

— Я где-то потерял своего Аменхотепчика.

— Не вольнуйтесь. Я его найду и привезу. — утешает его Лефорт. — А сейчас соблюдай тишина. Неповдалеке стоит Софья с верными стрельцами, как би нам не попалься. Теперь ми пошти приехали. Ещё немного вёрст…

Слышится конский топот, залихватский свист. Невзрачный всхрапывает, просыпается. Лефорт меняется в лице:

— Стрельцы Софьи! Скорее, скорее!

Но уже поздно. Троицу окружает отряд стрельцов во главе с Федькой Шакловитым. Он насмешливо-злобно оглядывает всадников:

— Ишь ты, какие незваные гости в наши края пожаловали! А ты кто таков будешь? — он тыкает нагайкой в Гибаряна.

— Это… это купец из Армения, — говорит Лефорт.

— Ишь ты… Пётр Алексеич, царь-батюшка, а правительница Софья ведь ночей не спит, всё думу думает — как же ей замириться с братцем-то своим строптивым! — говорит Шакловитый елейным голосом. — Боженьку о том просит. Видать, боженька молитвы ейные и услыхал. Что ж, милости просим до нашего стана. А чтобы никакие беды с вами в пути, не дай боже, не случились, провожу-ка я вас до самого царевниного терема. А ну, поворачивай вожжи! — рявкает он.

— Ви не имейт права! — фальцетом кричит Лефорт.

— Не кричи, басурман, тебя отпустим. Пахом, Семён, — командует Шакловитый двум стрельцам. — сопроводите немчуру до Кукуя. Да следите, чтоб не убёг! Головы поснимаю!

Лефорт в сопровождении двух стрельцов отправляется в одну сторону, Гибарян и Невзрачный в окружении отряда — в другую.

Путевой дворец Софьи в селе Воздвиженском. Верные царевне стрельцы разбили здесь лагерь. Гибаряна загоняют в сарай, вешают на дверь замок, возле неё встаёт на часах стрелец. Невзрачного проводят в покои Софьи. Царевна сидит в парадной горнице, убранной коврами. На одном из стульев дремлет огромный чёрный кот. Шакловитый остаётся у двери.

— Ну, здравствуй, братец, — говорит Софья. — здоров ли сам? Здорова ли царица Наталья? Здорова ли жёнка твоя Евдокия? Не опросталась ещё? Да ты никак с похмелья?

Невзрачный смотрит на Софью, испуганно выкатив глаза. Потом решается:

— Ваше ве… Госпожа… Мэм… Э-э-э…

— Никак заговариваешься, Петруша? И голос-то тонкой, яко у скопца. — она недобро усмехается.

— Скажите, а вы меня пытать будете? — выдавливает Невзрачный.

— Да бог с тобой! Нешто я гадюка такая, что братца пытать велю!

— Спасибо, — растроганно говорит Невзрачный. — И вообще хочу сказать, что я никогда не одобрял политику Петра… то есть, мою политику!

— Говори по-человечьи, ежели хочешь, чтобы тебя поняли! — рычит Софья. — а всякие немецкие слова оставь за порогом!

— Я имею в виду… Паки, паки… Сестрица-матушка, правильно вы всё делали! Нельзя было Пет… то есть мне, воли давать! Не нужны России никакие рефор… в смысле, преобразования! А жить надо, как отцы жили… Как деды воевали… По заветам… Духовные скрепы блюсти… Житие мое…

— Житие твое на волоске висит, так и знай, — встревает Шакловитый.

— Молчи, пёс Федька… Так, стало быть, признаёшь, что зря с басурманами якшался?

— Я вообще могу отречься от престола! — в отчаянии вопит Невзрачный.

— Сего нам не надобно, — медовым голосом говорит Софья. — Сиди на престоле на здоровье. Токмо нынче же поедешь в лавру и велишь стрелецким полкам вернуться на Москву.

— Понял али ещё раз повторить? — спрашивает Шакловитый.

Софья говорит:

— Сей же час напишешь мне собственноручно грамоту, что замиряешься со мною. Вон там, — показывает на стол, — бумага, перья и чернила. Садись и пиши.

Невзрачный садится за стол, берёт гусиное перо, осматривает его, окунает в чернила, начинает писать: "Настоящим я, гр-н РФ Романов Пётр Алексеевич…"

Гибарян сидит в сарае, превращённом в тюрьму. Он ходит взад и вперёд по тёмному помещению, бормоча по-армянски. Потом, видимо, ему в голову приходит какая-то мысль. Он достаёт из кармана мобильник, находит видеоролик с песней Анны Монс, включает его на максимальную громкость. Стоящий снаружи на часах стрелец подозрительно прислушивается, спрашивает через дверь:

— Эй, откуда там у тебя баба взялась воющая?

Гибарян отвечает:

— Ведьма прилетела, кушать меня хочет, спаси, солдатик!

Стрелец отпирает замок, входит в сарай… и получает по голове тяжёлой кадкой. Гибарян снимает с него кафтан, сапоги и шапку, переодевается, хватает пищаль и выходит из сарая. Стараясь не привлекать внимания, он пробирается между стрельцов.

Горница Софьи. Невзрачный всё пишет. Софья выжидательно смотрит на него, Шакловитый проявляет нетерпение:

— Скоро ли, наконец?

— Готово, — обречённо говорит Невзрачный, подходя к Софье с пергаментом в руке. Та протягивает руку, берёт пергамент, и в этот момент раздаётся стук в дверь. Софья недовольно говорит:

— Фёдор Левонтьич, глянь, кого там бес принёс.

Шакловитый открывает дверь и тут же получает по зубам прикладом пищали. Падает без чувств. Невзрачный вскакивает с места, Софья — тоже.

— Кто таков? — грозно спрашивает она.

— Молчи, женщина! — вопит Гибарян. — Пётр Алексеич, я за тобой!

— Васька, Стёпка! — кричит Софья. Неожиданно в горницу с лаем влетает Аменхотеп и сразу же бросается на мирно дремлющего чёрного кота. Тот взвивается в воздух, в панике вцепляется лапами в киот с теплящейся лампадой… и обрушивается вместе с ним вниз. Из лампады брызжет масло, вспыхивает огонь. Кот стремительно несётся из горницы, Аменхотеп — за ним. Софья визжит, бросает так и не прочитанный пергамент на пол.

— Бежим, — бормочет Гибарян, хватает за руку Невзрачного, который наблюдает за происходящим с раскрытым ртом. Они выбегают из горницы. Софья вопит:

— Стойте, ироды!

Она тоже выбегает из горницы. Невзрачный и Гибарян несутся вниз по крутой лестнице, царевна, преследуя их, запутывается в собственном летнике, спотыкается и с грохотом скатывается вниз. Пламя в горнице разгорается. Шакловитый приходит в себя, оглядывается, хватает с пола расписку лже-Петра и выбегает из горницы. Снаружи раздаются крики: "Горим! Горим!" Невзрачный и Гибарян выбегают из терема, крича: "Пожар! Пожар!" Вскакивают на лошадей, удирают из Воздвиженского.

Шакловитый бегает по охваченному суматохой Воздвиженскому. То и дело спрашивает у стрельцов: "Где царевна? Софью не видали? Куды правительница подевалась?"

Невзрачный и Гибарян въезжают в Лавру. Бросив лошадей на попечение подбежавших конюхов, они входят в царские покои. В столовой горнице Невзрачный подходит к столу, заливает себе и Гибаряну в чарки водку. Чокаются, выпивают. Невзрачный крякает:

— Ну, спасибо, Давыдыч, удружил!

— Что? — удивляется Гибарян. — Ваше величество недовольно?

— Да я только-только с Софьей помирился от имени Петра! Если машина времени не заработает — так оно и к лучшему! Я здесь останусь. Слава богу, и одет, и обут, и сыт, и пьян, и делать ничего не надо. И на кой чёрт все эти реформы? Корабли строить, бороды резать, окно в Европу прорубать — да пошла она, эта Европа!

— Вах-вах-вах! — качает головой Гибарян. — вот все вы, чиновники, такие! только о себе думаете! Неужели, Петя-джан, ты не понимаешь, что в таком случае вся российская… да что там российская, мировая история пойдёт по-другому?

— Мне-то что! — огрызается Невзрачный.

— А мне-то не что! — вдруг взрывается Гибарян и в сердцах швыряет допитую чарку на пол. — Мне не что! А вдруг при таком раскладе моя Армения так под турками и останется? Тогда я, наверное, вообще на свет не родюсь! И можешь плевать на свою историю сколько угодно — я на свою плевать не могу! Вах-вах-вах! — Гибарян в отчаянии ходит по комнате, потом садится за стол, наливает себе водки, выпивает, плачет:

— И Аменхотепчик мой там остался!..

Невзрачный злобно плюёт.

Пётр сидит в одном из кабинетов отделения полиции. У него разбита губа, распух нос, на костюме видны следы многих блюд. Его допрашивают два полицая — один, жирный, сидит за столом, другой, поджарый, изображая крутого копа, стоит за стулом Петра. Жирный, держа ручку наготове, спрашивает:

— Итак, вы не депутат Невзрачный. А кто вы?

— Аз есьм царь, всея Великия, и Малыя, и Белыя России самодержец.

— Прикалываемся, — констатирует жирный.

— Тоже мне, Максим Галкин нашёлся, — злобно комментирует поджарый.

— Тихо! Скажите спасибо, что вас в полицию забрали, а не отдали на съедение этому бородатому обезьяну. Где ваши документы?

— Крестильная грамота в Преображенском осталась, — мрачно отвечает Пётр.

— "Крестильная грамота"! Вы бы ещё свидетельство о рождении вспомнили! Паспорт ваш где?

— На что мне пачпорт? Я за границею пока не был.

— Я говорю о внутреннем паспорте.

— Что я — блаженный, бумаги внутре себя жрать?

— Так. Ладно. Обойдёмся пока без паспорта. Имя, отчество?

— Пётр, Алексеев сын.

— Вижу, что не дочь. Фамилия?

— Из Романовых я.

— Где живёте?

— Пока в лавре.

— В Александро-Невской, что ли?

— В Троице-Сергиевой.

— А может, в Киево-Печерской! Украинский шпион! — кидает реплику поджарый.

—Тихо! Место работы, должность.

— А много мест. И бомбардиром был…

— Ага, террорист! — радостно кричит поджарый.

— Тихо! — обрывает его жирный.

— И плотником, и парусником, и кузнецом, — продолжает Пётр.

— Надо же, на все руки мастер! — деланно удивляется жирный.

— Специалист широкого профиля, — цедит сквозь зубы поджарый.

— Тихо! Почему оскорбили действием гостя России хана Зиндана?

— Потому что он — вор и собака! — рявкает Пётр.

— Ну, допустим, вы правы. — говорит жирный и продолжает с деланным акцентом, подражая советскому милиционеру в голливудском фильме:

— А какие ваши доказательства?

Слышится топот множества ног. В кабинет вваливается дежурный в сопровождении Толика, Дины и Меншикова — они одеты в синюю униформу сотрудников "Скорой помощи". В руках у Толика — медицинский чемоданчик. Пётр оборачивается, раскрывает от удивления рот. Меншиков ему подмигивает: молчи, мол, мин херц!

— В чём дело? — недовольно интересуется жирный.

— Психиатричка, товарищ лейтенант, — отвечает дежурный. — Говорят, этот задержанный — опасный псих, из буйных, сбежал из спецбольницы…

— Ах, вот оно что! — говорит жирный. — То-то я смотрю — он какой-то бред несёт! Кузнецом был, плотником был… Царём себя называет, Петром Первым!

— Мегаломания, типичный случай, — говорит "доктор" Толик.

— Чего-чего?

— Ну, мания величия. С вашего разрешения, мы его заберём и водворим на место, а то как бы он опять чего не натворил… Пойдём, пойдём, батюшка, — ласково говорит Толик, подходя к Петру, — пойдём, надёжа-государь, там без тебя Наполеон ужинать не хочет…

— Э, нет, так не пойдёт, — говорит жирный. — давайте протокол завершим, всё по форме подпишем и составим акт передачи из рук в руки.

— Товарищ лейтенант, да времени же нет! — убедительно говорит Толик. — на него сейчас как накатит психомоторное возбуждение, он начнёт кидаться, а перед главврачом кому отвечать? Мне! А пациенту, — он кивает на Петра. — придётся галоперидол колоть, тоже, скажу я вам, не сахар… Мы потом всё оформим! Я завтра же к вам специально подъеду!

— М-м-м? — Жирный вопросительно смотрит на поджарого. Тот подозрительно оглядывает "докторов":

— Так говорите, из какой вы больницы?

— Из спецбольницы, бывшей психушки МВД.

— Проверить бы надо, — говорит поджарый жирному. Тот машет рукой:

— Ладно, увозите. Псих — он и есть псих.

— Спасибо! — облегчение Толика неподдельно.

— Может, надеть на него смирительную рубашку? — с невинным видом говорит Дина. Толик делает ей "страшные" глаза.

— Я думаю, не надо, — говорит он. Подходит к Петру, сдувает с его плеча невидимую пылинку и спрашивает:

— Вы будете себя хорошо вести?

Пётр сердито зыркает на него кошачьими глазами и кивает. Толик и Меншиков выводят Петра из кабинета, проводят по коридору. Дина сопровождает их. Они выходят на улицу, садятся в медицинский микроавтобус — Дина — за руль, Пётр, Меншиков и Толик — в салон. Включив мигалки, микроавтобус отъезжает от отделения полиции.

— Ну, спасибо, дьяволы хитрые, выручили. — говорит Пётр. — Где вы только лекарскую повозку раздобыли?

— Это всё Дина, — отвечает Толик. — У неё дядя — начальник станции "Скорой помощи".

Пётр стучит в окошко, отделяющее салон от кабины водителя:

— Слышь, Дина батьковна, жалую тебе деревеньку Рублёво в вечное владение!

— Ну, если во всеми особняками, то я согласна! — фыркает Дина, не отрываясь от дороги. В машине работает радио. Передают новости, очередное сообщение заставляет Дину прислушаться и прибавить громкость:

— …бесследно исчез домик Петра I, хранящийся в специальном павильоне на Петровской набережной. Сотрудники музея затрудняются дать по этому поводу какие-либо комментарии. Домик Петра I был построен из тёсаных сосновых брёвен в 1703 году, это первая постройка в Санкт-Петербурге…

— Слышали? — спрашивает Дина у остальных.

— Плохо дело, — мрачнеет Толик. — Что-то там Невзрачный натворил, в прошлом…

— Динуша, погоняй! — орёт Пётр.

Шакловитому наконец удалось разыскать Софью. Она лежит и охает в избе старосты, голова её повязана платком.

— Как ты, царевна-матушка? — обеспокоенно спрашивает Шакловитый.

— Ох, не спрашивай, Фёдор Левонтьевич! Света белого не вижу! Что, братец убёг?

— Ничего, дальше Троице-Сергия не утекёт! — уверенно говорит Шакловитый. — А грамоту-то, братцем твоим подписанную, я сберёг!

Шакловитый протягивает царевне пергамент:

— Глянь-ка!

— За дело доброе озолочу! — мычит Софья, принимает пергамент, просматривает, глаза её округляются, она приходит в бешенство:

— Подложную грамоту мне принёс, пёс смердящий!

— Да что ты, матушка? — Шакловитый обескуражен. — Какая же она подложная? Как в горнице огонь-то занялся, я её и подобрал. Её же Пётр оставил…

— Да сам посмотри, холоп! — Софья тыкает пергамент в лицо Шакловитому. — Где ты такие буквочки-то видал?! Быдто не по-русски, а по-гречески писано! И подпись не евонная! Не Петруша это, видать, а оборотень какой! Сие дьяволова грамота! Чур, чур меня! — стонет Софья, рвёт пергамент пополам, обрывки бросает в печку и крестится…

Вокруг павильона, где раньше был домик Петра, стоят полицейские машины, бродят сотрудники полиции с собаками и сотрудники музея. Внезапно из павильона выбегает несколько человек с криками: "Вернулся! Вернулся!" Одна из собак воет и пытается залезть под машину.

А микроавтобус въезжает во двор НИИ, останавливается у нужного входа. Все покидают машину, заходят внутрь, идут по коридору…

…и входят в комнате с машиной времени. Толик хлопает себя ладонью по лбу:

— Балда! Забыл про новый компьютер!

— Ентот, что ли? — спрашивает Меншиков, доставая из-за пазухи небольшой нетбук.

— Данилыч, ты гений! — радостно кричит Толик. — Где взял-то?

— Да в колымаге той железной у одного хмыря, — отвечает польщённый Меншиков.

— Украл? — ахает Дина.

— Чё сразу украл-то? — обижается Меншиков. — Как Меншиков, так сразу "украл"! И не украл вовсе, а позаимствовал! Вы ему потом вернёте.

— Да где же мы его найдём? — возмущается Дина, но Толик машет рукой:

— Потом разберёмся. Сейчас время дорого.

Он вставляет в нетбук карту памяти, подключает его через USB-кабель к машине времени. Щёлкает клавишами.

— Вы бы оба пока переоделись в своё, — бормочет он, не отрываясь от монитора.

— Какое же "своё"? — усмехается Пётр. — Наше-то в ваших хоромах осталось!

— Да, хороши они будут в семнадцатом веке в костюме от Бриони и в униформе "неотложки", — качает головой Дина.

— Плевать, — беззаботно говорит Пётр.

Машина времени работает. В стене открывается портал — какие-то джунгли. Слышны подозрительные звериные звуки. Меншиков и Пётр подходят к порталу, удивлённо оглядываются.

— А чего это? — спрашивает Пётр.

Толик отрывается от нетбука, смотрит:

— Вот чёрт! Глючит… — Толик с удвоенной энергией молотит по клавишам. Пётр и Меншиков стоят у портала и видят, как с небес прямо на них пикирует огромная крылатая тварь с зубастой пастью.

— Мин херц, видишь ли?! — орёт Меншиков. Они отбегают. Портал заволакивается серой пеленой. Пелена спадает, постепенно открывается уже знакомая столовая горница.

— Фу-у-у! — вытирает лоб Толик. — То ли в приложении баг, то ли в нетбуке вирус.

В горнице сидят угрюмый, уставившийся в пол Невзрачный и плачущий Гибарян, закрывающий лицо ладонями. В этот момент в горницу, прихрамывая, входит израненный Аменхотеп — видимо, дуэль с царевниным котом всё-таки состоялась. Он громко тявкает, глядя на портал. Гибарян убирает ладони от лица:

— Аменхотеп-джан! — он переводит взгляд на портал. — Ур-а-а-а! Петя-джан, гляди, да?

Невзрачный поднимает голову, таращит глаза, издаёт вопль и стремительно перебегает через портал в комнату. Гибарян, подхватив Аменхотепа на руки — за ним.

— Живы? — радостно спрашивает Толик.

— Ох, живы, Толик-джан, — крутит головой Гибарян. — Рассказать — не поверят!

— Где надо, поверят! — злобно шипит Невзрачный. Он бежит к двери, на ходу бросая Петру: — И за испорченный костюм ответишь, тиран, угнетатель народа! Ничего, я тебе там такую свинью подложил…

Невзрачный убегает. Все провожают его взглядами.

— Про какую свинью он говорил? — спрашивает Пётр.

— Точно он ход истории изменил, — озабоченно говорит Толик. — Пётр Алексеич, Александр Данилыч, всего вам доброго, давайте скорее! Не дай бог, опять глюканёт!

— Подождите, это как? — обиженно говорит Дина, голос у неё дрожит. — Вот прямо сразу прощаться?

Пётр подходит к Дине, обнимает её и троекратно целует. Потом подходит к Толику, крепко жмёт ему руку:

— Благодарствую, Анатольюшка! Сия экспедиция для меня зело познавательной была!

Меншиков обнимает Дину, многократно целует её то в одну щёку, то в другую. Пётр одёргивает его:

— Алексашка, так не годится! Отпусти девку!

— Данилыч, цигель-цигель, ай-люлю, — нервничает Толик.

— Это по-татарски, что ли? — спрашивает Пётр.

Снаружи слышится скрип тормозов. Дина выглядывает в окно. У входной двери стоят два чёрных автомобиля, из них выходят пять человек в штатском — "серые". Невзрачный что-то эмоционально рассказывает им.

— Бегите! — в отчаянии кричит Дина.

— А как же вы? — обеспокоенно спрашивает Меншиков.

— За нас не волнуйтесь! Скорее, скорее!

Пётр и Меншиков перебегают через портал. Гибарян, бормоча по-армянски и прижимая к груди Аменхотепа, выбегает из комнаты, но тут же забегает обратно, испуганно шепча:

— Не успеем! Они здесь уже!

Из коридора слышен топот ног. Толик лихорадочно обводит взглядом комнату, смотрит на большой двустворчатый шкаф:

— Давайте сюда!

Гибарян, Дина и Толик влезают в шкаф, закрывают за собой дверцы. Портал на мгновение опять заволакивается пеленой и вновь открывается, опять в те же джунгли. В комнату вваливается группа из шести человек во главе с Невзрачным. Он оглядывается, видит открытый портал:

— Туда! Там они все!

Один из "серых" командует другому:

— Останься здесь на всякий случай.

Невзрачный и пятеро "серых" проходят в портал, оказываются в джунглях. Старший "серый" отдувается:

— Фу-у-у, ну и духота! Вы уверены, что нужно искать здесь?

— А где же ещё? — огрызается Невзрачный. — Нарочно эти джунгли открыли, чтобы спрятаться в них. Пошли, они где-то рядом.

Группа пробирается среди зарослей, обеспокоенно прислушиваясь к подозрительным звукам, доносящихся со всех сторон.

Оставшийся в комнате "серый" мается без дела. Ходит вокруг машины времени, чешется, садится на стул.

В джунглях раздаются вопли, выстрелы, глухое рычание. "Серый" вскакивает со стула, после нескольких неудачных попыток вытаскивает из привешенной под пиджаком кобуры пистолет, который дрожит в его руке. И тут не выдерживает в шкафу Аменхотеп! Он заливается звонким лаем и пытается вырваться из рук Гибаряна. "Серый" оборачивается к шкафу… а из портала в комнату пролезает огромная зубастая башка и мгновенно проглатывает "серого". Дверцы шкафа распахиваются, Толик, Дина и Гибарян выходят наружу. Их взглядам предстают лишь ноги "серого" в форменных ботинках, торчащие из пасти тираннозавра. Впрочем, ноги быстро исчезают. Дина вцепляется в Толика. Аменхотеп заливается лаем на ти-рекса. Тот тупо смотрит на невиданное мелкое существо, потом распахивает пасть…

— Аменхотепчик!!! — в отчаянии кричит Гибарян. Он срывает с себя боярскую шапку (да-да, он всё ещё в боярской одежде) и лупит ящера по морде. От неожиданности тот пугается, отступает за портал, распахивает пасть… и изрыгает мощную струю блевотины, причём её основную часть составляет незадачливый "серый", который врезается в машину времени и бесповоротно разрушает её. Портал закрывается.

Немая сцена: распаренный, красный Гибарян всё еще с шапкой в руке, обнявшиеся Дина и Толик и весь в динозаврей блевотине "серый" сидящий на полу. Он поскуливает и всхлипывает, пытаясь счистить с себя липкую дрянь. Потом встаёт и выбегает из комнаты. По гулким коридорам разносятся его бессвязные вопли и дикий хохот. Толик смотрит ему вслед:

— Готово дело. Ещё один…

Он переводит взгляд на то, что осталось от машины времени, и говорит:

— Ничего, восстановим…

— Только попробуй! — грозится Дина. — Хватит с меня и царей, и динозавров! Со временем не шутят!

— Ай, как ты права, Дина-джан! — восклицает Гибарян. — Толик, послушай умная женщина, да? Вот что мы теперь скажем им про Невзрачного, куда он делся? Нас всех посадят…

В окне вспыхивают какие-то странные всполохи. Толик подходит к окну, выглядывает и кричит:

— О чёрт! Пошли на улицу, скорей!

Толик, Дина и Гибарян выходят из здания, изумлённо наблюдают следующую картину. В вечернем небе над Санкт-Петербургом сверкают разноцветные огни множества летательных аппаратов — и небольших, размером с легковой автомобиль, и огромных, величественно плывущих по воздуху "тарелок". Все окрестные старые дома — те же, что и были, но на горизонте сквозь морозную дымку сияют мириадами окон удивительные исполинские здания самых вычурных форм.

Гибарян спрашивает:

— А что это?

— Кажется, я знаю, — отвечает Дина и сконфуженно смотрит на Толика. — Милый, прости, что не сказала тебе раньше. Но ты и сам виноват! Не надо было напиваться!

— Так, — произносит Толик. — ну, и чем ты меня огорошишь?

— Когда Пётр и Меншиков ночевали у нас, — говорит Дина — я среди ночи проснулась, захотела писать. Смотрю, а царь за твоим компом сидит, Википедию смотрит…

— Как он умудрился его включить?! — вопит Толик.

— Ты же сам ему всё показал — и как включать, и как в Интернет выходить. Забыл, что ли? Немудрено!

Толик хватается за голову:

— Идиот!!!

— А Пётр ещё что-то выписывал оттуда, — подсыпает Дина соль на рану.

— Значит, что-то наш царь для себя уяснил и в своём времени использовал, — потерянно говорит Толик. — Какое-нибудь фундаментальное открытие произошло гораздо раньше положенного времени, и вот, пожалуйста! Тот же эффект бабочки, только наоборот!

Пауза. Все трое наблюдают за знакомым и в то же время незнакомым им городом.

— И что же теперь делать? — растерянно спрашивает Гибарян. — Всё пропало, да? Вся история прахом пошла?

— По-моему, как раз наоборот, — отвечает Дина. — Смотрите, разве здесь плохо?

Толик поворачивается к Дине и говорит:

— Ты выйдешь за меня замуж?

Москва, октябрь — ноябрь 2016 г.

Если вам понравился этот текст, можете поддержать автора:

Яндекс-кошелёк: 41001290341499

WebMoney: R225630806629

PayPal: пользователь beastman1966@gmail.com

AdvCash (рубли): R 7901 6276 0741

Банковская карта: 4627 2900 2162 2321