Мелкий Гулливер

Скачать в формате .doc можно здесь. 

Скачать в формате .fb2 (для читалок) можно здесь. 

Фантастико-сатирическая повесть по мотивам произведений Джонатана Свифта

 

 

Пролог

 

Я всегда этого боялся. Конечно, виду не показывал, но все мои действия на протяжении двух десятков лет были направлены в конечном итоге на то, чтобы этого избежать. Старался изо всех сил. Думал — доживу до естественной смерти лет эдак в девяносто с гаком (а может, и в сто), и повезут меня на лафете, как моих предшественников, а люди будут горевать. Может, даже потопчут друг дружку на похоронах. Натурально, отщепенцы из пятой колонны только обрадуются и обязательно обзовут быдлом тех, кто по мне плачет — в этом, кстати, я с ними в глубине души солидарен. Но никогда вслух не признаюсь!

Да, не зря говорят: беду ждать — беду накликать. Все усилия пошли прахом. Обложили со всех сторон, затравили, как кры… как льва на сафари! А всё проклятый Персонаж и его заокеанские хозяева! Теперь и податься некуда. Старшие товарищи из Поднебесной мною брезгуют. Ну, с этим я бы смирился, мне не в первой. Много унижений пережил, пока не стал тем, кем стал, даже чемоданы таскать доводилось, словно лакею… Но узкоглазые же захотели и денег немерено за предоставление убежища! Закинул было удочку очкастому Жиртресту — так он вообще перестал отвечать на звонки. Друг называется! Да не очень-то и хотелось, задолбали бы они меня своей чучховиной. Ещё имелась надежда на усатого Латиноса, а он не мычит и не телится. Санкций испугался, не иначе. А ведь сколько бабла ему в хайло ушло — нашего, кровного, из самого общака.

В общем, дела мои — говно… были бы, если бы не Вениамин Пестик, изобретатель навроде Эдисона или Теслы какого. Старые учёные пердуны над ним смеялись, хотя он столько всего напридумывал. Начинал-то со всякой ерунды, потом развернулся, заматерел и в один прекрасный день обнаружил эти, как их, параллельные реальности. И рассказал Дорофею Тормозину, нашему главному по космосу (тот Пестику покровительствовал), что в одной из этих реальностей центр столицы оказался на чужой планете… Правда, чем там у них дело кончилось, так никто и не узнал, да и не суть важно. Когда меня припекло в нашей, реальной реальности, я не стал рассусоливать и велел своему пиарщику Са́херу срочно вызвать Пестика.

Сахер сразу же почуял, чем дело пахнет — у него аж усы до переносицы подскочили. Как только выполнил порученное, принялся вокруг отираться, только что не мурлыкал, словно котяра рыжий. Я его сразу осадил: зря, говорю, отираешься, я тебя с собой не возьму, тебе, мол, и так есть куда податься со своей Шавкой-фигуристкой. А ежели тебя Интерпол схватит, говорю, так ты же, пургомёт, непременно всё на меня свалишь. Он захныкал притворно и куда-то слинял. Тут и Пестик прибыл. "Чего изволите-с?", спрашивает. Я и говорю: нужно мне попасть в такую реальность, в которой, во-первых, меня бы никто не знал, во-вторых, я смог бы легко пробраться на вершину власти.

Задумался Пестик. Очки протирал, волосы свои сальные на пальцы крутил. Я-то, наивный, вообразил, что он поставленную задачу решает, а он, гадёныш, в мозгу у себя калькулятором щёлкал. Дощёлкал и говорит: лимон. Евро. Наличными. Сейчас.

У меня давно был приготовлен чемоданчик на такой случай. Достал из сейфа, открыл, показал содержимое Пестику. Тот, обрадованный, немедленно убежал в свою лабораторию — сказал, что надо. Ждал я его, ждал, уже подумал было — песец, сдал меня Пестик. Нет, всё-таки вернулся. Сказал, что первое условие выполнить — плёвое дело, а вот со вторым проблема: наличие человеческого фактора. Конкретно — моего. Ещё и надерзил: вы, дескать, переоцениваете свои возможности, ибо сами попали на вершину власти лишь благодаря стечению обстоятельств. В другое время я бы на него обиделся и отомстил, как обычно. Но тут уж было не до того. Загнал я обиду внутри себя до поры до времени и говорю: плевать на человеческий фактор, излагай.

Пестик извинился, что начнёт издалека. И давай втирать про какого-то ирландского священника по имени Джонатан Свифт, который жил триста лет назад и написал книжку про путешествия Гулливера. Как будто я не знаю, кто такой Гулливер! Слава богу, сколько раз в детстве кино про него смотрел. Пестик вещал, что в книжке Свифта этот самый Гулливер побывал ещё и у великанов, и у говорящих лошадей, и на летающем острове... Я нетерпеливо отмахнулся: "Короче, Склифосовский! Давай по сути."

Ну так вот, продолжал Пестик, до сих пор полагали, что Свифт всё это выдумал исключительно ради того, чтобы высмеять тогдашнюю вертикаль власти. То есть был он зубоскалом-бумагомаракой вроде этого... забыл фамилию… ну, который сочинял сценарии для мерзкой телепередачи "Куклы". И вдруг оказалось, что таинственные страны, которые посетил Гулливер, существовали на самом деле, но только в параллельной реальности. Первым её обнаружил Исаак Ньютон в результате тайно проведённого физического опыта. Всё увиденное Ньютон записал в тетрадочку и спрятал её за семью замками. Легко представить, как он разъярился, обнаружив, что его тайная запись составляет основу романчика, который продаётся в каждой книжной лавчонке!

Ньютон конкретно наехал на Свифта, обвинив того в плагиате. Ирландский же поп-пересмешник ушёл в несознанку и повторял, как попугай, что он сам всё выдумал из собственной головы. Друг друга они ни в чём не убедили, однако договорились скрыть от общественности истинную причину спора, замаскировав её разборками по какому-то денежному вопросу. Пестик же обнаружил тетрадку Ньютона на каком-то интернет-аукционе антиквариата и затеял переписку с продавцом, требуя от него сканы всё новых и новых страниц. В конце концов терпение у продавца лопнуло, и он послал Пестика в жопу, но нужные сведения тот уже заполучил.

— Переправляй меня туда, — потребовал я.

Пестик насупился:

— Вы бы хоть сперва Свифта прочитали, чтобы в подробностях узнать, что вас там ожидает.

— За каким хреном? Триста лет прошло, что в нашей реальности, что в той. Действуй! Чего нужно делать — три раза перекреститься или произнести заклинание какое?

— Сперва проглотите вот это, — сказал Пестик и протянул мне на ладони таблетку, продолговатую такую, синенькую.

— Что это?

— Моё недавнее изобретение, лингвистическая таблетка. Благодаря ей вы поймёте любую разумную речь, а ваши собеседники смогут понять вас, на каком бы языке вы ни говорили. Глотайте, не сомневайтесь. Она не сразу усваивается.

Я с сомнением посмотрел на таблетку.

— Отравить меня вздумал, а? Хочешь выслужиться перед новыми властями?

— Да что вы! Хотите, сам проглочу? Только тогда придётся идти за новой…

— Ладно, уговорил.

Я проглотил таблетку и запил водой из графина.

— Следующее, — продолжал Пестик. — Необходимо сделать инъекцию в вену.

Он вынул из кармана маленький шприц с какой-то фиолетовой дрянью внутри.

— Никак цианистый калий? — усмехнулся я.

— Да что у вас за паранойя такая?! Если бы я хотел вас… — он откашлялся и продолжил тоном лектора в аудитории:

— Данная субстанция получена мною по результатам того давнего эксперимента Ньютона. Благодаря ей вы переместитесь в реальность, в которой существуют страны, посещённые Гулливером. У субстанции имеется побочный эффект — она запускает вспять процесс старения организма. Сделав инъекцию, вы заснёте и проснётесь в два раза помолодевшим. Ну, в добрый час! Бог вам в помощь!

— Бог мне и так всегда помогает, — наставительно произнёс я. — Даже если он на самом деле дьявол. Просто сейчас у него нашлись другие дела, и он меня временно оставил. Давай скорее шприц!

 

Глава 1

 

Когда проснулся, почувствовал себя ну прямо заново родившимся. Осмотрелся. Позади шумело море, а местность впереди, судя по всему, была дикая, так что с пропитанием могли возникнуть проблемы. Мельком подумалось: Ша́йку моего бы сюда, он найдёт жратву в какой хошь дыре, хоть в самом сердце тайги. Да только сбежал Шайку одним из первых, спрятался где-то в дебрях своей исторической родины. Обосрался, предатель плосконосый!

Нашёл лужу, глянул в неё на своё отражение — молодец молодцом, словно в весёлые восточногерманские времена. Настроение существенно улучшилось, особенно когда представил себе, как Пестик раскидывает мозгами в прямом смысле: чемоданчик-то был с секретом.

Вот только со сборами я поторопился. Никаких припасов с собой не захватил, ну то есть вообще ничегошеньки! Только то, что на мне — штаны камуфляжные, рубашка и камуфляжная же куртка с капюшоном. Зато в кармане брюк обнаружил перочинный нож с хрен знает сколькими лезвиями — настоящий швейцарский, не китайское фуфло, мне его канцлерша подарила ещё до того, как начала морду свою протокольную воротить. А во внутреннем кармане куртки нащупал маленький "гардиан", который кто-то из холуёв привёз из Америки. Откуда он там взялся? Видать, сам машинально сунул. Заглянул в обойму — только один патрон. Значит, на крайний случай…

Зашагал, куда глаза глядят. Кругом степь неровная, вся в холмах. Травы и травы, лишь местами ягодные кустарники и дикие плодовые деревья. Впереди — очередной холмик невысокий, каменистый. Поднялся на него. Глядь — внизу, в долине, стоят уродливые шалаши в два ряда, числом с полсотни. Между шалашами людишки шныряют туда-сюда… Ёкарный бабай, да они же все голые! Присмотрелся — точно, что мужики, что бабы, что дети, в чём мать родила. Правда, все волосами поросли, особенно мужики. А может, это какая-то неизвестная порода обезьян? Решил я подобраться поближе, чтобы хорошенько рассмотреть их.

Спустился с холмика, подошёл к шалашам с тыльной стороны, высунулся осторожно в проход между ними. Там — вытоптанная площадка. Картина: здоровенный седой бородатый мужик (голый, естественно) загораживает собой бабу, на него наступают трое молодых. Кулаками размахивают, орут, только не словами, а так, голосами. Седой тоже на них орёт, баба у него за спиной визжит. Видать, молодые бабу хотят, а он им не позволяет — это я и без пестиковой таблетки понял. Остальные дикие людишки столпились поодаль, наблюдают, чем дело кончится. Всего их было сотни три.

Ну, думаю, надо вмешаться и показать этим дикарям, кто есть ху. Вышел из-за шалашей на площадку. Спорщики меня увидели, у седого от удивления открылось хлебало в бородище, а молодые заткнулись, как по команде. Наступила тишина, только баба всё подвывала. Я подошёл, подбоченился и строго так сказал, обращаясь к троим соплякам:

— Чего к старику привязались, дрочилы? Его эта баба, понятно? А ну, валите отсюда! — и рукой показал. Те переглянулись, потом снова уставились на меня, оглядели с головы до ног. Одежда моя, понятное дело, была им в диковину. Обменялись каким-то ворчанием, и тут один из них, самый сильный с виду, скроил зверскую морду и направился ко мне, грозя кулаками и скалясь. Я подпустил его поближе, размахнулся ногой… Хрясь по яйцам! Он завизжал, рухнул в пыль, ухватился руками за ушибленное место и давай кататься с боку на бок. Остальные двое замерли в изумлении, а старый сердито заорал. Как я узнал позже, в их племени существовало табу на нанесение ударов по гениталиям, потому что это очень больно. Тогда я об этом не знал, конечно. Впрочем, даже если бы и знал, всё равно бы врезал — жизненная школа подворотни, ничего не попишешь, по-всякому приходилось драться… Тут второй пустился в атаку. И хоть бы свои яйца прикрыл! Соответственно, тоже получил, дебил необучаемый. А вот третий оказался сообразительным и дал дёру, затесался среди своих собратьев, что наблюдали издали. Тем двоим, что в пыли лежали, я ещё как следует надавал берцами по рёбрам, чтобы лучше запомнили. Они ещё покатались-повалялись, потом удалились на полусогнутых куда-то за шалаши.

Расправившись с сопляками, я повернулся к старому. Он угрюмо смотрел на меня и молчал, потрясённый нарушением табу. Поиграли мы какое-то время в гляделки, и он первым отвёл глаза. Хоть бы спасибо сказал! Вместо этого он поставил бабу раком и давай её пялить. Короче, повёл себя так, словно меня вообще не существовало. Мне стало смешно, и я сказал:

— Ну, приятель, мне-то ты мозги не запудришь. Не замечать очевидное я и сам умею не хуже тебя. А вот проявлять неблагодарность нехорошо!

Старый — ноль внимания. Только я примерился и ему вдарить, как прибежал молодой парень, рыжий, удивительно похожий на моего Сахера — рожа такая же паскудная. Он притащил целую охапку каких-то кореньев, высыпал её перед старым и подобострастно захихикал. Это был, как я позже узнал, помощник вождя, то есть старого, который тут же отпустил бабу, уселся на корточки и начал сосать корни с видимым удовольствием. Я заинтересовался: что же это за лакомство такое, раз для этих полуобезьян оно слаще бабы? Нагнулся, пошарил в куче, выбирая корешок почище. Вождь взбеленился. Вскочил, заорал и пошёл на меня, закрывая ладонью гениталии — видно, у него ума имелось поболе, чем у его подданных. Да всё равно не помогло. Схватил я его за свободную лапищу и применил приёмчик. Грохнулся вождь на спину, приложился копчиком о торчавший из земли камень. Я навалился на него сверху… Фу, как же от него смердело! Наверное, никогда в жизни не мылся. Врезал по бородатой морде от души, выбил пару передних зубов, но одновременно наблюдал боковым зрением за рыжей шестёркой. А тот, вместо того, чтобы вступиться за своего господина, опустился на четвереньки, подполз ко мне и принялся вылизывать мне задницу! Вот, значит, как… Правильно оценил ситуацию, молодец.

Встал я на ноги. Бывший вождь, кряхтя и подвывая, тоже поднялся, из его хлебала текла кровь. Повернулся к собратьям, которые по-прежнему жались поодаль, наблюдая за происходящим, и что-то сердито захрипел, указывая на рыжего помощника. Я мельком подумал, что пестикова таблетка — липовая: ни хрена не было понятно из его хрипа. Потом только узнал, что старый призывал свой электорат подойти и массово обосрать рыжего, причём в прямом смысле — это у них считалось самым сильным выражением презрения. Но те отнюдь не торопились выполнять распоряжение зачморённого вождя…

Осознав, что старый окончательно потерял власть, рыжий подскочил в нему и смачно плюнул в харю. Тот взревел, размахнулся, чтобы отвесить помощничку затрещину… и получил от меня удар ниже пояса. Взвизгнул, согнулся и сразу же схлопотал берцем в расплющенный нос…

В общем, я одержал полную и окончательную победу в борьбе за власть в этой вонючей общине.

 

И стал я царствовать над голыми недочеловеками. Себя они называли "йеху", и это было единственное слово, которое они умели произносить. А вообще речи как таковой у них не имелось, йеху общались между собой рёвом, визгом и рычанием — потому-то, наверное, и пестикова таблетка никак не реагировала. Экономика у них была, натурально, отсталой — йеху ничего не выращивали, пробавлялись дикими фруктами и кореньями, а ещё ловили диких коз и сжирали их сырыми — огнём-то пользоваться не умели. Пробовал развести трением огонь, чтобы пожарить козлятину, но ничего не получилось. Да уж, Шайку бы сюда…

С жильём более-менее устроился. Соорудили мне шалаш — разумеется, побольше, чем у других. Я велел его ещё обнести каменной оградой —этим тупым полуживотным пришлось полдня втолковывать, что от них требуется. За пределы ограды я почти не выходил — во-первых, Рыжий и так ежедневно докладывал жестами и кривляньями о положении дел, во-вторых… ну да, бережёного бог бережёт. Тем более что я затеял кое-какие реформы, но вводил их не сразу, а в точности как на своём предыдущем посту — постепенно, чтобы стадо не взбунтовалось. В своё время кто-то рассказал мне притчу о лягушке: мол, если бросить её в кипяток, она сразу выскочит, а если нагревать воду постепенно, то лягушка и не заметит, как сварится заживо.

Для начала занялся корнем, который так любили сосать йеху. Он действовал на них так же, как на нас — алкоголь. И под предлогом борьбы за здоровый образ жизни я ограничил употребление этого древесного бухла. С помощью Рыжего организовал себе гвардию из десятка молодых и крепких йеху-самцов, дабы защищали меня от возможного покушения или переворота. Им дозволялось употреблять корень — в разумных пределах, чтобы не мешало службе. Остальным членам общины пришлось смириться, а немногочисленных недовольных мои парни быстро успокоили.

Вообще жизнь пошла ничего себе, только скучновато. На самок йеху я не мог смотреть без омерзения, спиртной корень вызывал тошноту, и мне оставалось единственное развлечение — закручивать гайки дальше. Так, я запретил йеху удаляться от селения больше, чем на пятьсот шагов. Для контроля за выполнением запрета мне пришлось увеличить личный состав гвардии. Убедившись, что бунтом не пахнет, ввёл ограничение на употребление галлюциногенных грибов. Полуобезьяны и это проглотили, извините за каламбур. Я уже начал подумывать, как бы ввести натуральный налог на спаривание под предлогом борьбы за духовность, но тут произошло событие, которое свело на нет все мои поистине галерные усилия.

 

Однажды утром разбудил меня Рыжий. Ещё никогда я не видел его в таком состоянии — скулит, из глаз слёзы в три ручья, всё норовит голову мне между ног просунуть. Наорал на него, оплеух навешал, чтобы в чувство привести, да только всё бесполезно. Пришлось самому пойти посмотреть, что стряслось.

Поднялся с внутренней стороны на каменную ограду… ну, не до конца поднялся, только чуть голову высунул. В моём царстве и правда имел место реальный переполох: йеху в панике бежали, причём как простой люд, так и мои верные гвардейцы. Пожар, что ли, степной? Ни дыма, ни огня не видно, и гарью не несёт. Наводнение? Не похоже. И землетрясения вроде нет… хотя вот тут я явно ошибся — ноги ощутили вибрацию.

К вибрации добавился дробный глухой звук. Вот оно что! Видно, по степи мчался табун диких лошадей, сметавший всё на своём пути — я слыхал про такие вещи. Похоже, они вот-вот ворвутся в селение… Хоть бы ограда выдержала! Честно говоря, я почувствовал себя неуютно. А тут ещё Рыжий всё время пристаёт...

В направлении, противоположном тому, куда удрали йеху, и правда показался табун, голов эдак с две дюжины. Поразительно: лошади шагали нога в ногу, словно солдаты на параде. Но что это были за лошади! Я подобных красавцев в жизни не видел, даже у Зиндана Тамдырова в его личной конюшне. Орловские рысаки рядом с ними выглядели бы зачморёнными крестьянскими клячами. Рослые, с гордо посаженными головами на мощных шеях; под атласными шкурами переливались мускулы. Гривы и хвосты на солнце сверкали так, словно были сделаны из бриллиантовых нитей. А масти-то, масти! Даже не думал, что в природе существуют такие. Один конь — лиловый, другой — изумрудный, третий и вовсе ярко-красный; впрочем, привычные вороные, гнедые и серые тоже были. Табун приблизился; напротив моей резиденции кони остановились, повернули головы и принялись как-то уж очень по-человечески изучать ограду. Мне стало совсем не по себе. Пыль, поднятая лошадьми, попала мне в нос, и я что было силы чихнул. При этом проклятая ограда частично обрушилась, и я растянулся на земле перед самыми копытами здоровенного вороного. От неожиданности он вздрогнул, переступил копытами и удивлённо спросил:

— Это ещё что за мутант?

Да-да, именно спросил по-человечески! Голос у него был низкий, настоящий бас. Другой коняга, серебристой масти, подошёл ко мне поближе, осмотрел и сказал:

— Он не мутант. На нём — так называемая одежда вроде той, что была у заморского йеху, который оказался в наших краях лет триста с лишним назад.

— Это всего лишь предание, — возразила изумрудная кобылка с игривыми глазками. — Науке не известно ни одного доказательства существования говорящих йеху, которые к тому же носят одежду.

— По-твоему, у нас массовая галлюцинация? — засмеялся, вернее, заржал вороной.

— Почему же? Наверное, кто-то из наших глупо пошутил, вырядив скотину в разные тряпки…

— А откуда он взял эти тряпки?

— Кто, йеху? — не понял серебристый.

— Да нет! Тот, кто вырядил!

Я вмешался в лошадиную дискуссию:

— Никто меня не выряживал! Это моя собственная одежда.

Табун от удивления дружно фыркнул; лошади переглянулись.

— Овод его побери! — протянул серебристый. — Он и правда разговаривает!

— Ты, чучело йехуобразное! — строго произнёс вороной. — Отвечай, как здесь очутился?

— Приехал из далёкой страны.

— На чём?

— Не помню…

— Как не помнишь?

— Сознание потерял.

— А зачем приехал, помнишь?

Я лихорадочно соображал: что ответить этим серьёзным пацан… лошадям, дабы не навредить себе и одновременно выгадать что-нибудь полезное. Судя по всему, говорящие коняги не испытывали особой симпатии к йеху. Что, если попробовать на этом сыграть?

— Ну? — нетерпеливо ржанул вороной, раздувая ноздри.

— Я — несчастный странник, бывший правитель далёкой страны. Мои йеху-подданные изгнали меня, потому что я хотел, чтобы они жили хорошо, и всё делал для этого. А они меня не понимали, только преследовали и травили… — я подпустил слезу в голос и всхлипнул.

— Что ж, подобная неблагодарность вполне в духе йеху, — кивнул головой серебристый.

— Почему вокруг твоего шалаша стоит стена? — вдруг спросила гнедая кобыла с белой звездой на лбу.

— Как — зачем? А вдруг местные йеху тоже примутся меня чморить?

— Так ты и здесь вожаком заделался, что ли?

— Да.

— И что ты сотворил для того, чтобы твоим, так сказать, подданным жилось лучше?

Я принялся загибать пальцы:

— Во-первых, запретил йеху употреблять алкогольный корень. Во-вторых, ограничил их передвижение, дабы бедняги не пострадали от нападения диких зверей. В-третьих, изъял из рациона вредные грибы…

— Значит, вся твоя деятельность свелась лишь к разным запретам? — перебила гнедая.

— А как же иначе? Они ведь как дети неразумные…

— Они в принципе неразумные! — возмутился вороной. — А ты над ними ещё и издевался, садист двуногий! Тебе пришло бы в голову, например, лишать корову пастбища? Или отрезать кошке когти? Или, скажем, кастрировать петуха, если только ты не собираешься сварить из него суп?

— Всякое бывало, — уклончиво ответил я.

Лошади возмущённо зафыркали и затопали копытами, подняв тучу пыли. Я снова чихнул.

— Будь здоров, — машинально сказал серебристый и сразу поправился:

— Нет, никакого здоровья я тебе не желаю! Явился на нашу голову…

Вороной обратился к своим собратьям:

— Уважаемые коллеги! Я думаю, ни у кого нет сомнения, что данный экземпляр пришлого говорящего йеху своими глупыми, некомпетентными и садистскими действиями способен нанести большой вред нашему образу жизни и нашей экономике.

— И животноводству! — веско проржал кто-то.

— Особенно животноводству, — подтвердил вороной. — Как удачно, что мы сегодня отправились именно в это поселение, дабы отловить детёнышей йеху для дрессировки и дальнейшего использования в народном хозяйстве.

— Да что вы за лошади такие, что позволяете себе решать судьбы людей? — спросил я.

Они возмущённо заржали хором.

— Мы — не лошади, мы — гуигнгнмы! — загремел вороной. — А вы — не люди, а йеху! Итак, коллеги, как же мы поступим с данной морально уродливой особью?

Гнедая гуигнгнмиха внесла предложение:

— Передадим его в копыта наших уважаемых психологов. Пусть изучают, ставят на нём опыты…

Я почувствовал непереносимое желание помочиться… и тут же осуществил его.

— Изгнать прочь с нашей земли! — возразил серебристый. — А то ещё начнёт размножаться…

— Правильно! — радостно подхватил я.

— Тебя забыли спросить, — огрызнулся вороной. — Другие предложения есть? Нет? Ставим на голосование!

Большинством голосов гуигнгнмы постановили отпустить меня на все четыре стороны. Дали в сопровождение двух крепких жеребцов, лилового и золотистого, которые отконвоировали меня на побережье, где усадили в старую утлую лодчонку с рваным парусом — сказали, что её прибило к земле гуигнгнмов лет сто назад. Я запротестовал:

— Не поплыву я на этой посудине, она же потонет!

— Не потонет, — заржал лиловый. — Тут до соседней земли плыть — всего ничего. При попутном ветре дня за три доберёшься. Припасами мы тебя снабдили — вон фрукты, вон вода в бурдюке.

Я с сомнением оглядел жалкую кучку сморщенных яблок и тощий бурдюк, от которого несло козлом, и спросил:

— Кто там живёт, на соседней земле?

— Ходят слухи, что говорящие йеху вроде тебя, — ответил золотистый. — А вообще йеху их знает. Мы к ним не суёмся, они — нам. Ну, пошёл, пошёл!

Он повернулся к лодке крупом и с силой оттолкнул её от берега задней правой ногой.

 

Глава 2

 

Ай да гуигнгнмы!.. Не раз и не два за время путешествия я помянул недобрыми словами эту разумную скотину. Плавание продлилось не три дня, как мне втирали, а целую неделю. Ветер, зараза, то и дело менял направление — лодку несло то на север, то на юг, то на запад, то ещё куда-то. И главное — ни карт, ни компаса у меня не имелось. Да если бы и были, толку-то от них… Употребил весь запас яблок, причём целиком, даже огрызков не оставил. Сэкономить на продовольствии мне помогла морская болезнь — в первые дни вообще не мог смотреть ни на что съестное. Воду тоже выпил до последней капли, хоть она и провоняла бурдюком.

В конце концов принесло лодку ночью к какой-то земле. Я вымотался до такой степени, что лёг и заснул сразу же, как только ступил на берег. Хотя, наверное, это было не очень разумно — мало ли какие дикие звери здесь водились. А то и ахнуть не успеешь, как окажешься в чьей-нибудь пасти. И добро бы хищник приступил с головы, а если с ног? Останется только сидеть и наблюдать, как он тебя пожирает.

Проснулся от того, что кто-то пнул меня ногой. Спросонок выматерился и немедленно получил следующий пинок, посильнее. Открыл глаза и охренел. Надо мной, направив на меня автоматы, стояли трое эсэсовцев — ихнюю форму я сразу узнал по фильмам. Только были они какими-то некондиционными. У одного не хватало левой руки. Другой стоял на костылях. А у третьего и вовсе зияла в голове дырища с запёкшейся по краям кровью… Лица у всех троих были такие, что моё сердце опустилось в яйца, впору было заорать от ужаса. И в то же время я бы не назвал их уродами.

— Кто такой? — глухим голосом спросил тот, что с дырявой башкой. — Имя, звание! Партизан? Где находится твой отряд?

— Не партизан, — замотал я головой. — Случайно сюда попал. На лодке приплыл.

Я обернулся к морю, но оказалось, что лодку унесло. Я невольно сделал шаг по направлению к воде.

— Стоять! — скомандовал продырявленный. Он подошёл и обыскал меня. Извлёк ножик и пистолет. Может, я случайно провалился в прошлое?..

— Что с ним делать, Ганс? — спросил однорукий. — Может, расстреляем прямо здесь, и дело с концом? Судя по экипировке, он — американец. Диверсант, наверное.

Я даже задохнулся от возмущения:

— Никакой я не американец!

— Заткнись! — рявкнул Ганс и обратился к однорукому. — Не похож он на диверсанта, Людвиг. Ты на его рожу посмотри — типичная канцелярская крыса, такой и диверсию-то не сумеет организовать толком.

— Тогда отведём его к Верховному Некроманту, — вступил в разговор носитель костылей. — Пусть он разбирается…

— Здесь я командую, Фриц! — строго сказал Ганс.

— Кто такой Верховный Некромант? — поинтересовался я. Ганс ткнул мне под рёбра автоматом и проворчал:

— Кто надо, тот и некромант. Он — правитель острова Глаббдодриб.

— Значит, это остров, а не материк?

— Отставить умничанье! А ну, кругом! Руки за спину! Шагом марш!

Я зашагал по тропинке, ведущей вглубь острова. За мной по пятам шёл Ганс с автоматом наизготовку, которым он то и дело тыкал мне в спину. Далее следовал однорукий Людвиг, а замыкал шествие Фриц, на удивление резво перемещавшийся на своих костылях.

Дикие места скоро закончились, тропинка расширилась в дорогу, по бокам которой потянулись отлично возделанные поля и огороды, а также великолепные сады, в которых ветви деревьев и кустарников ломились от спелых плодов и ягод. На полях и в садах работали толпы людей. У всех у них были до жути странные лица, как и у моих конвоиров — хотя многие показались мне знакомыми. И ещё меня поразила их одежда. Одни труженики были в дорогих костюмах с галстуками, другие — в античных тогах и туниках, третьи — в камзолах, четвёртые носили сверкающие от орденов военные мундиры, может, прошлого, а может, и позапрошлого века… А женщины и вовсе были в вечерних платьях и в прочих парадных нарядах, уж никак не подходивших для сельскохозяйственных работ. Одна толстая старуха, например, пасла свиней в шитом золотом парчовом платье и с короной на голове! Попадались также священнослужители, причём разных конфессий. Больше всего было попов — наших и католических — и мулл в тюрбанах. А вот буддистских монахов я не приметил.

По дороге ко дворцу правителя нам не встретилось ни деревни, ни города — только немногочисленные помещичьи дома, один другого роскошнее. Где же обитали все эти труженики сельского хозяйства? Стали попадаться и признаки современной цивилизации — небольшие и очень аккуратные фабрички и заводики. По дороге изредка проносились такие автомобили, которые не снились даже моим товарищам по работе. Один из автомобилей был открытым, за рулём сидела девушка… Самая обычная девушка, с совершенно нормальным лицом! Слава богу, значит, не все здесь такие жуткие, как мои фашисты… Логично было бы предположить, что и правитель окажется из числа нормальных.

Вошли в огромный парк. В самом его сердце располагался дворец из чёрного камня — не чета моему, о котором раззвонил на весь мир этот пронырливый Персонаж… Добрались до дворца, поднялись по широкой лестнице в просторную приёмную. Там продержали взаперти часа три. Наконец распахнулись двери, и я вступил в тронный зал, вдоль стен которого выстроились древнеримские легионеры.

На троне сидел бородатый дед в чёрной мантии, на его седых волосах покоилась корона из чёрного металла с тёмно-красными рубинами в виде капелек крови. На столике перед троном красовался компьютер — и сюда эта зараза проникла! Дед что-то изучал на экране, потом движением руки отвёл столик в сторону и уставился на меня. К расспросам я подготовился ещё по дороге — решил поведать ему ту же легенду, которой пичкал гуигнгнмов. Но не прокатило.

— Можешь ничего мне не рассказывать, — заявил правитель. — Я и так всё про тебя знаю.

И пошёл излагать мою подноготную. Рассказал даже то, о чём я позабыл… вернее, пытался заставить себя забыть. Я изумился и, понятное дело, пустился возражать по всем пунктам, но дед скорчил невероятно кислую физиономию и велел не вешать ему лапшу на уши. Тогда я спросил:

— Откуда у вас такие сведения? Небось в интернете нашли?

— Ваше реаниматорство, — буркнул дед.

— Что?

Он повысил голос:

— В разговоре со мной изволь добавлять "ваше реаниматорство"!

Я повторил свой вопрос, присовокупив "реаниматорство".

— Не только в интернете, в других источниках тоже. Но об этом я тебе ничего не скажу… пока. Знаешь ли ты, куда попал?

— Знаю, ваше реаниматорство. На остров Глаббдодриб.

— Так вот, остров Глаббдодриб населён знатоками некромантии. Легионеры, которых ты видишь в этом зале, и эсэсовцы, которые тебя сюда привели — пришельцы с того света.

От услышанного у меня едва не поехала крыша, но я взял себя в руки.

— Так вот почему у них такие страшные лица! А те, кто работает на полях…

— Да, тоже мертвецы, — кивнул Верховный Некромант. — Каждый житель острова способен по своему желанию вызвать любую умершую личность, чтобы та выполняла его приказы. Существуют лишь два ограничения. Первое — непрерывное пребывание покойника в нашем мире ограничено одними сутками. Второе — каждый глаббдодрибец не может вызывать конкретную умершую персону чаще, чем раз в три месяца. Это, так сказать, физические ограничения. Но существуют и моральные, которых придерживаются все глаббдодрибцы, в том числе и я. Мы эксплуатируем лишь тех мертвецов, которые при жизни были, скажем так, отрицательными персонажами — жестокими правителями, военными преступниками, семейными тиранами, убийцами, садистами, насильниками, грабителями, патологическими лжецами…

— Но я видел среди них и священников, ваше реаниматорство, — заметил я. Правитель нахмурился:

— Во-первых, не перебивай. Во-вторых, разве среди служителей культа мало было инквизиторов, мракобесов, доносчиков и просто негодяев?

— А женщины?..

— Что — женщины? У нас равноправие полов!

— Да нет, просто вспомнил одну толстуху в короне, она свиней пасла…

— А, эта! Между прочим, твоя соотечественница, императрица Анна Иоанновна. Стервозная баба! Как-то убиралась в моих покоях, всё канючила, чтобы я устроил ей рандеву с герцогом Бироном.

— И как, устроили?

Верховный Некромант пропустил мой вопрос мимо ушей и продолжил:

— Пользуясь услугами умерших негодяев, жители Глаббдодриба ещё и проявляют по отношению к ним милосердие, зачастую вовсе не заслуженное. Дело в том, что на время пребывания в нашем мире мертвецы избавляются от вечных мук Тартара, то есть преисподней. Так что работа для них — желанный и полноценный отдых. Мы даже ни с кем не ведём торговлю — все материальные блага производят покойники. И вообще контакты Глаббдодриба с другими землями — исключительно виртуальные, через интернет… Среди мертвецов существует разделение труда. Например, бывшие представители наиболее свирепых силовых структур занимаются охраной острова… кстати, тебе крупно повезло, что на тебя наткнулись эсэсовцы, а не твои бывшие коллеги из НКВД. Те бы просто сожрали тебя живьём, и всё. И костей бы не оставили.

Я опешил:

— Разве покойники едят?

— Они обходятся без пищи, но дохлые энкавэдэшники, гэпэушники и прочие чекисты обладают какой-то особенной злобой. Их даже другие мертвецы опасаются.

— Почему, ваше реаниматорство?

— Это уж тебе лучше знать, — ехидно произнёс правитель и задумался, глядя на меня. Мне стало не по себе.

— Что же мне с тобой делать? — спросил Верховный. Я развёл руками:

— Не знаю, ваше реаниматорство.

— Дурак, я просто размышляю вслух, — сварливо произнёс глава Глаббдодриба. — Мне совершенно ясно, что на острове тебя оставлять нельзя. А то корми тебя, паразита, одевай… Работать ты не пожелаешь, да и делать-то толком ничего не умеешь, кроме разных гадостей — что людям, что целым странам…

Он ещё немного подумал и сказал:

— Вот что. Чёрного кобеля не отмоешь добела, но не исключено, что общение с некоторыми знаменитыми деятелями прошлого пойдёт тебе на пользу. Может, хоть что-то поймёшь для себя. Поживи пару дней во дворце, а я предоставлю тебе демоверсию заклинания для вызова трёх… нет, двух любых покойников, на твой выбор. Идёт?

— Идёт, ваше реаниматорство! — обрадовался я, потому что меня вдруг осенило…

 

Для проживания мне отвели две комнаты с неплохой обстановкой. Кормили тоже сносно, а к постоянному присутствию мертвецов я быстро привык. На следующее утро ко мне явился опричник из "девятки" Ивана Грозного и передал бумажку с обещанным заклинанием. Выпроводив провонявшего водкой и кровищей бородатого мужика, я ещё раз прокрутил в голове многоходовочку, которую придумал накануне. Вроде бы никакого изъяна в ней не было. Тогда я произнёс заклинание, подставив в него соответствующие имена.

Оба тут же явились. Возникли прямо посреди моей гостиной, словно призраки… да, по сути, они ими и были. И до того оба оказались не похожи на свои портреты и фотографии! А уж о полном несходстве артистов, которые играли их в кино, с оригиналами и говорить нечего. Но я их, конечно, сразу узнал. Первый — в форме генералиссимуса, трубкой дымит. Второй — во френче с железным крестом.

Тут они друг друга заметили. Усатый отвернулся и презрительно запыхтел трубкой, а Ади злобно пробормотал что-то — я расслышал только слово "черножопый". По правде говоря, я при их появлении смутился — всё-таки выдающиеся личности, пусть и не всё в их деятельности было однозначно. Но тут же взял инициативу в свои руки.

— Садитесь, — сказал я гостям, указывая на кресла у круглого стола. Вожди сели друг напротив друга. И один, и другой старались не встречаться глазами со своим визави.

— Не буду вам рассказывать о себе, — начал я. — Это не имеет никакого значения. Лучше сразу перейду к делу, учитывая ограниченное время вашего пребывания здесь.

Я запнулся — вдруг в моей комнате установлены микрофоны, и Верховный Некромант подслушивает нашу беседу? Вот гадство какое, не сообразил проверить раньше! И вдруг Ади сказал:

— Лучше прогуляемся по парку. А то твою трубку, Йозеф, выносить никак невозможно.

— А от тэбя по́том несёт, — парировал Усатый.

Я удивился:

— Вы разве дышите?

— Не дышим, но запахи чувствуем.

Втроём мы вышли в парк.

— За-чэм визивал? — спросил Усатый. — Нэт, здесь лучше, канечно, чем там, где из нас столько лет хаш варят. Просто ынтэрэсно.

— Хочу предложить вам обоим одну сделку. Вам известно, что каждый житель Глаббдодриба может вызвать вас из Тартара, но только на сутки и не чаще, чем раз в три месяца?

— Ещё бы не известно! — процедил Ади.

— Так вот. Вы собираете всех своих бывших подчинённых, которые находятся в данный момент на Глаббдодрибе — насколько я знаю, их не так уж и мало, они заняты охраной острова. Затем при их поддержке мы свергаем Верховного Некроманта, местного правителя, и устанавливаем свою диктатуру.

— Я с ним рядом и срать нэ сяду, — проворчал Усатый, указав трубкой на Ади. — Прэдатель!

— Тебе уже давно нечем срать, — зашипел Ади. — Кстати, ты мне тоже не очень-то годишься в соправители, представитель неполноценной расы! Дуче бы вместо тебя… И вообще, какая это диктатура — всего на сутки?

— Не торопись и не кричи, — сказал я. — Сегодня вас вызвал я. Завтра, как только истекут сутки вашего пребывания, вас немедленно призовёт другой житель Глаббдодриба! Послезавтра — третий. А через три месяца можно будет повторить цикл. Таким образом, вы вообще не вернётесь в Тартар, всё время будете проводить на Глаббдодрибе! Задача только в том, чтобы заставить жителей по очереди вызывать вас изо дня в день. Для этого как раз и необходимо захватить власть.

Вожди впечатлились. Ади даже расхохотался и шлёпнул меня ладонью по плечу, а Усатый оскалил жёлтые зубы, кивнул и одобрительно сказал:

— Харощий план. Кагда будэм начинать?

— Да прямо сейчас. Чего волынку тянуть?

Вдруг оба вождя растаяли в воздухе, а вместо них материализовался здоровенный негр. Он был в рубашке с короткими рукавами, в широких штанах и в шляпе с полями. Негр глядел на меня сквозь тёмные очки, закрывавшие половину его лица.

— К его реаниматорству, быстро! — скомандовал он.

Я не сразу осознал, что моя многоходовочка провалилась, и потому замешкался. Негр в нетерпении отвесил мне оплеуху огромной чёрной ручищей.

— Шевели копытами, белозадый! — прогремел он и извлёк из кармана револьвер. — А то с тонтон-макутом разговор короткий!

Пришлось повиноваться. Теперь, наверное, Верховный Некромант прямиком отправит меня в Тартар. А может, нет?..

К моему удивлению, его реаниматорство был спокоен. Когда я приблизился к трону, он сказал:

— Перед первой аудиенцией, чтобы составить мнение о тебе, я нарушил моральный запрет — в исключительных случаях это разрешается делать — и вызвал для консультации одного покойника не из Тартара, а из Элизиума. Из рая, говоря по-вашему.

— Кого? — прохрипел я: внезапно пересохло во рту.

Он недобро усмехнулся, глядя на меня в упор.

— Того, кого ты считал самым опасным для себя и потому велел убить. Того, кто очень хорошо был осведомлён о твоих делишках. Того, кто незадолго до смерти публично дал тебе краткую, но ёмкую характеристику. Сказать тебе его имя, или сам догадаешься?

Моё сердце снова провалилось в яйца. Всё, мне полный…

— Я с самого начала предполагал, что ты используешь заклинание в своих безобразных целях. Но всё-таки из любопытства проверил… Видел бы ты свою рожу, когда оба людоеда переместились в место своего постоянного пребывания! Ну, да ладно. Здесь тебе больше делать нечего. Между прочим, ты подал хорошую идею — при необходимости задерживать здесь нужных мертвецов путём вызывания их по очереди разными глаббдодрибцами. За проявление инициативы я сохраню тебе жизнь и даже свободу. Неподалёку от Глаббдодриба находится большой материк с прибрежным государством Бальнибарби, но я не хочу преподносить ему подарочек в виде тебя. Лучше отправлю-ка я тебя на остров Лаггнегг, хоть он и гораздо дальше. Надеюсь, это путешествие окажется для тебя поучительным.

— И на чём же я поплыву туда? — спросил я, придав себе унылый вид, хотя внутри у меня всё пело от радости, что я распрощаюсь с этим островом некрофилов.

— На каравелле под командованием Васко да Гамы, — ответил Верховный Некромант. — Кстати, что-то давно никто не вызывал его из Тартара.

— Почему он содержится в Тартаре? Вроде выдающийся человек, знаменитый мореплаватель…

— А вот увидишь!

 

Глава 3

 

Когда я сошёл с борта каравеллы в порту Лаггнегга, на мне не было ни одного живого места. Грёбаный капитан Васька, как я его называл про себя, оказался большой сволочью — за малейшую провинность жестоко мордовал членов экипажа. Мертвецам-то пофиг, их хоть плёткой лупи, хоть на кол сажай, а мне каково?! Отравить бы португалишку, думал я, да только какой смысл травить того, кто и так уже пятьсот лет был дохлятиной? К тому же под рукой не имелось подходящих ингредиентов, если не считать тухлой солонины, которой потчевали команду, в смысле, живую её часть.

И взбрело мне в голову пожаловаться властям Лаггнегга на мёртвого капитана. Сделать они ему, понятно, ничего не сделают, но хотя бы нервы сгнившие потреплют. Не стал откладывать дело в долгий ящик — подошёл к первому же полицейскому, которого увидел в порту. По набережной прогуливался мордастый детина в грязном мундире и поигрывал деревянной дубинкой вроде бейсбольной биты. Не успел я раскрыть рот, как он врезал мне дубинкой по почкам и заорал, что я совершил нападение на сотрудника правоохранительных органов путём акустической атаки на его уши. Я торопливо выпалил, что, по сути, являюсь его бывшим коллегой, за что заработал второй удар по почкам. Полицейский схватил рацию и забормотал в неё, вызывая подмогу. Я дал дёру, но не сориентировался и попал в тупик. Там меня и повязали трое мордоворотов в форме, выскочившие из чадящего автофургона наподобие нашего "газика". Для начала они отметелили меня дубинками, а после зашвырнули в вонючие недра фургона. Такое обращение со стороны правоохранительных было вопиющим нарушением прав человека! Я попытался донести до полицейских эту простую мысль, но они издевательски захохотали и посоветовали мне обратиться в суд, после чего захлопнули дверцы фургона и повезли в столицу, которая называлась Трилдрогдриб.

Высадили во дворе большой тюрьмы, напоминавшей Кресты. Проведя тёмными коридорами, запихнули в камеру на двоих, где уже сидел какой-то плюгавый мужик. Ну, мастерство не пропьёшь, я сразу понял, что сосед — подсадной, даже к бабке не ходи. Скорее всего, будет выдавать себя за диссидента, правозащитника или ещё какого-нибудь бандерлога. Что ж, разводочка с моей стороны не заставит себя ждать…

Короче, втёрся к соседу в доверие. Звали его Блюгрдабдиг. Его посадили якобы за то, что защищал права каких-то струльдбругов. Пестикова таблетка не дала перевод данного слова, и я спросил Блюгрдабдига, кто это такие. Он объяснил, что в Лаггнегге так называют бессмертных. Струльдбруг может родиться в любой семье, его появление на свет не зависит от того, были ли его родители также струльдбругами или нет. Признаком бессмертия является круглое красное пятнышко над левой бровью младенца. С возрастом пятнышко несколько раз меняет цвет и увеличивается в размере, пока к сорока пяти годам не станет угольно-чёрным. Струльдбругов в Лаггнегге проживало не так уж и много, не более двух тысяч особей, и это при том, что им категорически запрещалось покидать пределы государства даже на короткий срок. Запрет на выезд был не единственным ущемлением прав бессмертных. Как только струльдбруг справлял восьмидесятилетие, для него наступала гражданская смерть — наследники тут же получали его имущество, он лишался права занимать какие-либо должности, не мог покупать или брать в аренду недвижимость, не мог выступать свидетелем в суде… Впрочем, разменявшего столетие струльдбруга подобные мелочи уже не волновали. Его вообще ничего не интересовало, кроме жрачки, выпивки и свар с ближайшими родственниками — если, конечно, таковые имелись.

Осознание струльдбругами факта, что они обречены на вечные мучения, делало их угрюмыми, упрямыми и чрезвычайно злобными. Внешность их с годами становилась всё более отвратительной — чем старше был бессмертный, тем больше он напоминал привидение или зомби. Некоторые струльдбруги не выдерживали и совершали суицид. Яды на них не действовали, так что им годились только физические способы — повешение, утопление, прыжок с большой высоты…

На содержание струльдбругов государство выделяло сущие копейки, и они вынуждены были побираться, выпрашивая у простых смертных "подарок на память", по сути — милостыню. Поэтому Блюгрдабдиг и его соратники выступали за то, чтобы разрешить струльдбругам как добровольную эвтаназию, так и свободный выезд за пределы Лаггнегга — дескать, в других странах бессмертных будут носить на руках и обеспечат им достойный образ их вечной жизни. Эту лапшу я с ушей сразу отряхнул и начал аккуратно выпытывать, какие конкретные шаги предприняло их общество. Блюгрдабдиг шёпотом поведал мне, что, помимо легальных действий, его соратники осуществляли и нелегальные — например, они подготовили тайное "окно" для переправки струльдбругов за пределы Лаггнегга, но дело застопорилось из-за его ареста. Да, легенду свою Блюгрдабдиг изложил складно, придраться было не к чему. И великолепно разыграл удивление и обиду, когда я принялся стучать в дверь и требовать отвести меня к начальству, дабы я поделился с ним чрезвычайно важными оперативными данными.

Пришлось, правда, вытерпеть ещё несколько зуботычин он тюремщиков, но всё же меня препроводили в кабинет директора тюрьмы — совершенно круглого толстяка в обтягивающем мундире с кучей медалей и прочих побрякушек. Он потребовал, чтобы я изложил ему всё, что услышал от соседа по камере. Я изложил. Директор с трудом вылез из своего кресла и объявил мне благодарность — местные спецслужбы и понятия не имели о существовании "окна", подготовленного для побега струльдбругов за пределы Лаггнегга. Таким образом, Блюгрдабдиг был вовсе не подсадным, а самым настоящим правозащитником, то есть врагом государства.

Директор пообещал, что за проявленную мною инициативу и помощь правоохранительным органам рассмотрение моего дела будет по возможности ускорено. И действительно, на следующий день (для ночлега мне предоставили камеру-одиночку) состоялся суд. Перед заседанием со мной переговорил адвокат, он-то и разъяснил мне, почему меня задержали в порту. Оказалось, надо было сперва сунуть полицейскому в лапу, а уж потом обращаться к нему с просьбой.

На суде я выступил с покаянным последним словом, просил проявить ко мне милосердие как к чужестранцу, не знающему здешних обычаев, а также как к бывшему сотруднику спецслужбы, то есть, по сути, коллеге лаггнежских правоохранителей. Речь моя произвела на судью благоприятное впечатление; сыграло роль и моё недавнее содействие органам. Присудили полторашечку условно, а как только я покинул зал суда, ко мне подошёл некий неприметный чиновник. Он предложил работать на Гебгудниск — лаггнежскую службу безопасности. Если я соглашусь, судимость с меня будет немедленно снята. Разумеется, я дал своё согласие.

Меня так заинтересовали струльдбруги, что я сразу попросился в отдел, который курировал небольшую популяцию бессмертных. "Окно" на границе территориальных вод Лаггнегга, о котором говорил Блюгрдабдиг, благополучно прикрыли, всех причастных к его организации задержали. Это было несложно. Но если я хотел сделать здесь хотя бы элементарную карьеру, работать следовало, понятное дело, на опережение.

На очередном совещании я выступил с предложением — внедрить в сообщество струльдбругов своих агентов с тем, чтобы иметь оперативную информацию о настроениях данной социальной группы. Всего и делов-то, что нарисовать сотрудникам на лбу пятнышко соответствующего возрасту цвета и размера! Директор Гебгудниска похвалил меня за рвение, но сказал, что из моей инициативы ничего не выйдет, так как струльдбругов слишком мало, и они знают друг друга, что называется, в лицо. Я приуныл, но только на мгновение: мне в голову пришла новая прекрасная мысль, которую я и не замедлил высказать. А что, если вербовать агентов среди самих струльдбругов? В качестве вознаграждения можно гарантировать им, например, сохранение всех гражданских прав после достижения восьмидесятилетнего возраста.

Вот это была уже речь не мальчика, но мужа. Начальство пришло в восторг и поручило мне немедленно заняться вербовкой. Окунувшись в привычную работу, я наконец-то почувствовал себя в своей тарелке. Вербовка шла как по маслу, от струльдбругов, желавших стать агентами, отбою не было, так что я уже мог выбирать.

Однажды директор Гебгудниска сообщил мне, что я удостоен чести лизать пол на пути к трону правителя Лаггнегга. Я сперва подумал, что пестикова таблетка глючит, и переспросил: чего-чего я удостоен?..

К сожалению, никакой ошибки не было. Каждый, кто являлся на аудиенцию к королю, обязан был вставать на четвереньки и в такой вот позе двигаться к трону, одновременно вылизывая языком пол. Если визитёр пользовался благосклонностью короля, пол предварительно очень чисто мыли. Если же король был чем-то недоволен, пол оставляли грязным, а то и нарочно посыпали пылью. А бывало и так, что к пыли добавляли яд — в случае, если правитель хотел без лишнего шума избавиться от посетителя…

В назначенный день явился я во дворец — кстати, так себе, довольно скромненький, вроде того, что был на Валдае. И случилась накладка: меня перепутали с каким-то приближённым, на которого королёк сильно рассердился. Поэтому, когда я подполз на четвереньках к полу, то не мог выговорить ни слова — мой рот был до отказа забит пылью. Меня заранее предупредили, что выплёвывать пыль ни в коем разе нельзя, так что пришлось эту дрянь проглотить. Когда ошибка открылась, его долбаное величество расхохотался вместо того, чтобы извиниться! Ну ладно, подумал я, гнида августейшая, я буду не я, если не стану рано или поздно твоим самым приближённым лицом. А там, глядишь, удастся и стрихнину в чаёк подсыпать…

Король всё допытывался, каких результатов добился мой отдел в работе со струльдбругами. Я подробно отчитался и очень удачно ввернул предложение снабдить всех струльдбругов старше восьмидесяти лет электронными браслетами и миниатюрными камерами, дабы следить за ними и по возможности предотвращать как вероятную экстремистскую деятельность, так и попытки суицида. Его величеству предложение понравилось, и он обещал посодействовать. Этот болван в короне не догадывался, что я начал воплощать в жизнь очередную свою многоходовочку…

Вскоре на всех бессмертных старше восьмидесяти — таковых набралось больше тысячи — навесили камеры и браслеты. Естественно, подавляющее большинство из них (кроме разве что полутора сотен особей, разменявших тысячелетие и впавших уже в полный маразм) возмутилось столь грубым вмешательством в личную жизнь. Те, кто ещё не достиг данного возраста, тоже забрюзжали. Обстановка в среде струльдбругов стала накаляться, что вызвало беспокойство и в королевской администрации. Кое-кто принялся критиковать меня за идею слежки за струльдбругами. И тогда я сделал следующий ход — предложил идеологам Лаггнегга развернуть кампанию по культу струльдбругов и продать их населению под таким соусом — мол, это ведь живые примеры добродетелей предков, способные научить мудрости, добытой опытом всех прежних поколений! Тем самым, во-первых, снизится напряжение в струльдбружьей среде, поскольку они будут считать себя выше простых лаггнежцев, во-вторых, повысятся патриотизм и духовность в обществе, что улучшит защиту от вредных влияний извне.

Идеологи взялись за дело рьяно. Теперь ни одно ток-шоу на местном телевидении не обходилось без приглашённых сто-, двухсот- и даже пятисотлетних струльдбругов, которые беззубыми ртами высказывали своё мнение по любому вопросу, от политического до семейно-бытового — с позиций времён своей молодости, разумеется. Не в силах освоить электронные гаджеты, струльдбруги предавали их анафеме и то и дело повторяли, что в их времена прекрасно обходились без всякой новомодной техники.

Фундаментальный консерватизм в Лаггнегге стремительно набирал силу. Государство ограничило продажу гаджетов, а церковь всё активней вмешивалась в личную жизнь граждан, следя за их нравственностью — в частности, были запрещены внебрачные связи. В ответ зароптала молодёжь — сначала негромко, в своей среде, — затем ропот сменился массовыми демонстрациями протеста со сжиганием чучел с намалёванными на лбу чёрными блямбами. Полиция в основном бездействовала: большинство демонстрантов было из состоятельных семей, так что они щедро раздавали взятки стражам закона.

Недовольный король вызвал меня к себе, заставил проглотить с полкило пыли и потребовал немедленно покончить с нарушением общественного порядка. Я ожидал этого и сделал последний ход — предложил привлечь для подавления выступлений лаггнежскую армию, которая не была так поражена коррупцией, как полиция. Его величество очень удивился, но согласился.

Вскоре состоялась самая массовая демонстрация на главной площади Трилдрогдриба. К ней заранее подтянули войска. И вояки, как я и ожидал, спасовали. Офицеры даже возмутились: наше дело, мол, защищать Лаггнегг от внешних врагов, а тут все свои… Вместо жёсткого разгона состоялось братание, и объединённые силы сопляков и солдафонов двинулись мощной колонной по столичным улицам. Но не в сторону королевского дворца, как я рассчитывал, а к центральному зданию Гебгудниска! Сообразив, что дело пахнет керосином, я слинял — взял служебный автомобиль и помчался на нём в морской порт Клумегниг. Там, воспользовавшись служебным удостоверением, реквизировал небольшой катер и отправился в плавание до ближайшей земли, где было расположено государство Бальнибарби.

 

Глава 4

 

Я очень торопился покинуть Лаггнегг, но всё-таки догадался захватить с собой компас и карту окрестных земель — надёжные, традиционные. Это вам не электронный суррогат в каком-нибудь америкосовском гаджете! Вообще-то никакой электроники у меня с собой, понятное дело, не было, и слава богу, иначе лаггнежцы живо бы отследили мой катер. А так — милое дело! Плыл себе и плыл по морю, ни о чём не беспокоясь, только придерживался заданного направления.

Стемнело. Поднялся ветер. Проклятая качка не позволяла расслабиться ни на минуту. Я успел подарить морю не только обед, но и завтрак, как вдруг из темноты неожиданно надвинулся сторожевой корабль и ослепил прожектором. С его палубы сердито закричали в мегафон:

— Катер бортовой номер такой-то, вы нарушили территориальные воды государства Бальнибарби! Приказываю заглушить мотор и лечь в дрейф!

Пришлось подчиниться силе. С корабля спустили моторку, она подлетела к моему катеру. Двое бальнибарбийских пограничников, не говоря ни слова, заарканили катер и отбуксировали к кораблю. Я поднялся на палубу, где два других служаки сопроводили меня в большую каюту. Там я увидел командира корабля. В местных знаках различия я, натурально, не разбирался, но для себя решил, что он носил звание как минимум капитана первого ранга — на его погонах красовались три больших треугольника.

Я изложил свою обычную легенду насчёт изгнанного правителя. Капитан выслушал и сказал:

— Неважно, кто вы и откуда взялись. По прибытии в порт Мальдонада вас подвергнут испытанию на ИЗС, как и любого другого гостя нашей страны. Ваша дальнейшая судьба будет зависеть от полученного результата. Уведите! — скомандовал он подчинённым.

Морские пограничники провели меня в крошечную каюту без иллюминатора, в которой имелись только койка, стол и гальюн за перегородкой. В этой клетушке я провёл почти двое суток. Из каюты никуда не выпускали, а кормили дважды в сутки — весьма неплохо, следует признать. Качка почти не ощущалась, так что состояние моё было сносным. Но мне не давал покоя вопрос: что это за загадочный ИЗС, который должен был определить мою дальнейшую судьбу? Хорошо, если что-то вроде детектора лжи — нас учили, каким образом можно его обмануть. А если нет? Я пытался заговорить с матросом, который приносил мне еду, но он только молча мотал головой.

Наконец пограничный корабль пришёл в эту ихнюю Мальдонаду. За мной явились два коротко стриженых качка в костюмах, вывели с корабля, усадили в чёрный фургон без окон и куда-то повезли. С качками я тоже попытался наладить контакт, но они только мрачно смотрели рыбьими глазами и твердили, как заведённые: "Там разберутся". Чем-то родным веяло от этой фразы, я даже прослезился.

Высадились у серого здания, похожего на мавзолей. Долго вели коридорами, впихнули в кабинет, где торчал некий хмырь. Он был в белом халате, но с погонами, на которых я разглядел два маленьких кружка — лейтенант, что ли? Хмырь колдовал над соединённым с компьютером прибором размером с чемодан. Меня усадили в кресло, и лейтенант надел мне на голову проволочный шлем — провода от него тянулись к прибору.

— Это полиграф? — спросил я.

— Это аппарат ИЗС, — буркнул лейтенант и забегал пальцами по клавиатуре. Прибор загудел, я почувствовал, что шлем слегка вибрирует. Так продолжалось минуты две, потом гудение стихло.

— Всё, — объявил лейтенант и уставился в монитор. Хмыкнул, откинулся на спинку кресла и сказал:

— По тебе, мил человек, Академия плачет.

— Академия? Это шутка?

— Какие уж тут шутки! ИЗС у тебя составляет всего шесть и девять десятых процента.

— Да что ещё за ИЗС?! — воскликнул я. — Разве нельзя объяснить по-человечески?

— ИЗС — это индекс здравого смысла, — невозмутимо объяснил лейтенант и посмотрел на часы. — Время есть, давай-ка я тебе расскажу, раз уж ты нездешний.

Лет триста с лишним назад у нас в Бальнибарби, точнее, в столице Лагадо была создана так называемая Академия прожектёров. По сути, это было сборище фанатиков-недоучек, которые работали над разными нелепыми проектами. Например, один пытался извлекать из огурцов солнечный свет, другой перерабатывал человеческие экскременты в продукты питания, третий делал порох изо льда, пережигая его на сильном огне… Тогдашние власти покровительствовали Академии и усиленно внедряли в жизнь самые бредовые идеи прожектёров. В результате промышленность и сельское хозяйство пришли в такой упадок, что понадобилось два века, чтобы более-менее оздоровить экономику. И вот уже почти сто лет все граждане, достигшие совершеннолетия, проходят тест на индекс здравого смысла, чтобы сразу выявить среди них потенциальных прожектёров. Раньше ИЗС высчитывали при помощи анкеты со специально подобранными вопросами, а в последние годы мы пользуемся вот этим приборчиком, — он ласково похлопал аппарат по боку. — Те граждане, у которых ИЗС составляет менее пятидесяти процентов, — таких попадается совсем немного — отправляются прямиком в Академию, которая превратилась по сути в пансионат для умалишённых. Их там содержат в изоляции на полном обеспечении. Ведь главное — чтобы прожектёры не смущали своими бредовыми идеями нормальных людей.

— Но я же иностранец! И я… и мне теперь совершенно не хочется задерживаться в этой вашей Бальнибарби. Выпустите меня за границу!

Лейтенант хохотнул:

— Разбежался, приятель! Государство Бальнибарби несёт ответственность перед другими странами за личности с низким ИЗС. А ну как ты где-нибудь за границей устроишь переворот с последующим установлением диктатуры? А ты ведь можешь! Тем более что ты, по твоим словам, был политиком, и твой же народ тебя изгнал. Кстати, подавляющее большинство пациентов Академии составляют как раз прожектёры политического направления — авторы разных идиотских законов и реформ. Технари-то в основном повывелись — наверное, естественный отбор поработал… В общем, отправляйся в Академию.

Лейтенант снял трубку телефона и что-то забормотал в неё. Явились два костолома в белых халатах — не те, которые сопровождали сюда, в другие. Он вручил им какую-то бумажку, которую распечатал на принтере, и указал на меня:

— В Академию. Копию его дела я отправил тамошнему главврачу по электронной почте.

Заметив мой понурый вид, он меня "подбодрил":

— Ну, ну, выше нос, наполеончик! В Академии хорошо — комфортабельные палаты, здоровое питание, свежий воздух, ежедневный медосмотр… Даже самодеятельность, по-моему, есть. Так что не соскучишься!

 

На сей раз я ехал не в наглухо закрытом фургоне, а в медицинском микроавтобусе. Окна у него были матированные, так что ознакомиться с окружающим пейзажем не удалось. Костоломы разместились на двух сиденьях, а мне пришлось занять носилки. Впрочем, было комфортно.

Ехали долго, часа три. Наконец машина остановилась, боковая дверь открылась, и мне позволили выйти наружу. Оглянулся — ну чистый санаторий в Бардихе! У подъезда выстроился взвод вред… в смысле, врачей. Приветствовали вежливо, взяли под руки и сопроводили в палату, которую называли "номером". И правда, на палату помещение было мало похоже — хорошая мебель, хрустальная люстра, большой телевизор и, слава те господи, никаких компьютеров! Заглянул в платяной шкаф и обнаружил там несколько комплектов добротной одежды на все случаи и погодные условия. Ничего, жить можно.

Первую неделю никуда из номера не выходил — выдерживали в карантине. И обед приносили в номер. Потом явился лечащий врач, эдакий кудрявый обаяшка, и объявил:

— Молодцом, совершенно здоровы, можете гулять по парку, он у нас огромный, и обедать в общей столовой. Заодно познакомитесь с коллегами.

— С какими коллегами? — не понял я.

— С нашими прожектёрами. Вам что, не сказали, что это не больница и не санаторий, а Академия?

— Сказали. Как-то непонятно получается: с одной стороны — пациенты, с другой — вроде как учёные.

Он захохотал:

— Все мы в том или ином смысле пациенты!

Всё-таки у лепил своеобразный юмор… Ладно. Пожалуй, познакомиться с "коллегами" сто́ит. Вдруг из этого что-нибудь получится?

Первым, с кем я наладил контакт, оказался мой сосед по столику в столовой, губастый толстяк среднего возраста. Обрадовавшись новому лицу, он тут же принялся посвящать меня в "дело всей своей жизни", как он гордо сказал. Суть его прожекта заключалась в следующем: можно путешествовать на любые расстояния и в любом направлении безо всяких затратов энергии; загвоздка лишь в том, чтобы зафиксировать какое-либо тело (например, человеческое) в абсолютно неподвижном состоянии. Земля ведь постоянно движется в пространстве — вертится вокруг своей оси и вокруг Солнца. Значит, остаётся только подождать, пока нужное место само "подъедет" к тебе.

Мне понравилась идея толстяка. Для себя я назвал его Путешественником, поскольку лень было запоминать сложные бальнибарбийские имена. Путешественник познакомил меня со своими товарищами-изобретателями, каковых в Академии имелось, кроме него, всего трое — остальные посвятили себя политическим, экономическим и социальным новациям. Один из них занимался уменьшением и последующим увеличением атомов. Он утверждал, что в результате уменьшения атомов соответственно уменьшатся и молекулы, что приведёт к пропорциональному уменьшению тела, которое из данных молекул состоит. Таким образом он надеялся совершить переворот в области грузоперевозок — любой контейнер можно будет ужать до размеров школьного пенала! Изобретение найдёт широкое применение и в быту, например, при переезде. Хозяева уменьшат всю свою мебель, сложат её в небольшую картонную коробку, а на новой квартире снова "раздуют" до прежних размеров. Это мне понравилось даже больше, чем идея с неподвижными путешествиями. Я назвал автора Перевозчиком.

Третий приятель Путешественника предлагал использовать термитов для строительства жилых и административных зданий. Ведь эти насекомые способны возводить целые замки, причём очень красивые и прочные. Проблема состояла только в том, чтобы заставить термитов строить именно там, где нужно заказчику, а также соблюдать желаемую площадь и этажность. Я окрестил прожектёра Строителем.

Четвёртый и последний участник группы изобретателей, честно говоря, впечатления на меня не произвёл. Да и среди других прожектёров он не пользовался авторитетом. Он предлагал решить проблему импортозамещения: нужно всего-навсего заклеить логотипы и эмблемы на зарубежных изделиях бумажками с наименованиями отечественных, бальнибарбийских фирм. По-моему, чтобы додуматься до такого, много ума не надо — помнится, даже наши военные этим занимались. Я окрестил этого прожектёра Уклейкой, тем более что он и в самом деле напоминал рыбу.

Познакомился я и с другими прожектёрами, в первую очередь с теми, которые пользовались наибольшим уважением. Одна юная девица, недавно попавшая в Академию, показала мне свой законопроект, разделённый на два этапа: на первом этапе десятикратно повышались цены на мыло и дезодоранты, на втором — вводился прогрессивный налог на запах пота. Ещё один академик, бородач с крючковатым носом и квадратной фигурой, каждую неделю строчил в парламент Бальнибарби предложения обязать всех граждан страны сдавать спортивные нормативы. Причём чем старше гражданин, тем более жёсткие нормативы ему полагались — по мнению автора предложения, с годами физические способности человека увеличиваются пропорционально жизненному опыту. Академик составил и таблицу нормативов — согласно ей, девяностолетнему старику вполне под силу было пробежать стометровку за пять и двадцать три сотых секунды.

Очень мне понравился прожектёр, занимавшийся историей — молодой, в строгих очках, похожий на ботаника. Он предлагал уничтожить все исторические материалы, которые хоть как-то были связаны с отрицательными явлениями в прошлом. Причём речь шла о тотальном уничтожении, вплоть до музейных экспонатов. Таким образом, молодёжь будет воспитываться на исключительно положительных исторических примерах и не станет сомневаться, а уж тем более задавать разные ненужные вопросы относительно прошлого страны.

Но больше всего меня восхитила одна прожектёрка из президиума Академии, женщина уже в годах, похожая на грустную обезьянку. Она постоянно теребила депутата парламента, курировавшего Академию, требуя рассмотреть на ближайшей сессии её законопроект. Он заключался в том, чтобы запретить акушерам в родильных домах перерезать пуповину после рождения ребёнка. Молодая мама должна была носить дитя в специальной переноске на поясе до тех пор, пока тот не научится говорить — только тогда ей разрешалось избавиться от пуповины. Таким образом, утверждала прожектёрка, женщина будет занята исключительно воспитанием ребёнка в самые важные первые два-три года его жизни и не будет отвлекаться на разные мелочи вроде секса и карьерного роста, чуждые бальнибарбийским духовным скрепам.

Мои новые знакомые, естественно, пожелали узнать, какие прожекты роились у меня в голове. Ну, я и выдал им сокровенное: повернуть историю вспять, откатить годиков эдак на сорок-пятьдесят, да и заморозить на том этапе. Только вот беда — активное меньшинство моей страны, купленное зарубежными спецслужбами с потрохами, отчаянно этому сопротивлялось, а пассивное большинство равнодушно сосало лапу. И в результате интриг пятой колонны мне пришлось бежать с моей родимой родины…

В этом месте я, по обыкновению, пустил слезу. Мои собеседники сочувственно зашмыгали носами и сразу меня зауважали. Предложили выступить с докладом на общем собрании — в Академии таковые устраивались каждую неделю. Что ж, я решил не корчить из себя стеснительного — попросил слова, вышел на трибуну и закатил речугу. Даже самому понравилось. И как же они слушали! Не то, что наши депутатишки во время очередного послания — одни спят, другие в телефоны играются, третьи тупо кивают. После выступления наградили таким шквалом аплодисментов, что я даже растрогался.

Да, триумф получился полный. Но мне его было, разумеется, мало. Стал я внедрять в сознание академиков простую мысль — никакой пользы от их замечательных прожектов не будет, пока они кладутся под сукно бюрократами. С этим, в общем-то, никто и не спорил, и тогда я перешёл к следующему этапу. Вам, говорил я прожектёрам, надо отвоевать своё место под солнцем Бальнибарби. Вернее, вернуть его. Вспомните, мол, как хорошо было три века назад! Академия процветала, прожектёры занимались очень полезным трудом. Во всём виноваты пришедшие к власти зарубежные агенты влияния— им ведь вовсе не нужно, чтобы Бальнибарби превратилось в процветающую страну, хозяева за это их по головке не погладят. Академики схавали. Тогда я совершил финальный ход многоходовочки — предложил наиболее активным прожектёрам уговорить администрацию устроить познавательную экскурсию на телецентр. А там те из академиков, которые посильнее, разоружат охрану, и кто-нибудь… скажем, мадам Пуповина… выйдет в эфир с соответствующим воззванием к народу. Телевидение, как известно, обладает магической силой, в этом я убедился лично за годы своего правления ТАМ…

И вот тут нашла коса на камень. К подобному радикальному повороту академики не были готовы. Стали косо на меня смотреть, потом шарахаться, как от чумного, да ещё донесли администрации. Дело закрутилось серьёзное. Главврач вызвал к себе и заявил, что если я продолжу вести подрывную деятельность, он натравит на меня местные спецслужбы, и велел вести себя тише воды, ниже травы.

Потянулись чрезвычайно скучные дни. Со мной никто не желал общаться, даже Уклейка. В столовой я сидел за столом в гордом одиночестве, а если кого встречал во время прогулок на дорожке парка, тот сразу отворачивался и быстро уходил прочь.

Однажды ранним утром сидел я на берегу пруда и смотрел на уток с лебедями. Честно говоря, и Академия, и вся страна Бальнибарби надоели мне хуже горькой редьки. Только вот как сделать ноги отсюда? За территорию Академии так просто не выберешься. Может, задушить охранника полотенцем?..

На берег вдруг упала тень — гораздо темнее, чем от облака. Я поднял глаза и чуть не заорал от неожиданности. На высоте полутора или двух сотен метров, заслоняя восходящее солнце, парил огроменный диск… даже не диск, а навроде как круглый остров: нижняя часть его была плоской и блестела, будто полированная, верхняя — горбатой, как холм. На этой верхней части я увидел разнокалиберные, в основном невысокие и довольно красивые дома, а также парки, улицы и площади, которые соединялись меж собой мостами и галереями. В поперечнике остров достигал по меньшей мере семи километров.

По мостам, галереям и улицам туда-сюда шастали люди. Многие обитатели летающего острова стояли у самого края, облокотившись на парапет, и, видимо, любовались открывавшимися с высоты видами. Было так тихо, что я слышал их голоса и смех. Остров медленно двигался в утреннем небе, приближаясь ко мне.

И тут меня словно кто-то подтолкнул. Я заорал: "Помогите! Убивают!!!", замахал руками и даже запрыгал, пытаясь привлечь внимание жителей летающего острова. Мне это удалось: они принялись что-то обсуждать между собой и даже, по-моему, спорить, то и дело указывая на меня; некоторые снимали происходящее на мобильники. Через несколько минут край острова оказался аккурат надо мной. Сверху спустилось на канатах кресло наподобие детского автомобильного, только, конечно, гораздо больше. Кресло было снабжено ремнями. Я застыл в раздумье, но вдруг заметил, что по косогору со стороны главного здания Академии ко мне бегут человек семь охранников и санитаров. Сомнения исчезли: я немедленно сел в кресло и затянул страховочные ремни. Оно начало подниматься. Когда сотрудники Академии подбежали к берегу, я был уже для них недостижим. Ну как тут было удержаться и не показать преследователям "по локоть"?

 

Глава 5

 

Не очень-то уютно было болтаться между небом и землёй. К тому же чем выше кресло поднималось, тем сильнее раскачивалось, со всеми вытекающими... Надеюсь, бесновавшейся внизу обслуге Академии что-нибудь да перепало из съеденного мною накануне…

Наконец кресло втащили на борт… или на берег?.. летающего острова — там имелся такой длинный парапет вдоль всего края, для моциона, как мне потом сказали. Два типа в одинаковой синей униформе — видимо, полицейские — помогли выбраться из кресла и неторопливо сложили подъёмный механизм. Пока они этим занимались, мне представилась возможность рассмотреть обитателей летающего острова.

Выглядели они как-то пидорковато. Одеты хрен знает во что, и все в разном — кто в толстовке с уродливой картинкой и в коротких штанах, кто в одних шортах, кто в бесформенном балахоне... И чуть ли не у каждого — пирсинг в самых неожиданных местах. Вообще невозможно было сразу понять, кто перед тобой — мужик или баба. Единственное, что у островитян было общего — это обилие гаджетов. Опять гаджеты, мать их за ногу! И ладно бы один телефон там или планшет — каждый был обвешан модной электронщиной буквально с головы до ног, причём такой, что, наверное, даже Айфончику не снилась.

Вдоволь наснимав меня на свои мобильники, островитяне принялись строчить что-то, возя пальцами по экранам. Ни один не поинтересовался, что я делал внизу и почему воззвал к помощи. Полицейские наконец собрали лебёдку — в сложенном состоянии она оказалась удивительно компактной. Тот, который был помоложе, унёс её куда-то вместе с креслом, а старший подошёл ко мне и спросил:

— Кто вы такой?

— Я — путешественник, волею случая занесённый в Бальнибарби, — ответил я, решив пока не упоминать о своём прежнем высоком положении.

— Кто вас убивал?

— Бандиты, — выпалил я.

— Насколько мне известно, в данный момент мы находимся над территорией так называемой Академии. Откуда там взяться бандитам?

Я промолчал.

— Значит, так, — решил полицейский. — В соответствии с традицией, имеющей силу закона, любой беженец с материка должен быть доставлен в резиденцию Администратора Лапуты для собеседования. Пройдёмте!

Он указал рукой направление, и мы отправились к центру летающего острова по пологому пандусу.

— А что, никакого транспорта здесь нет? — поинтересовался я. — Почему идём пешком?

— Вообще-то я не обязан отвечать на ваши вопросы, — нахмурился полицейский. — Ну да ладно, вы явно не бальнибардиец… Я правильно понимаю, что вы впервые увидели Лапуту?

— Что это такое?

— Место, где мы в данный момент пребываем.

— Летающий остров?

— Так точно. Транспорт здесь, конечно, имеется — скрытые фуникулёры. Жители пользуются также скейтами, велосипедами и самокатами. Но в основном мы предпочитаем передвигаться пешком, чтобы компенсировать дефицит физической активности. Ведь в нашем распоряжении — менее сорока квадратных километров. Ходить особо некуда.

— Разве лапутяне никогда не спускаются на землю?

— Разве что какие-нибудь экстремалы. Дело в том, что прежде Бальнибарби было колонией Лапуты. Те времена давно прошли, но неприязнь бальнибардийцев к лапутянам сохранилась до сих пор. Если хотите, я посвящу вас в эту историю.

С древних времён обладание летающим островом предоставляло правителям Лапуты значительные преимущества в управлении материковой колонией. Так, если какой-нибудь наземный город отказывался платить налоги, Лапута неподвижно зависала над ним, лишая жителей осадков и солнечного света. Воздушная блокада длилась до тех пор, пока мятежники не смирялись. Если же подданные продолжали бунтовать, правитель Лапуты приказывал опустить остров на поверхность земли. И он расплющивал своим чрезвычайно твёрдым основанием и людей, и их жилища.

Однако к этой крайней мере старались не прибегать, особенно после происшествия, которое чуть не стало роковым для Лапуты. В то время она передвигалась по воздуху благодаря исполинскому магниту, спрятанному в её середине, в глубокой шахте — отталкиваясь от земли, магнит создавал подъёмную силу. И вот однажды Лапута зависла над взбунтовавшимся городом Линдалино. Учёные, ведавшие полётом, вдруг с тревогой обнаружили, что остров имеет склонность к снижению, хотя магнит был установлен в строго вертикальное положение. Выяснилось, что мятежники закрепили на башнях города мощные магниты, а кроме того, заготовили огромные запасы горючего, чтобы воздействием высокой температуры расколоть основание острова. И администрации Лапуты пришлось пойти на попятный.

Со временем магнит, сообщавший Лапуте движение, пришёл в негодность. Но к этому времени лапутянские учёные открыли антигравитацию и заменили магнит на гораздо более надёжные антигравитационные двигатели. Правда, появилось ограничение на высоту полёта — теперь Лапута не могла опускаться ниже чем на двадцать метров над поверхностью земли: на меньшей высоте антигравы отказывали.

Шли годы и столетия, государство Бальнибарби получило независимость и, несмотря на традиционную неприязнь своих жителей к лапутянам, начало развивать торговые отношения с летающим островом.

— Разве Лапута что-то производит? — поинтересовался я. — Я не вижу здесь ни фабрик, ни заводов, одни жилые дома.

— Всё производство сосредоточено под землёй, в смысле, под поверхностью Лапуты, — объяснил полицейский.

— И что же вы выпускаете?

— Компьютерную технику — ноутбуки, планшеты, смартфоны…

— Понятно, — разочарованно сказал я. — Но что-то не похожи лапутяне на работяг, сплошь хипстеры какие-то. Кто же занят на производстве?

— Производство полностью автоматизировано. Лапутяне занимаются только контролем, управлением и созданием программного обеспечения. Видите ли, в прежние времена жителей Лапуты интересовали только две вещи — математика и музыка. С развитием науки и техники их интересы перешли в область компьютеризации. И теперь девяносто девять процентов населения Лапуты так или иначе связано с ай-ти-отраслью. А всё остальное, нужное для жизни — продукты, одежду, мебель, сырьё для производства — мы приобретаем по бартеру у Бальнибарби.

За разговором я и не заметил, что мы с моим конвойным преодолели уже половину пути до центра Лапуты. Здесь было не так многолюдно, как на краю. Вдоль улиц и пандусов тянулись низкие узорчатые изгороди, за которыми в зелени небольших садов белели стены одно- и двухэтажных особняков. Впереди, на макушке летающего острова, торчала квадратная башня из серого камня высотою в пять этажей. Полицейский указал на неё:

— Администрация Лапуты.

— Маловато здание для администрации, — заметил я.

— А зачем ему быть большим? Чиновники Администрации исполняют свои обязанности удалённо, сидя по домам. Фактически это просто жилище Администратора. Кстати, данная должность — не назначаемая, а наследственная, передаётся от родителей к детям. Это — одна из немногих традиций, сохранившихся со времён монархии.

Я задал вопрос, который волновал меня с того самого момента, как я очутился на Лапуте.

— Как вы думаете, что со мной сделают?

Полицейский пожал плечами.

— Формально вы никакого закона не нарушили. К тому же Лапута нередко даёт приют беженцам… правда, это касается только граждан Бальнибарби. Ни с какими другими странами мы отношений не поддерживаем.

— Я смогу покинуть Лапуту, если захочу?

— Только после аудиенции у Администратора, таков порядок.

Наконец мы приблизились к башне. Полицейский подошёл к входной двери, нажал кнопку интеркома, переговорил о чём-то. Дверь отворилась, полицейский сделал приглашающий жест:

— Проходите.

Я вошёл в небольшой зал, занимавший весь нижний этаж башни. Пол покрывал пушистый узорчатый ковёр, стены были обиты деревом. В углу располагалась шахта лифта, которую змеёй опоясывала винтовая лестница. Меня встретила девушка в экстравагантном брючном костюме; её волосы были окрашены в оранжевый цвет.

— Моё имя Мьюноди. Согласно традиции, Администратор проведёт с вами собеседование. Воспользуйтесь, пожалуйста, лифтом — поднимитесь на четвёртый этаж, там в приёмной вы увидите двустворчатую дверь…

Я перебил Мьюноди:

— Вы не подниметесь со мной? Не вызывает доверия этот лифт, честно говоря… К тому же я страдаю клаустрофобией!

Она хмыкнула, пожала плечами, но не стала возражать. Вдвоём вы вошли в кабину лифта, и девушка произнесла:

— Четвёртый этаж!

Дверца лифта захлопнулась, кабина пришла в движение. Почти сразу же остановилась, за открывшейся дверцей обнаружилась комната с креслами и журнальным столиком.

— Эта приёмная — тоже дань традициям, — объяснила моя сопровождающая. — Администратор Лапуты почти никогда не принимает визитёров, общается с сотрудниками Администрации только виртуально. Исключение сделано для вас, поскольку вы иноземец.

Мы подошли к двустворчатой двери. Мьюноди даже не постучала, а просто распахнула её. Я вошёл внутрь.

Кабинет Администратора оказался на удивление пустым — почти никакой мебели там не было, кроме письменного стола и пары кресел. Кресло за столом пустовало, а напротив зеркала, занимавшего одну из стен, наносил удары воображаемому противнику парнишка лет четырнадцати-пятнадцати. Тренировался он, видимо, уже давно — белая рубашка вылезла из брюк, тёмный галстук сбился на бок, лицо его было красным и блестело от пота, жидковатые соломенные волосы растрепались. Славный парнишка, подумал я…

— Как приятно видеть господина Администратора Лапуты занятым своими прямыми обязанностями! — ехидно произнесла Мьюноди.

Парень мгновенно прекратил свою тренировку, обернулся и смущённо сказал:

— Да я так… немножко поразмяться…

— Ага, ага! — усмехнулась Мьюноди. — Главное — мышцы. Мозги можно и не разминать.

Администратор совсем смутился и направился к столу, по пути торопливо заправляя рубашку в брюки.

— Позвольте представить вам беженца из Бальнибарби, его имя… — Мьюноди посмотрела на меня. — простите, я не спросила, как вас зовут.

Я махнул рукой.

— Это совершенно неважно. И я — не из Бальнибарби, а из параллельной реальности.

— Как интересно! — протянула Мьюноди. — С удовольствием послушала бы вашу беседу, но дела, дела… Не так много, конечно, как у Администратора Лапуты, но хватает.

Она вышла из кабинета и нарочито громко хлопнула дверью. Администратор вздохнул и пригласил сесть. Он всё поправлял и поправлял галстук.

— Тебя как звать-то? — спросил я задушевно.

— Каминьо, — пробормотал он.

— Почему эта шлюшка Мьюноди тебя чморит? Ты же здесь главный!

— Только формально. Администратор Лапуты — наследственная должность, моим предшественником был мой покойный папаша. По сути, я — король без королевства.

— И чем же ты занимаешься целыми днями?

Каминьо снова вздохнул.

— Изучаю отчёты разных ведомств о положении дел в экономике, социальной сфере… Но самое противное — мне приходится читать инструкции и тестировать новые модели этих проклятых гаджетов! А я в них ни черта не понимаю!

Голос его задрожал, на глазах выступили слёзы.

— Эх, родиться бы мне лет пятьдесят назад, а то и сто! Нет, лучше триста! Тогда, правда, на Лапуте тоже ненормальных хватало, которые ничего не хотели знать, кроме математики и музыки. Представляете, они вообще не обращали внимания на окружающий мир! У них были даже специальные слуги — хлопальщики.

— Что за хлопальщики?

— Они постоянно сопровождали хозяев и носили палки, к которым были привязаны пузыри, наполненные сухим горохом. Если хозяину следовало говорить, хлопальщик бил его пузырём по рту, если слушать — по ушам, а если смотреть — по глазам. Эта профессия отмерла лишь лет пятнадцать назад, с развитием компьютерной техники. Теперь гаджет напоминает владельцу, что ему надлежит делать… Но я отвлёкся! Будь моя воля — я бы изничтожил всё ай-ти-производство, запретил гаджеты и сделал бы из Лапуты… ну, скажем, супердорогой отель, да ещё с игорным домом!

Каминьо нравился мне всё больше. Я спросил:

— Значит, ты здесь совсем ничем не командуешь?

— Я не имею даже голоса в лапутянском парламенте, — хмуро ответил он. — Единственное, что мне доступно — управление движением острова, хотя я ещё никогда этим не занимался.

Мне показалось, что я ослышался.

— Повтори-ка, что ты только что сказал?!

— Я могу задавать направление полёта Лапуты, скорость и высоту.

— Каким образом?

— Через компьютер, — Каминьо указал на монитор на своём столе.

— Ты же говорил, что ничего не понимаешь…

— Уж эту-то науку в меня вдолбили, — грустно усмехнулся Администратор. — Да и нет в ней ничего сложного. Направление задаётся кнопками курсора или мышью, высота и скорость — клавишами с цифрами…

— И ты можешь в любой момент направить Лапуту куда угодно?

— Да.

— Кто обычно управляет полётом?

— Группа навигаторов. Они выбирают режим полёта в зависимости от погодных условий.

— А если ты сам задашь направление, они смогут тебе помешать?

— Не смогут. У меня приоритет.

Я потёр руки.

— Ваша Администрация никогда не подумывала о завоевании новых земель?

— Зачем? — Каминьо округлил глаза.

— Как — зачем? Бальнибарбийцы вас до того не любят, что вы даже не рискуете лишний раз спуститься на землю, так?

— Допустим.

— Наверняка ведь многим лапутянам хотелось бы и в море поплавать… да хоть в речке… и по лесам погулять — грибы пособирать, шашлычки на природе сварганить, разве нет?

Администратор смотрел круглыми глазами.

— Лапута никогда не удалялась за пределы Бальнибарби! Мне учителя говорили, что только на данной территории в земле залегает некая руда, благодаря которой возможен полёт.

— Ну, правильно, в те времена Лапута ведь держалась в воздухе при помощи магнита. А сейчас работают эти, как их, антигравы. Какая для них разница — есть руда, нет руды?

Каминьо раскрыл рот и хлопнул себя по лбу.

— Правда! Мне как-то раньше в голову такое не приходило!

— Дарю идею, — расщедрился я. — Можешь считать её своей. Давай, двигай скорее свою Лапуту!

Парень прикоснулся к клавиатуре, но тут же отдёрнул руки.

— А вдруг что-нибудь произойдёт?

— Да что такого может произойти? Зато представляешь, как тебя будут носить на руках лапутяне, когда ты преподнесёшь им на блюдечке огромные неосвоенные территории? — я перешёл на заговорщицкий шёпот. — Может, даже эта рыжая Мьюноди тебе даст, чем чёрт не шутит?

Последний аргумент придал Каминьо решительности. Он завозил по столу мышью. Пол подо мной чуть заметно дёрнулся.

— Живей, живей! — подбадривал я сопляка. Потом встал со своего места, обошёл вокруг стола и посмотрел на монитор. Синий кружок, обозначавший Лапуту, двигался по карте к узкому проливу.

— За этим проливом — неизвестная земля, — пояснил Каминьо. — Пожалуй, дам максимальное ускорение, но на всякий случай снижусь до пятидесяти метров.

Он пробежался пальцами по клавишам. Синий кружок ускорил своё движение. Вдруг раздался резкий сигнал, в углу монитора замигал красный значок.

— Навигаторы занервничали, — прокомментировал Каминьо.

— Они точно не смогут перехватить у тебя управление?

— Говорю же, не смогут… теоретически.

Мигающих значков становилось всё больше, сигнал вызова пищал всё громче. В конце концов Администратор раздражённо ткнул пальцем в какую-то клавишу, и всё стихло. Минуты текли одна за другой. Потом снаружи, за окном, послышались встревоженные голоса.

— Сами прибежали… Запри дверь!

Я подошёл к входной двери и задвинул тяжёлый засов.

— Тоже традиция? — спросил я, указывая на засов.

— Ага. Два века уже…

Синий кружок коснулся пролива.

— Есть!!! — в восторге завопил Администратор и шлёпнул ладонью по столу.

В дверь кабинета застучали кулаками, потом забили ногами.

— Ничего, ничего… Победителей не судят!

Непрошеные гости взялись взламывать дверь. Администратор, выпятив челюсть, всё наращивал скорость. Когда дверь стала подаваться, я с независимым видом отошёл к окну.

Дверь рухнула, в кабинет ворвались человек десять, среди которых была и Мьюноди. Крупный толстый мужик в очках подбежал к столу и выдернул какой-то провод из компьютера.

— Что ты творишь, недоносок, чайник ты сопливый? — завопил он фальцетом. Каминьо оскалился и показал ему средний палец. Толстяк побагровел и вдруг рухнул на пол, как и все остальные визитёры, включая меня — всё помещение внезапно накренилось, стол вместе с креслом и сидящим в нём Администратором поехал вбок и врезался в стену.

— Антигравы не работают за пределами территории Бальнибарби! — прохрипел толстяк, шаря вокруг себя в поисках слетевших очков. У Каминьо, который всё ещё сидел в кресле, отвисла челюсть.

— Антигравы тоже?.. — пролепетал он.

Это были последние слова, которые я от него услышал — преодолевая неистовую качку, я выбежал из кабинета. По винтовой лестнице, топая, оступаясь и отчаянно матерясь, поднималась ещё одна группа людей — скорее всего, служба безопасности. Я вскочил в кабину лифта и по наитию крикнул:

— Вниз!!!

Наверное, следовало всё-таки сказать "первый этаж" — кабина стремглав рухнула вниз, пролетела всю башню, но не остановилась, а продолжила движение вглубь основания Лапуты. "Куда, блин?" — в ужасе подумал я. Память некстати подсунула окончание дурацкого анекдота: "Ту Даблин…"

Лифт остановился так резко, что мои ноги подкосились, и я сел на пол. Дверца отодвинулась. Кабина висела под чёрным блестящим основанием Лапуты, а внизу, в каких-нибудь двадцати метрах, катились волны пролива. Получается, что лифт проскочил весь остров по вертикали. В трудные минуты жизни мне в голову иногда приходят полезные мысли. Я выпрыгнул из кабины.

К счастью, до побережья неизведанной земли, о которой говорил Администратор, было не очень далеко. Тяжело дыша, я выбрался на галечный пляж, над которым нависали скалы, и стал смотреть, как Лапута возвращается к берегу Бальнибарби. Но, видимо, антигравы всё-таки вышли из строя: так и не добравшись до земли, летающий остров рухнул в пролив. Моих ушей достиг оглушающий грохот. Чтобы меня не накрыло цунами, вызванное падением Лапуты, я начал отчаянно карабкаться на скалу.

 

Глава 6

 

Успел-таки, слава богу. Но, когда добрался до вершины, сил совершенно не осталось — просто рухнул на землю и смотрел, как гигантская волна накрыла пляж, на котором я недавно сидел, и с грохотом разбилась о скалу. Вдали медленно погружалась в море Лапута — до меня долетали тревожные звуки сирен. Да и поделом бездельникам-хипстерам! По клавишам-то стучать да по экрану пальцем водить каждый может. А ты добейся, допустим… блин, какой бы пример привести?.. Двадцать поросят от свиноматки, во! Или хрен знает сколько танков с конвейера за отчётный период.

Ещё долго я сидел и наблюдал за тонущим островом, пока не почувствовал себя полностью отдохнувшим. Тогда я встал и впервые как следует обозрил местность, в которой оказался. За скалой раскинулось пустынное плато, которое тянулось до самого горизонта. От скалы его отделяла неглубокая ложбина. Я пересёк эту ложбину и побрёл по плато куда глаза глядят.

Мало-помалу начал терзать голод — ел-то я в последний раз рано утром, ещё в Академии. Да, много события произошло за сегодняшний день… Сейчас же наступило самое что ни на есть обеденное время, а может, уже и полдничное. Между тем вокруг не наблюдалось ничего съестного. Идти стало труднее — голая каменистая поверхность сменилась кустарниками высотой метра в три. Интересные это были кустарники — никаких ветвей, сплошь зелёные стебли с листьями, как у травы, только раз в десять больше…

К закату я устал, как собака. Да и жрать хотелось не меньше. Оторвал кусок огромного листа, формой похожего на щавелевый, пожевал. Кислятина, точь-в точь как обычный щавель! По журчанию отыскал неширокую речку, напился. Тут же, на бережку, залёг и сразу отрубился, хотя солнце только начало клониться к западу.

Разбудил меня дождь. И не просто дождь, а настоящий тропический ливень — тёплый, только вот почему-то чрезвычайно вонючий. Проблемы с экологией здесь, что ли?.. Я выматерился, вскочил на ноги… и чуть не наложил в штаны, хотя особо было нечем.

Над зарослями возвышался громадный, ростом с восьмиэтажный дом, мужик — брюнет лет сорока. Он был в синих брюках, кожаной куртке, под которой виднелась футболка, и похожих на кроссовки ботинках — оба с вёсельную лодку. Ширинка штанов была расстёгнута; мужик держался ручищей за член толщиной с человека, извергавший мощную струю. Вот, значит, чем меня окатило… Я заметался, не зная, куда спрятаться от этого Кинг-Конга, хотя по логике мне следовало бы тихонько отсидеться под каким-нибудь кустом...

Гигант тем временем закончил ссать, упаковал своё хозяйство в штаны, с жутким скрежетом застегнул "молнию" и повернулся ко мне спиной. Но тут я оступился и упал в речку, из которой пил вчера. Она оказалась очень глубокой — даже у самого берега мне было с ручками. Нервы были на пределе, поэтому я запаниковал и забарахтался. Привлечённый шумом мужик обернулся и выпучил от удивления глаза. Он шагнул к речке и протянул ко мне свою руку. Поняв, что гигант вот-вот меня схватит и наверняка раздавит, я заорал:

— Не трожь!!!

Он испуганно отдёрнул руку и почему-то шёпотом спросил:

— Ты откуда, такой маленький?

С детства не терплю намёки на мой рост!

— Тебе какое дело?

— Интересно…

— Интересно девки пляшут… Я сам!

Отфыркиваясь, я подплыл к берегу и выбрался на него. Мужик наблюдал за мной, потом задал глупый вопрос:

— Почему решил искупаться в одежде?

— Потому что ты меня обоссал! — разозлился я. Великан охнул:

— Извини, я ведь не знал, что ты здесь… Может, всё-таки расскажешь, откуда ты?

— Издалека.

— Никогда не видел таких, как ты.

— Взаимно.

— Значит, там у вас говорят на нашем языке?

Я промолчал: меня взбесила тупость этого дылды.

— А всё-таки, как ты сюда попал?

— Слушай, ты… дознаватель! Если есть чего полезного предложить — помощь, например — то сделай милость.

— Да-да, конечно! — заторопился он. — Я, понимаешь, ехал домой, остановился отлить… Поехали ко мне! Ты, наверное, голоден?

Я наконец обратил внимание на мучительное посасывание в желудке.

— Голоден.

— Ну, вот! Накормим обогреем, ещё и ванну примешь… раковину приспособим. Не, ну надо же! Рассказать — не поверят!

В общем, дал я себя уговорить. Великан осторожно посадил меня на левую ладонь — я ни за что не согласился сесть на правую, которой он только что держался за собственный член. Мужик сунул было меня во внутренний карман куртки, но я так заорал, что он тут же отказался от этого намерения. Вышли на просёлочную дорогу. У обочины стоял запылённый автомобиль, похожий на нашу "ниву", но величиною с крейсер. Мужик сел за руль, я занял место на верхней панели торпедо, перед ветровым стеклом. В салоне, просторном, как ангар, воняло бензином и по́том, так что я старался дышать через рот. Мотор взревел, как десять вертолётов на параде. Поехали…

К счастью, жилище великана было недалеко. Всего минут через двадцать машина въехала в какой-то посёлок и остановилась у скромного на вид деревянного дома, окружённого фруктовым садом — всё это было, разумеется, под стать хозяину. Я снова сел на его ладонь и осознал, что мои злоключения в этой стране исполинов только начинаются: к хозяину с оглушающим лаем бросилась овчарка ростом с жирафа (с учётом шеи). Она вскочила на задние лапы, а передними толкнула его в грудь, так что я чуть не сверзился с ладони, но успел вцепиться в большой палец. Какой же у него оказался отвратительный вид при близком рассмотрении! Ещё и воняла грязь, скопившаяся под ногтем… На шум из дома выбежали жена хозяина, довольно приятная на вид, и двое детей — пацану исполнилось, как он мне сообщил, восемь, дочери — десять.

Нечего и говорить, что глупые сопляки приняли меня за игрушку и завизжали от восторга так, что я чуть не оглох. Отец прикрикнул на них и строго сказал, чтобы они не смели ко мне прикасаться. Мать смотрела на меня со смешанным чувством страха и любопытства.

Я разделся и вымылся в облупленной раковине, которая висела в запущенной ванной. Мне изрядно потрепал нервы рыжий таракан величиной с котёнка, ползавший по стене. Поэтому я не стал задерживаться в ванной — как только привёл себя в порядок и закутался в носовой платок, выданный мне вместо простыни, тут же позвал хозяина.

Хозяйка худо-бедно выстирала мои вещички и выгладила их. Надеть чистую и ещё тёплую после утюга одежду было приятно, и я несколько подобрел. Глава семейства предоставил в моё распоряжение обеденный стол, накрытый скатертью. Обстановка гигантской комнаты была скромненькой, если не сказать бедной. Видимо, самой дорогой вещью здесь был допотопный цветной телевизор, на огромном экране которого мелькали кадры какой-то комедии. Я прогуливался по столу, бросая тревожные взгляды на детей. Они таращились на меня словно зачарованные — я прямо кожей ощущал, как чешутся их шкодливые ручки с обгрызенными ногтями. В конце концов я не выдержал и раздражённо спросил:

— Может, вы лучше посмотрите долбаный телевизор?

Никакого результата. Тут вернулся отец, он принёс с собой любительскую кинокамеру — у нас такие были в ходу, наверное, полвека назад.

— Отправлю плёнку на телевидение, в передачу "Сними сам", — сказал он. — Если выиграю конкурс, они подарят мне видеокамеру!

Так я на несколько минут стал киноартистом.

 

Прошло несколько дней. Для проживания мне приспособили старый кукольный домик дочери. Там воняло пылью и плесенью, а деревянная игрушечная мебель была не очень удобной, хоть и подходила мне по размерам. Ел я из кукольной же посуды. Кормили, правда, не деликатесами, но вполне сытно. На ночь приходилось наглухо запираться в домике, чтобы в него не забрались тараканы и особенно комары, которые достигали размера крыс и чрезвычайно громко зудели.

Понемногу я получил основные сведения о стране, в которую попал. Страна называлась Бробдингнег, а её столица — Лорбрульгруд (какое-то издевательство над человеческим языком!). Населяли страну сплошь такие же верзилы, как и хозяева дома. Соответствующего размера были и все предметы, и дома, а также растения и животные — раз в двенадцать больше привычных мне. В техническом развитии аборигены несколько поотстали от нашей реальности — находились примерно на уровне восьмидесятых годов. Благословенная страна! Никакого интернета, никаких соцсетей, никаких гаджетов!

Бробдингнежцы понятия не имели, что где-то водятся люди нормального роста, так что я здесь был настоящей диковинкой. С утра до вечера возле дома моих опекунов толклись соседи, чтобы взглянуть на меня — это страшно злило! К тому же в то время я впал в депресняк, поскольку вообразил, что в Бробдингнеге мне нипочём не удастся стать влиятельной персоной, ведь все относились ко мне как к насмешке природы. Но никогда не следует раньше времени падать духом!

Вскоре по телевизору показали плёнку, отснятую хозяином. Она произвела настоящий фурор. Наш дом принялись атаковать журналюги — как официальных изданий, так и всякой желтушной прессы. Хозяин готов был демонстрировать меня хоть круглые сутки, но я строго лимитировал время и для интервью, и для съёмок. Во время очередной встречи один журналист рассказал, что ему удалось обнаружить в архиве некую летопись. В ней говорилось, что триста лет назад Бробдингнег посетил человек того же размера, что и я. Ну да, Гулливер и здесь отметился…

Хозяин выиграл-таки вожделенную видеокамеру. Его пригласили на телевидение для её торжественного вручения, и он попросил меня поехать вместе с ним. Я для порядка покочевряжился, но потом согласился.

Всё-таки приятно чувствовать внимание телевизионной аудитории! На набивший оскомину вопрос о моей родине я умудрился, как и прежде, ответить уклончиво, и, чтобы сменить тему, рассказал несколько своих коронных анекдотов, в том числе про половые органы бабушки и дедушки. Опросы показали, что моё выступление имело грандиозный успех. Телевизионное начальство решило сделать передачи с моим участием регулярными. Хозяин было обрадовался — он, дурак, почему-то вообразил, что доходы от таких шоу потекут в его карман. И вот тут-то я его обломал.

На следующей передаче я заявил, что являюсь свободной человеческой личностью, а не собственностью какого-то там обывателя, и у меня есть соответствующие права, в частности, право на труд и на его оплату, право на свободу передвижения и тому подобное. Растерявшийся хозяин попытался что-то вякнуть, но собравшиеся в студии зрители устроили такой крик и смешали его с таким говном, что он стушевался. Руководство телестудии предложило мне переехать из дурацкого кукольного домика в полноценное жилище, специально изготовленное местными умельцами, а также посулило нехилый по здешним меркам гонорар за участие в телешоу. Глупо было бы не согласиться!

Теперь я каждую неделю появлялся на телеэкранах Бробдингнега. Но со временем рейтинги шоу стали понемногу снижаться — об этом мне с недовольной физиономией сообщил продюсер. Я лихорадочно соображал, как вернуть прежние высокие показатели. Эти мысли не давали мне покоя ни днём, ни ночью. Я стал плохо спать, потерял аппетит. Ответ пришёл сам собой во время очередной бессонной ночи.

Я попросил продюсера пригласить на очередную передачу мне в партнёры какую-нибудь телезвезду, которая вызывала раздражение у значительной части целевой аудитории. Он удивился, но согласился. И в студии появилась женщина лет сорока с большим хвостом, которая часто мелькала на телеэкране в разных ток-шоу. Сдуру эта хабалка первой ринулась в бой и плоско высмеяла мой рост. На этом её фантазия иссякла. Я же предпринял массированную контратаку — в подробностях описал мелкие изъяны её внешности, которые не были заметны глазам бробдингнежцев. Прыщики, родинки, язвочки, торчавший из кожи одинокий длинный волос — в ход пошло всё! Зрители покатывались со смеху и аплодировали, а продюсер сиял, как медный грош.

Рейтинг подскочил до небес. Я получал восторженные письма. Конечно, нашлись и недовольные, которые обвиняли телекомпанию в пропаганде пошлости и юмора ниже пояса и призывали бойкотировать шоу. Но сторонников всё-таки было больше. Они ссылались на цирковую клоунаду: мол, там тоже юмор не самого высокого пошиба, но народу-то нравится, иначе люди не ходили бы в цирк! К тому же разве не приятно, когда высмеивают недостатки человека, который тебе не нравится, пусть даже эти недостатки физические?

Благосостояние моё росло. Я заказал себе новое жилище — дворец с плавательным бассейном, полем для гольфа, спа-салоном, казино и прочими причиндалами. Дворец был окружён парком с местными бонсай. Аналогичное поместье бробдингнежских размеров обошлось бы в заоблачную сумму, но мне-то требовалось в двенадцать раз меньше! Одна фирма, специализировавшаяся на миниатюрных моделях, изготовила для меня несколько автомобилей — правда, не с бензиновыми двигателями, а с электрическими, на батарейках. Этот автопарк не стоил мне вообще ничего — фирма сделала на мне хорошую рекламу.

Я понемногу разбавлял свои шоу высказываниями по политическим и социальным вопросам, к которым, как мне докладывали, прислушивалось и правительство. Мне не хватало только двух вещей: объектов для удовлетворения сексуальных потребностей (напоминаю, что субстанция Пестика омолодила меня в два раза) и внешних врагов Бробдингнега. Уж тогда бы я развернулся…

К сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается. Уверенный в надёжности охраны лорбрульгрудского телецентра, на территории которого находилась моя резиденция, я слишком расслабился, за что и поплатился. Как-то раз по случаю жаркой погоды я ночевал не в спальне, а на террасе, в гамаке. Проснулся от нехватки воздуха — чей-то грязный палец зажал мне рот и нос, после чего меня запихнули в картонную коробку из-под какого-то местного фастфуда. Там сильно пахло специями, и я так расчихался, что даже не мог позвать на помощь. Через несколько секунд я почувствовал, что коробка поднимается вверх. Отогнув краешек картонного клапана, я выглянул наружу и вот тут уже наорался от души, благо никто не слышал.

Коробка была привязана к двум детским воздушным шарикам, которые уносили её в тёмное небо. Внизу светились огни ночного Лорбрульгруда. Кто совершил подобное злодеяние? Может, обычные хулиганы. А может, и представители оппозиции, которым не нравились мои шоу и растущее влияние на правительство.

Самодельный стратостат улетал всё дальше и дальше от Бробдингнега. Земля внизу скрылась в темноте. Я лёг на дно коробки и заснул.

 

Глава 7

 

Не очень-то приятно проснуться от того, что свалился с кровати. По крайней мере, ощущение было именно таким. Но уже в следующее мгновение я осознал, что лежу на спине, просто удар пришёлся по левому боку. Снаружи, за стенками коробки, что-то обрушилось, будто развалился небольшой штабель кирпичей, и мне послышался писклявый визг. Коробка несильно раскачивалась, из чего я заключил, что полёт продолжается. Правда, уже через пару минут он прервался. Коробка плюхнулась в воду, которая тут же просочилась внутрь. Моя импровизированная гондола потяжелела и стала быстро тонуть. Я едва успел выбраться из неё, прежде чем она полностью скрылась под водой. Отфыркиваясь, поплыл куда-то наугад.

Кругом царила тьма безлунной ночи, и я не мог определить, где ближайший берег водоёма, в который угодил. Но не проплыл и пяти метров, как нащупал ногами дно и побрёл в том же направлении. Становилось всё мельче. На фоне тёмно-синего неба вырисовывались заросли высокого кустарника, которые отделяла от воды небольшая поляна. Когда я выбирался на берег, под ногой что-то хрустнуло. Наклонившись, я обнаружил, что раздавил игрушечную деревянную лодку с вёслами — даже в ночи было видно, насколько качественно она сделана. Какой-нибудь сопляк устроит рёв…

Стоп! Игрушечная лодка! Для бробдингнежских детей она была бы слишком мала. Значит, я выбрался за пределы Бробдингнега и очутился в стране, где живут люди нормального роста. Хорошо это или плохо — станет ясно завтра. Интересно, сколько времени я проспал? Когда хулиганы-великаны отправили меня в полёт, было около одиннадцати. Я чувствовал недосып. Значит, до рассвета ещё далеко, а сейчас, наверное, часа два ночи. Лучше всего улечься на этом мягком песке и дождаться утра. Так я и сделал.

Наутро меня разбудил собственный чих — нос забился пеплом. Я открыл глаза. Прямо перед собой на песке увидел крошечное кострище, словно здесь разводили костёрчик из спичек. Рядом валялись три коричневых ампулы с длинными узкими кончиками. Всё ещё лежа, я взял одну, чтобы рассмотреть. На ампуле имелось тиснение, но что оно изображало, я не разобрал — слишком мелко. Машинально поднёс её к носу и почуял слабый запах пива. Кому понадобилось разливать пиво в ампулы?..

Меня охватило странное чувство. Осторожно, не делая резких движений, я поднялся на ноги и осмотрел окрестности. Позади было озеро, в которое я приводнился ночью, но воздушных шариков я не увидел — наверное, унесло ветром. Впереди — те самые кусты, которые я приметил ночью. Занятные кусты. Словно кто-то высадил здесь целый лес хвойных бонсай…

Да это же самые настоящие сосны! Стройные, прямые, но высотой всего-то метра три! Миниатюрный сосновый бор тянулся вдоль берега. Я повернул голову влево. В паре сотен шагов на берегу озера раскинулся кукольный город — одно- и двухэтажные домики, сгрудившиеся вокруг то ли церкви, то ли собора, чёрт их разберёт; его шпиль был чуть пониже меня. Из труб домиков вился дымок. К городу из леса вела дорожка, по которой что-то медленно двигалось. Я напряг зрение — это была гружёная дровами игрушечная телега, которую тянула гнедая лошадка величиной с кошку. Ей навстречу из города выехала запряжённая четвёркой таких же лошадок крошечная карета тёмно-коричневого цвета.

Не помню, сколько времени я простоял, разглядывая этот кукольный пейзаж. Телега въехала в город, а карета скрылась в лесу. И вдруг на колокольне церкви зазвонил колокол — очень часто и тревожно, ну прямо набат. На берег озера стали стекаться людишки. Походу, меня заметили…

План дальнейших действий нарисовался мгновенно. Судя по дыму из труб и средствам передвижения на конной тяге, техника здесь довольно отсталая. Нету у них пока ни авиации, ни боевых ракет. И местные жители — ростом всего с огурец. Но вооружиться всё равно не мешает, только вот чем?

В леске я приметил одну накренившуюся сосну — она зацепилась ветвями за соседние и потому не упала окончательно. Я взял дерево, пообломал ветви, положил на плечо, как дубину, и зашагал к городу.

 

Наконец-то я вздохнул свободно! Аборигены оказались понятливыми, даже не пришлось расхерачивать дубиной их домишки. Здешний королёк наложил в штаны и немедленно отрёкся от престола в мою пользу. И первое, что я сделал — переименовал и саму страну, и её жителей. Раньше страна называлась Лилипутией, а населяли её лилипуты, но это слово мне категорически не нравилось. Теперь, в соответствии с моим указом, страну велено было именовать Гулливерией, а население — гулливерцами. Почему я поскромничал и не увековечил своё имя? А вот почему.

Триста лет назад лил… тьфу, предки нынешних гулливерцев изгнали Человека-Гору, как они его называли. Вернее, он сам сбежал, так как ему реально грозила смерть. Мелкие поставили Гулливеру в вину то, что он обоссал покои королевы, дабы потушить пожар — воды-то под рукой не оказалось. Кроме того, Гулливер не согласился оказать тогдашнему королю с непроизносимым именем Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гей (или Гой?) помощь в завоевании Блефуску — это такой "незалежный" остров неподалёку от побережья Гулливерии, о нём ещё пойдёт речь. Вот с подобным предательством действительно нельзя было мириться, здесь я полностью поддерживал давно почившего в бозе короля Гея. Правда, Гулливер тогда цап-царапнул весь блефускианский флот, уведя его на верёвочках. Но это смягчающее обстоятельство его ни в коем разе не оправдывало.

После исчезновения Человека-Горы возник религиозный культ. Его последователи верили, что Гулливер был верховным божеством, творцом всего сущего, и пришёл на землю, дабы наставить на путь истинный погрязших в грехах людишек. Поначалу адепты лемюэлианства — так назвали новую религию по имени Гулливера — подвергались гонениям со стороны обеих официальных конфессий страны, тупоконечников и остроконечников (эти дурачки постоянно спорили, с какого конца следует разбивать яйца). Но со временем лемюэлианство стало государственной религией, так что моё появление гулливерцы восприняли как второе пришествие своего божества. Таким образом, я стал не просто правителем — мне возносили молитвы! Кстати, как оказалось, под конец своего воздушного путешествия я врезался в публичный дом и развалил его. Это послужило лишним подтверждением моей божественной сущности.

Поселился я в столице под названием Мильдендо. В плане город представлял собой квадрат со стороной в полторы сотни метров, окружённый старинной крепостной стеной с башнями. Две главные улицы, перпендикулярные друг другу, делили столицу на четыре квартала. Мне под жильё приспособили здание древнего храма, в котором когда-то проживал и сам Гулливер. Со всей страны собрали плотников и столяров, чтобы они изготовили мебель, подходящую мне по росту. Ежедневно к моему столу доставляли необходимое количество еды и питья, а местные портные скроили и сшили мне одежду и бельё на все случаи жизни.

Как я и предположил с самого начала, жили гулливерцы отстало. Огнестрельного оружия они не знали, потому что не удосужились изобрести порох — пробавлялись мечами, луками, арбалетами и катапультами. Только-только начали строить железные дороги, по которым пыхтели примитивные паровозики. На фабриках работали не менее примитивные паровые машины. В области электричества гулливерцы додумались лишь до громоотвода. А в области авиации — до воздушных шаров. И слава богу! Зачем им вообще заморачиваться с развитием? Пускай уж остаются на нынешнем уровне. Лично я не собирался пришпоривать прогресс, это было совершенно не в моих интересах.

Житьё было комфортное: на всём готовом, натуральные продукты, свежий воздух без всяких там токсичных выхлопов. Подданные поклонялись, молодожёны приглашали на свадьбы — конечно, те, что побогаче. Жаль только, никакого кино нельзя было посмотреть по причине его отсутствия. Предлагали специально для меня напечатать книжки подходящего размера, но я отказался — ну их, эти книжки... Зато гулливерцы разобрали одну стену в самом большом театре, чтобы я тоже мог наслаждаться представлением. Но театр — это всё-таки не то, тягомотина! От спектаклей меня клонило в сон. Хоть бы разбавляли стриптизом, что ли, или про войну представляли…

Прошло несколько месяцев безмятежной, хотя и однообразной жизни. Впору было бы полностью расслабиться и просто получать удовольствие, но богатый опыт сотрудника спецслужб и политика подсказывал мне, что так поступать не следовало. И ведь как чувствовал: из созданного мною КГБ — Комитета Гулливерской Безопасности — начали поступать тревожные сигналы. Мне доносили, что в определённой части общества зреет недовольство. Какие-то умники подсчитали, что моё содержание обходится подданным в 1728 раз дороже, чем содержание короля, и распространили среди населения листовки подрывного содержания. В них утверждалось, что никакой я не Человек-Гора, а обыкновенный авантюрист, к тому же гораздо ниже ростом, чем тот, первый Гулливер. Придумали мне даже издевательскую кличку — "мелкий Гулливер". Конечно, большинство подтёрлось этими фальшивками, но в среде интеллигенции началось брожение.

Но это было ещё полбеды. Совершенной неожиданностью для меня явилось известие, что королевская семья и некоторые высокопоставленные сотрудники прежней администрации — те, что не перешли на службу ко мне, а просто ушли в отставку — сбежали на остров Блефуску! Блефускианцы испокон века были занозой в заднице гулливерцев, они считали себя более цивилизованными и продвинутыми. Две страны постоянно воевали между собой — правда, исключительно на море; ни та, ни другая сторона ни разу не высаживала десант на вражеской территории. Последнее крупное сражение состоялось вскоре после отбытия Гулливера, закончилось оно вничью, и с тех пор на протяжении трёх веков случались лишь мелкие стычки между рыболовецкими судёнышками.

Между тем обстановка в Гулливерии ещё больше осложнилась. Причиной тому стал неурожай, подобного которому не помнили даже старожилы. Хлеб резко подорожал, потянув за собой мясо, молоко и шерсть. Я написал указ, запрещавший крестьянам повышать отпускные цены. Это привело к дефициту сельхозпродукции. Экстремисты, разумеется, воспользовались временными трудностями и принялись распространять свои пасквили с удвоенной энергией. КГБ выявлял и арестовывал их, но враждебные группировки не унимались. Поначалу я хотел увеличить штат КГБ и приставить куратора к каждому крестьянскому хозяйству, но потом подумал, что лучше будет затеять войну за завоевание Блефуску — во-первых, это отвлечёт народ от повседневных проблем, во-вторых, присоединение к Гулливерии новой территории благоприятно скажется на идеологии. А может, и на экономике.

По моему указанию в прессе началась кампания по подготовке общественного мнения. Учёные-историки выступили со статьями, в которых утверждалось, что жители Гулливерии и Блефуску — это один народ, только разделённый по географическому принципу. Националистические силы Блефуску на протяжении многих веков стремились поссорить родных братьев, блефускианцев и гулливерцев, но теперь настало время вернуть остров в родную гавань. Кампания сопровождалась наращиванием военно-морских сил Гулливерии.

И тут произошло то, чего я никак не ожидал. Какой-то излишне активный деятель затеял сбор подписей под челобитной, в которой призывал и меня поучаствовать в сражении: мол, никакой флот не устоит перед божеством во плоти, Человеком-Горой, тем более что на Блефуску большинство населения тоже исповедовало лемюэлианство. Его инициатива получила столь быструю и горячую поддержку населения, что затыкать гадёнышу рот оказалось бессмысленно. Видно, не зря говорят: бойся своих желаний… Откосить от участия в битве стало невозможно. И медлить было нельзя — резиденты КГБ в Блефуску доносили, что на острове тоже вовсю готовятся к сражению.

Корабельщики соорудили для меня подходящий по размеру плот. Предполагалось, что его будут буксировать самые большие и новые военные корабли, на паровом ходу. Кроме того, мне склепали металлические доспехи для защиты от вражеских стрел и раскалённых ядер из катапульт. От арбалета я отказался и приказал оружейникам изготовить меч, как у Александра Невского — я набросал им рисунок по памяти. Я очень надеялся, что лишь один мой вид до смерти напугает блефускианских вояк.

Настал день, когда гулливерианская армада двинулась к вражескому острову через пролив. Хотя какой пролив — так, протока шириной меньше километра. На гулливерианском побережье собралась огромная толпа провожавших; гремели военные марши, кричали женщины "ура" и в воздух чепчики бросали… Несмотря на пышные проводы, настроение у меня было паршивое. Кто его знает, какие сюрпризы заготовили блефускианцы… Хорошо ещё, что первый удар примут на себя военные корабли, а не мой жалкий плот.

Солнце припекало, в доспехах было невыносимо жарко. От тоски я насвистывал "На маленьком плоту" и разглядывал дымившие военные кораблики. Ну вот, с обеих сторон полетели первые ядра…

Одно из ядер величиной с шарик для пинг-понга упало на угол плота и зашипело. Я хотел, не вставая, пнуть по нему ногой, чтобы скинуть в воду, но не смог дотянуться. Пришлось подняться на ноги. Плот качнулся, я потерял равновесие и рухнул в воду. Из-за проклятых доспехов нечего было и думать удержаться на поверхности. Я принялся лихорадочно снимать их, но никак не мог справиться с дурацкой шнуровкой…

Я утонул.

 

Эпилог

 

Сегодня мне повезло — подстригал кусты в саду одного помещика вместе со Всесоюзным Козлом. Он мне порассказал столько интересного из своей жизни! И про Усатого, и про Каменную Задницу, и про всех остальных, и как он, Козлина, балерин из Большого употреблял… Правда, порою "староста" дико раздражал: только войдёшь во вкус — секатор будто сам щёлкает — как он тут же начинает, тряся бородёнкой, делать замечания: то-де слишком много снимаю, то слишком мало, неровно получается… Зато работа была нетрудная и приятная, я бы даже сказал — интеллектуальная, это вам не навоз грести в коровнике.

Жаль только, вызывали меня редко. Поэтому основную часть времени я проводил в Тартаре, а это далеко не сахар. Живой человек не в состоянии вообразить даже сотой доли тех мучений, которые выпадали нам, его мёртвым обитателям. Каждый раз, когда я появлялся в мире живых, то просил временных работодателей похлопотать перед Верховным Некромантом, чтобы тот велел жителям Глаббдодриба почаще поручать мне какую-нибудь работу на их благо. Да всё было без толку — слишком уж сильно я, по его мнению, напакостил во время своей земной жизни…

Ну, ничего. Впереди у меня целая вечность, рано или поздно своим примерным трудом я добьюсь репутации первоклассного работника, и меня вообще перестанут возвращать в Тартар. Упорства в достижении цели мне не занимать.

 

Москва, апрель — май 2021 г.

 

Если вам понравился этот текст, можете поддержать автора:

 

Яндекс-кошелёк: 41001290341499

 

WebMoney: R225630806629

 

PayPal: пользователь beastman1966@gmail.com

 

AdvCash (RUB): R 7901 6276 0741

 

Банковская карта VISA: 4627 2900 2162 2321