Дождливый август в Москве

Скачать в формате .doc можно здесь.

Повесть-фанфик с использованием персонажей и мотивов произведений Яна Флеминга

Все персонажи и события являются вымышленными.

Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми, а также с событиями, имевшими место в действительности, случайно.

Глава I

Она лежала на багровых и белых покрывалах, небрежно брошенных на траву. Левой рукой она прикрывала своё лоно, правую закинула за голову. Её лицо имело спокойно-отрешённое выражение, вообще характерное для портретов Джорджоне. Бонд знал, что Джорджоне успел написать только саму Венеру, прежде чем умер от чумы. Заканчивал полотно уже Тициан, который изобразил окружающий пейзаж с деревьями и домами на холмах и далёкими синими горами.

История создания "Спящей Венеры" перекликалась в сознании Бонда с его собственным нынешним заданием. Ему тоже придётся доделывать, или, как выражались в МИ-6, подчищать за другим агентом с двумя нулями. Причиной тому была, к счастью, не смерть коллеги, а всего лишь болезнь. И уж, конечно, никакая не чума, о которой к 1989 году от Рождества Христова в мире успели основательно подзабыть, а банальнейший аппендицит.

Бонд провёл в Дрездене уже сутки. Уезжал он из ликующего Берлина, совсем недавно лишившегося главного символа противостояния Востока и Запада — Берлинской стены. Нет, разумеется, само сооружение никуда не делось, но теперь оно походило на школьного учителя из фильма "Пинк Флойд: Стена", который, вдоволь наглумившись над учениками, вернулся домой к своей грозной жене. Чёрт возьми, Роджер Уотерс явно что-то такое предвидел ещё лет десять назад!

Бонд вспомнил, как два дня назад подвёз на арендованном БМВ-520 из западной части Берлина в восточную почтенную чету: мужу и жене было далеко за семьдесят, и они собирались познакомиться со своими внуками — четырнадцатилетней Ульрике и десятилетним мальчиком, имя которого Бонд не запомнил. Смех и грех — супруги до конца ещё не поверили в завершение холодной войны и не желали пользоваться ни общественным транспортом, ни даже такси, поскольку боялись слежки и репрессий со стороны Штази, службы безопасности Восточной Германии. Всю дорогу они выпытывали у Бонда, который представился им сотрудником британского посольства, "не играет ли Горбачёв с Германией в кошки-мышки", чем основательно мешали ему вести машину по запруженным улицам объединённой столицы.

Тем не менее, вишнёвый БМВ благополучно вернулся на парковку компании "Херц", а в гараже британского посольства Бонда ожидал серебристый "Астон Мартин V8", присланный самолётом в качестве дипломатического груза. За щёткой стеклоочистителя Бонд обнаружил трогательную записку от Кью с просьбой вернуть предоставленное оборудование в целости и сохранности. Что ж, пока у квартирьера не было оснований для беспокойства — двухсоткилометровый путь от Берлина до Дрездена машина преодолела без всяких приключений и теперь дремала в гараже пятизвёздочного отеля "Сюитесс" на Фрауэнкирхе.

Сегодня, сразу после завтрака (гренки с сыром, яичница с беконом, грейпфрутовый сок и чёрный кофе) Бонд пешком, благо идти было недалеко, отправился на встречу со связным в Галерею старых мастеров на Театерплатц. Это место было не лучше и не хуже других возможных. Галерея, конечно, насквозь просвечивалась Штази — впрочем, фешенебельный "Сюитесс" тоже, хотя в последнее время спецслужбы ГДР, как и других стран Варшавского договора, существенно ослабили хватку. Но Бонд старался не питать никаких иллюзий на этот счёт. Расслабление могло обойтись слишком дорого. В конце концов, в Москве тоже имелись силы, и немалые, которые желали сместить Горбачёва и вернуться во времена противостояния…

Бонд посмотрел на циферблат наручного "Брайтлинга". Восемь минут одиннадцатого. Не сто́ит нервничать — у связного в запасе ещё целых двенадцать минут. И всё-таки "ноль-ноль-семь" ощущал душевный дискомфорт — не из-за стремительного бега секундной стрелки, а из-за новизны способа, каким ему предстояло получить необходимую информацию…

Условный сигнал-вызов из кабинета М. застал Бонда в румынской Тимишоаре, где, по собранным и проанализированным им сведениям, в скором времени следовало ожидать серьёзных событий. Разумеется, связываться по открытому каналу с Лондоном из города, кишащего агентами Секуритате, мог только ненормальный. И Бонд немедленно вылетел самолётом румынской авиакомпании "ТАРОМ" в Бухарест, а оттуда "Интерфлюгом" — в Берлин. В немецкой столице он тоже не узнал ничего конкретного. Воспалившийся рудиментарный орган уложил на больничную койку агента 004, но тот успел снабдить оперативной информацией одного из своих связных. И вот теперь Бонд в ожидании его старательно любовался шедевром Высокого Возрождения в Галерее старых мастеров на Театерплатц, 1, в восточногерманском городе Дрездене. На голове его красовались наушники, провод которых тянулся к поясу, где был прикреплён "Уокмен" фирмы "Сони" — на входе в галерею Бонд приобрёл кассету-путеводитель на английском языке. Однако она не была вставлена в плеер, а спокойно лежала в кармане пиджака.

В зал в сопровождении экскурсовода — немолодой фрау в строгом сером костюме — вошла группа молодёжи лет по пятнадцать-шестнадцать. Шумливые, гыкающие, одни разодеты ярко, словно попугаи, другие — в кожанах с заклёпками и прочими атрибутами метал-культуры. И не поймёшь с первого взгляда, кто перед тобой — парень или девица. Мода конца восьмидесятых, чёрт бы её побрал…

Бонд так увлёкся своими полными неодобрения мыслями по поводу нынешней молодёжной одежды, что чуть не прозевал действие одного из молодых экскурсантов — тот демонстративно натянул на белобрысую голову наушники от плеера и начал пританцовывать, словно невзначай приближаясь к Бонду. Казалось бы, чего особенного? Просто сопляку надоело слушать ахи и охи экскурсовода про искусство Возрождения. Бонд вовремя отреагировал — нажал клавишу записи своего "Уокмена". Передача информации началась.

Кассета, установленная в "Уокмене", была последним техническим шедевром отдела Кью. В неё было вмонтировано миниатюрное приёмо-передающее устройство, работающее на частоте 2,4 гигагерца, а также дешифратор и жидкокристаллический дисплей, спрятанный под потайной крышечкой. Сигнал уверенно принимался на расстоянии не более десяти метров, но с увеличением дистанции его мощность резко падала, поэтому вероятность перехвата была минимальной. Полученная информация записывалась на магнитную ленту кассеты.

Парень-связной оказался хорошим актёром — не только пританцовывал, но и подпевал шёпотом, словно в наушниках у него звучал какой-нибудь "Мэновор" или "Металлика". Но вообще дожили, конечно! Уже тинейджеров привлекаем для работы. Скоро передавать сообщения будут младенцы, обмениваясь сосками или погремушками…

Передача закончилась. Бонд неторопливо прошёл за спиной у женщины-экскурсовода, мимоходом отметил, что фигура у неё ещё очень даже ничего. Покинул зал и, снимая на ходу наушники, направился к выходу.

Два дня спустя, около десяти вечера, Бонд заказал в свой номер ужин — гусиный паштет с луковым джемом, жаркое из ягнёнка и бутылку "Арлекин Венето Россо". В ожидании его, развалившись на диване, он ещё раз прокрутил в памяти короткий разговор, который состоялся накануне с завербованным 004 информатором и упорядочил сведения, полученные в Галерее старых мастеров. Информатором был сотрудник советского торгпредства. Встреча прошла в фешенебельном ресторане "Штреза", известном западной публике своей неплохой средиземноморской кухней. Формально Бонд был представителем "Юниверсал Экспортс", и для русского подобная встреча не являлась предосудительной, поскольку в глазах постороннего наблюдателя носила чисто коммерческий характер. Между тем у МИ-6 появилась реальная возможность получить документы, важность которых трудно было переоценить.

Как и другие советские организации за рубежом, торгпредство действовало под плотным "колпаком" КГБ, и у русского имелся выход на всю дрезденскую резидентуру. Торгпредовец заочно познакомил Бонда с одним из сотрудников местного отделения Госбезопасности. Он охарактеризовал этого человека как патологически жадного до денег сибарита, мечтавшего о безбедной жизни на Западе. Что ж, мечта его в наше быстро меняющееся время была вполне осуществима. Конечно, МИ-6 ожидали немалые расходы, но результат явно стоил того. Придётся подданным Её Величества потерпеть ещё одно небольшое урезание "социалки" ради безопасности Великобритании. Даже если по этому поводу поднимется крик, Мэгги не отдаст М. на съедение левакам всех мастей — она благоволила к шефу. Тем более что уж Тэтчер терять точно нечего — рейтинг премьер-министра оставлял желать лучшего, и её отставка, скорее всего, была делом недалёкого будущего. Эта мысль развеселила Бонда. Сам он недолюбливал "железную леди", хоть и отдавал должное её решительности и непримиримости.

Маргарет Тэтчер выступала против возможного объединения обеих Германий, поскольку считала, что изменение послевоенных границ вызовет нестабильность всей Европы. Между тем уже стало ясно, что с падением Берлинской стены ГДР как отдельная страна оказалась обречена. Не за горами воссоединение земель и людей, разлучённых после окончания Второй мировой войны — вопрос лишь в том, сколько времени будут ещё действовать государственные институты, в частности, Министерство госбезопасности. А как только Штази поднимет лапки вверх, проблемы начнутся и у резидентуры КГБ, которая особенно сильна именно здесь, в Дрездене. Стоит начаться заварушке, как все бумаги немедленно превратятся в пепел…

В дверь постучали.

— Herein! — произнёс Бонд, на всякий случай нащупывая под диванной подушкой свою неизменную "беретту".

Официант, судя по внешности и манерам — "голубенький", вкатил в номер сервировочный столик с заказанным ужином. Получив на чай, он пару раз стрельнул в Бонда карими глазками, получил в ответ красноречивый взгляд и мигом испарился.

Бонд запивал ягнёнка красным вином и механически щёлкал телевизионным пультом. Жители Восточной Германии имели возможность смотреть телепередачи ФРГ, хотя официально это не одобрялось. Но в отеле, разумеется, телевизор показывал не только оба местных канала, но и главные каналы западногерманского телевидения — АРД и ЦДФ. Именно новости ЦДФ и заставили Бонда забыть о барашке. Сообщалось о массовой демонстрации в Дрездене. Пятитысячная толпа двигалась по Баутцнер-штрассе. Шёл только текст, картинки не было — значит, главные события происходили прямо сейчас. Мешкать не стоило, резидентура могла разбежаться в любую минуту, прихватив с собой или уничтожив все бумаги.

Через пять минут Бонд вывел свой "астон мартин" из гаража отеля и поехал к набережной Эльбы. Вскоре он заметил, что за ним тащится бежевый "трабант". Неужели Штази или КГБ пользовались такой маломощной машиной — в их распоряжении "мерседесы" и "фольксвагены", на худой конец — "вартбурги"… Случайный попутчик? Это легко проверить.

Бонд не стал наращивать скорость — вечер выдался морозным, дороги обледенели. Он просто включил левый поворотник. "Трабант" никак не отреагировал. Не выключая поворотника, Бонд свернул вправо — если его задержит дорожная полиция, он всегда сможет объяснить такое нарушение непривычным для него, англичанина, правосторонним движением. "Трабант" проехал прямо, резко затормозил, так что его развернуло на скользкой дороге, и понёсся обратно. Бонд усмехнулся и надавил на акселератор. "Астон мартин" рыкнул и послушно нарастил скорость. Стрелка спидометра поползла вправо. "Трабант" не отставал. Бонд мысленно ахнул: неужели впихнули в эту мыльницу движок от БМВ? Он всё увеличивал скорость. Изделие восточногерманского автопрома словно приклеилось. Ну, раз так…

Бонд подпустил "Трабант" поближе. Открыл замаскированную панель управления защитой и передвинул один из тумблеров. Форсунки, спрятанные в заднем бампере машины, выплюнули мощные струи концентрированного растворителя. Они окатили кузов "Трабанта", значительная часть попала на пластиковое ветровое стекло. Оно должно было мгновенно помутнеть. Судя по поведению неведомого водителя, так и произошло: "Трабант" завилял из стороны в сторону, потом резко затормозил, уткнувшись передом в тротуар. Бонд усмехнулся и свернул в какой-то переулок. Проехав метров двести, он остановил машину, чтобы сориентироваться по карте. Ему нужно было добраться до моста Вальдшлёсхенбрюкке.

Въезд на мост перегородили две патрульные "волги" дорожной полиции. Возле них маячили четверо полицейских, один из них при виде "астон мартина" поднял руку с жезлом. Провокация?.. Бонд остановил машину, опустил боковое стекло и выставил руку с раскрытым дипломатическим паспортом. Он даже не полез в тайник в бардачке, где была спрятана "беретта" — оружие в данной ситуации его не выручило бы. Пожилой толстяк полицейский, удивительно похожий на актёра Герта Фрёбе, приблизился к "астон мартину", глянул на паспорт и нервно отчеканил:

—Извините, проезд закрыт.

—Что случилось? — поинтересовался Бонд.

—На Баутцнер-штрассе — демонстрация.

— Я могу пройти туда пешком?

— Пожалуйста. Но мы обязаны предупредить вас о возможной опасности…

Пререкаться было не только бессмысленно, но и опасно, тем более, что до Баутцнер-штрассе было рукой подать, если верить карте. Бонд поднял стекло, припарковал машину у тротуара. Чёрт, брать с собой "Беретту" рискованно — вдруг полицаям взбредёт в голову обыскать его? Конечно, у него дипломатический паспорт и, соответственно, иммунитет, но всё же… Вон какие они взвинченные… Агент 007 захлопнул дверцу, запер машину и двинулся через мост пешком. Полицейские проводили его оловянными взглядами.

Ветер бросал в лицо колючие снежинки, внизу холодно блестела вода Эльбы. Миновав мост, Бонд свернул направо, на длинную и извилистую Баутцнер-штрассе, от которой ответвлялась Ангелика-штрассе. Эти две дрезденские улицы были знамениты тем, что на первой находилось отделение Министерства госбезопасности ГДР, а на второй — дрезденское отделение КГБ СССР. Здания двух самых могущественных спецслужб Восточного блока располагались всего в сотне метров друг от друга.

Несмотря на холодную декабрьскую ночь, Баутцнер-штрассе была заполнена людьми, настолько разгорячёнными, что даже мороз как будто ослабел. Бонд смешался с людской массой. Восточные немцы, судя по всему, были настроены решительно. Из разговоров Бонд понял, что здание МГБ было захвачено восставшими, а несколько человек решили идти на штурм отделения КГБ — прошёл слух, что там внутри всего-то человек семь-восемь. Вскоре и правда небольшая группа отделилась от основной толпы . Бонд присоединился к ним, вместе они дошли до дома номер 4 по Ангелика-штрассе. Это оказался ничем не примечательный двухэтажный особняк из бетона, покрытого серой штукатуркой. Во всех окнах его горел свет.

Завидев группу дрезденцев, двое дежурных, несущие службу у ворот, покинули свой пост. Один из них проворно скрылся в особняке, другой почти побежал по улице в направлении Шарлоттенштрассе, подальше от распалённых немцев. "Может, это и есть мой "крестник", — подумал Бонд. — "Улепетнул, как заяц. Жить хочет, бережёт себя". Немцы вошли во двор, приблизились к небольшой лестнице, ведущей к двери. Неожиданно дверь распахнулась, вышел невысокий человек в форме подполковника юстиции. Несмотря на холод, он был без шинели и без головного убора, так что виднелись прилизанные светлые волосы. В опущенной руке русский офицер держал пистолет, в котором Бонд признал ПСМ — обычное оружие чекистов. Русский оглядел группу и сказал по-немецки:

— Не пытайтесь проникнуть сюда. Я дежурный офицер, я приказал вооружённым товарищам охранять это место. Они получили приказ стрелять, если с вашей стороны последуют какие-либо активные действия.

Наступило молчание. Люди смотрели то на подполковника, то на его пистолет, и ничего не предпринимали. Бонд даже почувствовал к гэбешнику что-то вроде профессиональной симпатии. Один из немцев, высокий, бородатый, в лыжной шапке сделал нерешительный шаг в сторону крыльца. У подполковника мгновенно остекленел взгляд, он поднял руку с пистолетом. Напряжение всё нарастало — казалось, сам воздух раскалился. Наконец подполковник произнёс:

— Ещё раз повторяю: уходите отсюда.

У него был довольно высокий голос, фразы он произносил отрывисто, словно перед этим мысленно переводил их с русского на немецкий. Группа дрогнула. Люди, переглядываясь, затоптались на месте и понемногу начали покидать двор, присоединяясь к толпе митингующих. Гэбешник глядел им в след, по его лицу совершенно нельзя было понять, что он думает. Но одно было ясно — расслабляться он не намерен.

Покинув двор особняка КГБ, Бонд выбрал неосвещённое место на улице, откуда хорошо просматривалось крыльцо, и встал там. Подполковник какое-то время ещё понаблюдал, потом ушёл в дом — до Бонда донёсся стук захлопнувшейся двери. Он выждал ещё несколько минут. Никакого плана у него не было. Но тут появился предполагаемый "крестник" Бонда — видимо, наблюдал за происходящим издали, чтобы в случае захвата особняка бежать на переговорный пункт и связываться с Москвой или с берлинской резидентурой. Он приближался довольно быстро. Бонд, не отрывая от него взгляда, пошёл следом. Улучив момент, когда между ним и русским окажется фонарный столб, Бонд гаркнул:

— Hände hoch!

Русский пригнулся, наполовину развернулся и со всей силы лягнул ногой столб. Зашипел от боли, выматерился. Бонд двинул его носком утяжелённого ботинка в солнечное сплетение и вырубил ударом в кадык. Чекист повалился на мёрзлый асфальт. Быстро обыскав его, Бонд стал обладателем ПСМ. Пальто и кепку он тоже взял себе. Затащил русского в один из соседних дворов, связал его собственным пиджаком и заткнул рот шарфом. А сам, облачившись в трофейную одежду и сунув пистолет в карман пальто, направился к крыльцу особняка.

Прихожая, в которую вела входная дверь, представляла собой одноэтажную пристройку. Зайдя немного сбоку, Бонд увидел неосвещённое окно в её стене. Значит, в прихожей никого не было, и, скорее всего, дверь, ведущая в основную часть дома, была закрыта. Он поднялся на крыльцо, достал из кармана пиджака ещё один шедевр Кью — универсальную отмычку. Прежде чем воспользоваться ею, Бонд машинально взялся за дверную ручку… и та распахнулась. Этот бравый подполковник забыл запереть дверь! Он вошёл в тёмное помещение, зажёг миниатюрный фонарик, осмотрелся. В прихожей, помимо входной, имелись ещё две двери. На стене Бонд разглядел постер голливудской комедии "Шпионы, как мы" — Чеви Чейз и Дэн Эйкройд в шубах и меховых шапках брели по заснеженным горам Таджикистана. Рядом висел план эвакуации при пожаре. Изучив его, он понял, что за дальней дверью скрывалась лестница, ведущая в подвал. Если в доме и был инсинератор — печь для уничтожения документов — то, скорее всего, он находился именно там.

Бонд осторожно открыл дверь… и чуть не сшиб с узенькой площадки небольшую батарею бутылок из-под восточногерманской водки "Куголофф". Перешагнул через бутылки, по скупо освещённой лестнице спустился вниз. Он не обманулся в своём предположении: в обширном подвале действительно стоял инсинератор, в нём гудел огонь. Вокруг были кучей навалены картонные и пластиковые папки, отдельные листки, какие-то фотографии, а возле печи орудовал уже знакомый Бонду подполковник юстиции. Он был без пиджака, рукава форменной рубашки закатаны. Бонд некоторое время наблюдал за ним. Русский бегло просматривал папки и бумаги, кое-что складывал в лежавший на табурете чемоданчик "Сэмсонайт" с кодовым замком, а большую часть пихал в жерло раскалённого инсинератора. Он так увлёкся эти занятием, что не услышал, как сзади к нему подкрался Бонд.

Агент 007 улучил момент, когда русский склонится над инсинератором, чтобы накормить его очередной порцией документов, положил ладонь на поросший жидкими волосами затылок и резко двинул рукой вниз и влево. Подполковник ударился виском об угол печи и рухнул на пол. Бонд оттащил его под лестницу и принялся собирать валяющиеся повсюду обрывки верёвок, чтобы связать, но тут на него обрушился страшный удар, и сознание поглотила тьма…

"Скорая помощь", пожарные и полиция приехали быстро. От взрыва инсинератора в подвале дома номер 4 на Ангеликен-штрассе пострадали двое: подполковник КГБ, чьё имя в течение нескольких лет оставалось не известным широкой публике, и представитель (судя по найденным при нём документам) британской коммерческой компании "Юниверсал Экспортс" Джеймс Бонд, с загадочной целью проникший в здание резидентуры КГБ в Дрездене.

Над озером Макросс и над холмами на его противоположном берегу низко нависали свинцово-синие тучи. На их фоне лужайка перед старинной усадьбой Макросс-хаус особенно выделялась своей изумрудной сочностью. Бонд сидел на скамейке возле самого дома, построенного в викторианском стиле. Это поместье на юге Ирландии неоднократно переходило из рук в руки, побывало даже во владении знаменитого пивовара Артура Гиннеса, а в тридцатых годах стало собственностью Ирландской республики и превратилось в первый национальный парк страны.

Вот уже второй месяц подданные Её Величества, сами того не ведая, оплачивали пребывание агента 007 секретной службы, известной как МИ-6, в роскошном отеле "Мэлтон" небольшого ирландского города Килларни, входящего в знаменитое туристическое кольцо Керри. Впрочем, годовой курс лечения Джеймса Бонда после взрыва в Дрездене, особенно восстановление повреждённых роговиц обоих глаз, стоил гораздо больше… И никакой валютой нельзя было оплатить позорное унижение как МИ-6, так и КГБ в декабре 1989 года в восточногерманском городе Дрездене.

То, что взорвался инсинератор в дрезденском представительстве КГБ, было ещё полбеды — в конце концов, никто не мог предположить, что "рубить хвосты" придётся в такой страшной спешке, и печь просто не выдержит нагрузки. Но как быть с агентом вражеской спецслужбы, проникшим на территорию отделения КГБ в самой "подколпачной" стране восточного блока? Кейс с заботливо собранными документами, найденный на месте взрыва, посчитали принадлежавшим Бонду, что поспешил подтвердить и подполковник КГБ, который занимался уничтожением бумаг. Однако на первом же допросе агент 007 показал, что вообще не прикасался к "Сэмсонайту". Дактилоскопическая экспертиза выявила правдивость показаний Бонда — его отпечатков не было на кейсе, зато "пальчики" чекиста имелись в изобилии не только на ручке и на крышке, но и на барабанах кодового замка.

С другой стороны, Джеймс Бонд действовал крайне топорно. Он пошёл напролом, словно медведь-шатун, напрочь забыв о профессионализме. Для сотрудника МИ-6 с богатым послужным списком это было недопустимо. В общем, ситуация сложилась неприятная, особенно в свете налаживания отношений между Востоком и Западом. Чтобы не доводить дело до международного скандала, русские по-тихому отдали Бонда англичанам в обмен на обещание молчать по поводу проклятого "Сэмсонайта" и неуклюжей попытки сотрудника дрезденской резидентуры свалить свой грех на британского агента. Конечно, руководство Первого управления (внешняя разведка) ни минуты не сомневалось, что происшествие с кейсом достигнет ушей руководства МИ-6, включая самого М., и над КГБ ещё долго будет потешаться вся британская разведка. Нет, речь шла лишь о том, чтобы эта история не попала, не дай Бог, в средства массовой информации…

Англичане, как истинные джентльмены, сдержали обещание. Бонд, провалявшись сначала в немецкой, а потом в швейцарской клинике, вернулся в Англию, прошёл курс реабилитации в санатории "Лесной", что в Суссексе, а полагающийся ему после контузии отпуск решил провести на юге Ирландии, подальше от штаб-квартиры МИ-6. Руководство не возражало: с одной стороны, хоть и бывшая, но в какой-то мере "своя" территория, с другой — помещая своего лучшего агента под крыло местных спецслужб, англичане демонстрировали свою лояльность Ирландской республике, что было особенно важно в условиях сглаживания проблемы Ольстера и, как следствие, потепления англо-ирландских отношений.

И вот теперь Бонд почти наслаждался сонным покоем, царившим в поместье Макросс-хаус. Почти — потому что испытывал интеллектуальный и физический зуд. Начальство никак не регламентировало срок его возвращения в строй: сколько надо, столько и отдыхайте, ноль-ноль-седьмой. И это было плохо. Неизвестность и безделье оказывали на психику Бонда гнетущее действие и грозили в ближайшем будущем вызвать депрессию.

— Разрешите? — раздался над ухом знакомый голос.

— Пожалуйста, сэр, — флегматично ответил Бонд, ничем не выказывая вспыхнувшей радости. Он передвинулся с середины скамейки на её левый край, и М. грузно опустился рядом. Бонд быстро окинул взглядом окружающую местность. На озере маячила лодка с двумя рыболовами, под большим дубом обнималась парочка, по песчаной дорожке прогуливался джентльмен средних лет, ведя на поводке скотч-терьера. Интересно, свои или ирландцы охраняют высокого гостя? А может, и те, и другие?

— Как вы себя чувствуете, ноль-ноль-семь?

— Благодарю вас.

— Ваши глаза?..

— В полном порядке. Врачи совершили чудо.

— Без сомнения. Между прочим, немецких хирургов консультировал сам Фёдоров, знаменитый русский офтальмолог.

— Вот как? Уж не КГБ ли расстарался?

— Отчасти. Хоть вы и уподобились в Дрездене слону в посудной лавке, но именно благодаря вам они занялись своими кадрами в восточноевропейских странах. Подполковника, которого вы отправили в нокаут в подвале на Ангелика-штрассе, вычистили из внешней разведки. Понятно, почему он так отчаянно защищал особняк дрезденской резидентуры — боялся, что сорвётся его личный гешефт. При Сталине этот тип, конечно, схлопотал бы пулю в затылок…

— Где он сейчас?

— В Ленинграде, в команде нового мэра, или, как они говорят, председателя Ленсовета. Вывернулся ужом из служебного расследования.

— Интересно, чем он мотивировал своё самоуправство в плане сохранения документов, которые подлежали уничтожению?

— Я бы тоже хотел это знать, но, увы… Между прочим, шеф КГБ Клочков вынес вам благодарность — разумеется, неофициально и только на словах. Так что на второй орден Ленина не рассчитывайте.

— Вообще-то у меня и первый отобрали, причём это были не русские.

— Давайте будем корректны в формулировках, Бонд. Не отобрали, а попросили сдать на временное хранение. Когда выйдете в отставку, получите его обратно. Негоже действующему агенту МИ-6 щеголять высшим орденом вероятного противника. И вообще, вам мало наград, полученных за дело Зорина от Её Величества и от президента США? Я не знал, что вы настолько честолюбивы.

— Дело не в честолюбии, сэр, а в принципе. И потом, вероятный противник в последние годы активно сдаёт свои позиции.

— Это так, но на сколько ещё хватит Горбачёва? Кстати, мой внезапный приезд в Ирландию связан именно с нынешней непростой ситуацией в СССР. Вам она известна?

— Разумеется, сэр, я ведь читаю газеты и смотрю телевизор.

— Ваше мнение?

— Однозначный вывод сделать трудно, а уж тем более предугадать развитие событий. Факты таковы: в июне Горбачёв и лидеры нескольких республик согласовали проект Союзного договора, который вызвал крайнее недовольство силовиков — министра обороны Яркова, министра внутренних дел Дуло…

— Неплохо. А вы знаете, что в конце марта в Москву ненадолго ввели войска?

— Сэр, я в то время был в санатории, и мне строжайше запретили смотреть ти-ви и изучать прессу.

— А, да, извините. Так вот, тогда же была создана комиссия по подготовке чрезвычайного положения во главе с членом Политбюро Ялдаевым. В комиссию вошли также Ярков, Дуло, Клочков, премьер-министр Петров, глава Верховного Совета Кульянов… А не так давно американцы получили разведданные о возможном отстранении Горбачёва и поделились ими с советским министром иностранных дел и даже с самим Горби — через своего посла в Москве.

— И что?

— И ничего. Русские приняли информацию к сведению, сухо поблагодарили, на этом всё и закончилось. Видимо, Горбачёв не принимает угрозу всерьёз.

— А Сельцин?

— Ну, во-первых, Сельцина никто специально не информировал. Во-вторых, он не обладает полнотой власти, хоть и возглавляет формально самую большую республику.

— Напрасно вы так думаете, сэр. Сельцин очень популярен в народе.

— Но не в армии и не в КГБ.

— Это дело времени.

— Боюсь, Джеймс, что как раз времени у нас нет. Горбачёв объявил, что двадцатого августа будет подписан Союзный договор, и улетел в отпуск. В Москве "на хозяйстве" остался Ялдаев. Сложилась более чем благоприятная ситуация для захвата власти партийными консерваторами — вспомните отстранение Хрущёва. И ваша задача — по возможности помешать этим динозаврам совершить переворот. Дело настолько важное, что, как видите, я сам навестил вас в этом тихом уголке. Вы, разумеется, вправе отказаться, и я это пойму, учитывая ваши раны и ваш послужной список…

— Не откажусь, сэр. Лестно ощущать себя эдакой ходячей точкой бифуркации…

— Шутки шутками, но вы понимаете, ноль-ноль-семь, что нас всех ожидает, если нашпигованная ядерным оружием Россия вернётся в сталинские времена и возжелает реванша?

— Понимаю, сэр. Видимо, у меня даже нет времени, чтобы восстановить в памяти разговорный русский?

— Разве что в самолёте. Завтра вы отправитесь в аэропорт Керри, оттуда вылетите в Лондон. На послезавтра вам забронирован билет на московский рейс "Британских авиалиний". У Кью ещё будет время, чтобы снабдить вас необходимым оборудованием.

— "Астон мартин"…

— …останется в гараже. Кстати, Кью вам очень признателен за то, что вернули автомобиль в целости и сохранности. Но в России вам придётся обойтись без "астон мартина" — слишком уж приметная машина на фоне сплошных "волг" и "жигулей".

— Предлагаете пользоваться советским общественным транспортом? Такси в Москве так просто не возьмёшь.

— Ну, зачем же? Вы плохо знаете нашего квартирьера. Он приготовил вам сюрприз.

— Приделал крылья к "москвичу", как Фантомас — к "ситроэну"?

— Увидите. А сейчас спешу откланяться, улетаю вечерним рейсом в Лондон. Завтра жду вас в конторе. Вы ведь никогда не были в России, я не ошибаюсь?

— Легально — никогда.

— Прекрасно. Мисс Манипенни мечтает о тульском самоваре и оренбургской шали, а на Арбате, говорят, полно этого добра — торгуют кооператоры, новый общественный класс России. Если Ялдаев и его команда возьмут верх, они тут же сгинут в тюрьмах за спекуляцию. Так что постарайтесь хотя бы ради прекрасных глаз моей секретарши.

Глава II

Голубовато-серая поверхность Северного моря, проглядывавшая через разрывы облаков, сменилась лесистыми холмами Нижней Саксонии. Широкофюзеляжный "Боинг-737" компании "Британские авиалинии" выполнял свой четырёхчасовой рейс из Хитроу в московский аэропорт "Шереметьево". Бонд сидел в третьем ряду кресел бизнес-класса, курил "Честерфильд" и, морщась, читал покетбук.

Эту книжку Бонду подарил накануне в Лондоне его друг Феликс Лейтер. Пару лет назад он лишился ноги — её отъела акула. Она, разумеется, пообедала бы и всем Феликсом, и бандиты наркобарона Санчеса, устроившие рыбине это угощение, не имели бы ничего против, но, к счастью, Лейтер остался жив. Он распрощался с оперативной работой, однако не покинул ЦРУ —занимался теоретическими разработками и иногда консультировал МИ-6. Окончив дела, Бонд отвёз Лейтера в "Дюк", свой любимый лондонский бар на Сент-Джеймс Плейс. Там-то цээрушник и вручил ему роман в бумажной обложке, написанный его соотечественником Стивеном Кингом. Бонд не любил мистические триллеры, но подарок принял, не желая огорчать старого друга.

Как нарочно, в романе шла речь о самолёте, в котором внезапно пропали пилоты и почти все пассажиры. Ну, Феликс… Поняв, что с Кингом ему не по пути, Бонд сунул покетбук в кейс и вынул русский разговорник. Он шёпотом читал кириллический текст, стараясь не смотреть на английскую транслитерацию. Бонд неплохо владел разговорным русским, но вот с письменным дело обстояло хуже. А тут ещё стюардессы всё время отвлекали агента — они дефилировали туда и сюда по проходу, словно по подиуму, демонстрируя стройные ножки. В конце концов Бонд захлопнул разговорник, натянул на голову маску для сна и попытался выстроить последовательность своих будущих действий в Москве…

За день до вылета Лейтер устроил Бонду подробную консультацию по положению в высших кругах советского руководства. Бонд внимательно всё выслушал, задал несколько уточняющих вопросов, а под конец сказал Лейтеру:

— Конечно, не моё и не твоё дело обсуждать решения начальства. Но всё-таки, почему МИ-6, а не ЦРУ?

— Джим, я думаю, что господа из нашей Администрации просто наложили в штаны. Бушу осталось сидеть в Белом доме всего год с небольшим, и он, конечно, нацелился на второй срок. Республиканцы не хотят рисковать, ведь их протеже уже одиннадцать лет у власти. Два срока — Ронни, теперь вот — Джордж… Если в России начнётся заварушка и к власти вернутся коммунисты-консерваторы, Бушу этого не простят, и не видать ему нового срока, как своих ушей. Дай Бог, конечно, чтобы такого не произошло. В этом случае Джордж окажется молодцом, даже не ударив пальцем о палец, и снова втиснет свою задницу в кресло в Овальном кабинете. Но, к сожалению, вероятность неблагоприятного исхода по всем прогнозам гораздо выше. И вот вместо ребят из Лэнгли в русскую столицу летит парень из МИ-6, которому и придётся разгребать всё советское дерьмо. Случись что — в провале задним числом обвинят Тэтчер, все знают о её добрых отношениях с вашим М.

— Мэгги уже почти год как в отставке, а с новым премьером у М. отношения как-то не сложились.

— Значит, М. окажется козлом отпущения.

— И я тоже. Если ещё буду жив.

— Это уже не будет иметь никакого значения ни для тебя, ни для меня, ни для всего мира. Покончив с Горби и прочими либералами, красные заварят такую военную кашу, что времена Андропова и Черненко покажутся раем. А там и до Третьей мировой недалеко.

— У Советов нет ни сил, ни средств для этого. Их экономика держится на нефти, а она всё больше дешевеет.

— Между прочим, сейчас цена повысилась — я думаю, не в последнюю очередь из-за напряжённости в России. Но дело не в этом. Консерваторы устроят оголтелую сталинщину, загонят всех в лагеря и шарашки, заставят делать ракеты, как в Северной Корее…

— Люди взбунтуются.

— Ты в этом уверен?

Нет, Бонд не был в этом уверен. Конечно, годы перестройки и гласности изменили массовое сознание в России, но насколько глубоко? И надолго ли? Не является ли его грядущая миссия донкихотской борьбой с ветряными мельницами?

В очереди на паспортный контроль Бонд оказался за семьёй австралийцев: муж лет сорока пяти, жена на десяток годов его младше и двое детей: тонкая, как тростинка, девушка и перекормленный подросток. Легенда о загадочной русской душе явно имела под собой основу — во всяком случае, жизнь в России явно оказала влияние на австралийцев. Разве обычному человеку пришло бы в голову знакомиться в такой очереди?

Разговорились. Австралийцы работали в торговом представительстве и возвращались из отпуска, проведённого, так сказать, на исторической родине. Мужа звали Дик Эшби, жену — Линда, дочь — Кэти, а толстяка-сына — Малькольм. Узнав, что Бонд впервые в СССР, они принялись наперебой давать ему советы.

— Ни в коем случае не берите такси, а уж тем более частника! — настаивал Дик. — Обдерут, как липку! Лучше дождитесь автобуса-экспресса, он довезёт вас до центрального аэровокзала в Москве, а оттуда доберётесь на метро, куда вам надо.

— Мы бы пригласили вас в свою машину, — встряла Линда. — но мы все не поместимся, учитывая комплекцию Фила…

— Это мой коллега, он обещал встретить нас, — пояснил Эшби-старший.

— О, я и не претендую, — успокоил австралийскую чету Бонд. — не волнуйтесь, как-нибудь доберусь.

— А где вы будете жить? — пропела ангельским голоском Кэти, оценивающе разглядывая Бонда.

— Номер забронирован в "Национале".

Малькольм издал одобрительный свист.

— Малькольм! — одёрнула его мать.

— Круто! — восхищённо выдохнул потребитель юный гамбургеров и кока-колы.

— Вы явно не дипломат, — Дик, видимо, хотел произвести на Бонда впечатление своей проницательностью. — Во-первых, я знаю почти всех с набережной Тореза, а во-вторых, вы совершенно не такой, как они.

— Угадали, Дик. Я — коммерсант, представитель "Юниверсал Экспортс".

— Надолго в Москву?

— Как получится.

— Что ж, будем рады как-нибудь пригласить вас на ужин.

— Благодарю, — Бонд чуть поклонился и переменил тему: — Очередь подходит.

Чуть позже Бонд вновь увидел семейство Эшби: удручённые австралийцы стояли возле ленты багажного транспортёра, тщетно выискивая взглядами один из своих чемоданов. Бонд получил свой "луи вюиттон", пожелал новым знакомцам удачи в поисках пропажи и направился через "зелёный коридор" к выходу.

Машин у подъезда аэровокзала было немало. Помимо жёлтых и салатовых "волг"-такси, стояли "жигули" и "москвичи" с явно самодельными шашечными фонарями на крышах. Бонд сразу заметил, что таксистами негласно распоряжается коротко стриженый парень в джинсах и кожаной куртке, блестящей от капель — моросил мелкий дождь.

Бонд подошёл к неприметному серо-голубому "Москвичу-Алеко". Сидевший за рулём толстогубый усатый мужик равнодушно скользнул по потенциальному пассажиру глазами и отвернулся. Ну да, сначала надо поторговаться…

— Моховая улица, — произнёс Бонд по-русски, наклонившись к полуоткрытому окну со стороны пассажирского сиденья.

— "Националь", что ли? Полторушник, — тут же откликнулся водитель. Бонд не поверил своим ушам:

— Всего полтора рубля?

Владелец "Москвича" уставился на Бонда, как на идиота.

— Ты чё, американ, с дуба рухнул? Полторы сотни, сто пятьдесят рублей!

— Я англичанин, а не американец.

— Один хрен. Что, дорого? Я и так беру меньше других… Так будешь платить или пешкодралом доберёшься?

— Но у меня нет рублей. Я ещё не поменял валюту.

Мужик воровато оглянулся по сторонам и сказал, понизив голос:

— Десятку "зелёными" дашь — и лады.

— "Зелёные" — это доллары, да? — как можно наивнее спросил Бонд. Он знал, что на чёрном рынке за десять долларов давали триста рублей. Таким образом, русский водитель собирался нагреть его ровно в два раза. — А если в британских паундах… фунтах?

Водитель поскрёб затылок.

— А какой курс бакса к фунту?

— Примерно доллар восемьдесят за фунт.

Водитель наморщил лоб.

 — Восемь фунтов.

— Согласен, — сказал Бонд. Владелец "Москвича" тут же выскочил из кабины, открыл крышку багажника и уложил туда чемодан.

— Садись, мистер, — кивнул он Бонду.

Машина отчалила от терминала "Шереметьево-2" и выехала на Международное шоссе. Минут через семь она влилась в поток автомобилей, несущихся по Ленинградскому шоссе. Бонд смотрел по сторонам, даже не пытаясь скрывать своё любопытство. Впервые в жизни он оказался в самом сердце страны, которая на протяжении многих десятилетий пусть и бескровно, но воевала и с его страной, и со всеми другими странами свободного мира…

— А чего тебя твои не встретили? — поинтересовался водитель.

— Не смогли, — коротко ответил Бонд. На самом деле он ещё в Лондоне решил, что доберётся до отеля своим ходом. Если КГБ его ведёт, пусть видят, что он и не думает скрываться. А мужик не унимался:

— Сам-то кто будешь, мистер? Фирмач?

Бонд кивнул.

— Чем торгуешь?

— Всем понемногу. И продуктами, и машинами, и электроникой.

— Продуктами — это хорошо. А то у нас жрать совсем нечего стало. Сахар по талонам, курево по талонам… Даже водка по талонам, представляешь? Когда такое было на Руси?!

Владелец "Москвича" горестно помотал головой. Бонд спросил:

— А почему так произошло?

— А потому, что работать никто ни хрена не хочет! И рубли в бумажки превратились… Я вон на петровской реформе в январе три тыщи потерял! Зарплату на заводе аж полгода не выдают, потому за баранку и сел. Слава богу, ласточка вот эта есть, — он любовно погладил приборную панель, — она выручает. А то хоть прямо на паперти становись или в бандиты подавайся.

— Но у вас ведь появились кооперативы?

Мужик злобно осклабился.

— Кооперативы! Жульё, спекулянты! Ничего не делают, только перепродают!

— Весь мир так живёт. Производят, продают и покупают, спрос рождает предложение, — пожал плечами Бонд.

— Ага, у вас-то на Западе это давно! Привыкли, конкуренция там всякая. За клиента борются, потому всего и хватает. Только нам такая система не подходит. У нас, чтоб не воровали, к каждому надо милиционера приставить. Эх, Сталина бы сейчас! Он бы всех этих паразитов расстрелял. А Мишку — первого!

— Какого Мишку?

— Горбачёва, какого!

— За что?

— Предатель он! Страну развалил, промышленность развалил, вот-вот армию развалит. Вам-то он, небось, нравится. Вон, с Бушем да с Тэтчер чуть ли не взасос…

Бонд молчал. Вот и глас народа, подумал он. Ради чего стараться, вернее, ради кого? Не нужна им свобода, им бы назад, в тёплое стойло, да чтобы вовремя корм давали. Может, водитель — "подсадной"? Вряд ли, он же сам выбрал машину. Хотя не исключено, что все частники, занимающиеся извозом в аэропорту, так или иначе сотрудничают с Комитетом…

Машина проехала через подмосковный город Химки, нырнула под виадук кольцевой автодороги и оказалась в Москве. Сразу бросились в глаза отличия города от других мировых столиц — почти полное отсутствие придорожной рекламы, невзрачные вывески и очереди у некоторых магазинов.

Хозяин "Москвича" что-то бормотал про перестройку и "новое мы́шление", но разговаривал уже скорее сам с собой. Широкий Ленинградский проспект перешёл в сравнительно узкую эстакаду над железнодорожными путями. Справа выросло салатовое здание в стиле неоклассицизма с большой надписью "Белорусский вокзал". Промелькнула привокзальная площадь, и вот уже машина мчится по Тверской улице. Бонд разглядывал дома, тротуары, заполненные людьми с раскрытыми зонтиками, и никак не мог отделаться от мысли: сто́ит ли игра свеч?

Миновали площадь с большим памятником поэту Маяковскому. Скорость пришлось снизить — проезжая часть оказалась забита машинами. Через пару минут достигли площади, носящей имя другого русского поэта — Пушкина. Внимание Бонда привлекла гигантская даже для страны развитого социализма очередь, что выстроилась у какого-то заведения. Он хотел было спросить у водителя, за каким дефицитом стоят люди, но увидел хорошо знакомые стилизованные буквы "М" золотого цвета. Ну да, как он забыл, он же читал про это! Первый "Макдональдс" в Москве и вообще в России открылся полтора года назад, и чтобы попасть в него, необходимо было отстоять многочасовую очередь. Привыкшие к хамству и тошнотворным блюдам советского общепита люди стремились попасть на этот островок Запада. Так может, не всё так плохо?..

Через пять минут "москвич" остановился у подъезда отеля "Националь". Бонд открыл дверцу, и тут русский схватил его за руку. Ещё мгновение — и его нос оказался бы вдавлен внутрь черепа. Но Бонд вовремя удержался, сообразив, что по советскому обычаю следовало первым делом оплатить проезд.

— Э, э, мистер, деньги давай!

Эта реплика была лишней. Бонд широко улыбнулся, извлёк бумажник и протянул водителю банкноту в десять фунтов:

— Сдачи не надо!

Пока русский с интересом вертел банкноту в руках, разглядывая то Елизавету II, то сестру милосердия Флоренс Найтингейл, Бонд вышел из машины, самостоятельно открыл багажник и достал свой чемодан. Тут уже ощущалось некое подобие западного сервиса — к машине подбежал облачённый в униформу бой, принял чемодан и направился внутрь здания. Бонд наклонился к окну "москвича":

— Всё в порядке?

— Нормально, Григорий, отлично, Константин! Держи телефончик, — он протянул Бонду самодельную визитку. — Меня Василием звать. Если буду нужен, звони в любое время дня и ночи! Ночью, конечно, выйдет дороже.

Водитель сверкнул зубами из-под усов, махнул Бонду и уехал.

Утром Бонд, захватив фотоаппарат и путеводитель, отправился на пешую прогулку по центру Москвы — и ради самой прогулки, и на предмет вычисления "хвоста". Путь его начался с Моховой улицы, до прошлого года являвшейся частью проспекта, который носил имя Карла Маркса, немецкого теоретика большевизма. Ноль-ноль-седьмой с интересом разглядывал Манеж, проплывавший с левой стороны. Когда-то в нём демонстрировали строевую подготовку русские войска, а сейчас размещались разные художественные выставки. Лет тридцать назад здесь бушевал "либеральный" советский лидер Хрущёв. В ярости брызгая слюной и топая ногами, он обзывал художников-авангардистов педерастами. Что ж поделать, не дано было чистой и незамутнённой душе Первого секретаря воспринять боль русских мастеров, одни из которых позже повинились и встроились в "социалистический реализм", другие спились, а третьи перебрались на Запад…

Напротив гранитной громады библиотеки имени Ленина Бонд, справившись с картой, повернул направо. Карту Москвы на английском языке он приобрёл в отеле. Она была выпущена два года назад, поэтому имела место страшная путаница с названиями улиц — именно в последние пару лет столицу накрыла волна переименований. А подробный атлас с номерами домов в продаже отсутствовал — подобные издания вообще не выходили в СССР по соображениям секретности. Но Бонд всё-таки добрался до Арбата.

С приходом перестройки и гласности улица превратилась в некое подобие Ковент-Гардена: здесь играли уличные музыканты, кооператоры торговали "типично русскими" сувенирами, а художники выставляли свои произведения или рисовали портреты гуляющих. Бонд приобрёл шаль для Манипенни (продавец божился, что из самого Оренбурга), небольшой самоварчик цвета меди и — куда же деваться! — пару матрёшек, изображавших всех советских лидеров, начиная Лениным и заканчивая Горбачёвым с непременным пятном на лысине. Дивясь такому разгулу свободного рынка в социалистической столице, он понадеялся пропустить пару дринков в какой-нибудь забегаловке, но — увы! Из ресторанов на Арбате имелась лишь огромная "Прага", но в ней, как и в немногочисленных государственных кафе, выпивку не подавали до двух часов дня — продолжал действовать "полусухой закон", введённый по инициативе главного советского консерватора Лигачёва.

А потом Бонду вдруг очень захотелось свернуть в один из многочисленных переулочков, отходивших от Арбата. Он выбрал тот, что носил смешное название Калошин. С правой стороны тянулся забор, за которым высилось белое здание — сплошной бетон и стекло. Оно вплотную примыкало к другому, пятиэтажному, выстроенному в стиле сталинского ампира. Выйдя на Сивцев Вражек, Бонд увидел, что каменный монстр тянется вдоль переулка на добрую сотню ярдов, завершаясь массивным портиком с башней наверху. Ну да, он не раз видел это здание на фотографиях. Так называемая Первая поликлиника, обслуживающая высшее руководство Советов.

Бонд медленно шёл вдоль ограды знаменитого лечебного учреждения. На каменном основании ограды сидела девушка. Она показалась Бонду странно знакомой. Но он тут же осознал, что знакома ему не сама девушка, а её, так сказать, фактура: мелированные волосы, причёсанные в стиле "диско", свободная футболка в бело-красную полоску, джинсовая мини-юбка, сетчатые колготки и туфли на шпильках. Вылитая маленькая Вера — героиня одноимённого советского фильма, который не так давно произвёл фурор не только в стране победившего социализма, но и во всём мире.

Бонд остановился, разглядывая девушку, которая лениво курила, стряхивая пепел на асфальт. Конечно, лицом она была совершенно не похожа на киногероиню, которой стремилась подражать. Обнаружив возле себя постороннего, девушка подняла глаза и тоже принялась изучать Бонда. Он попытался представить себя её глазами. Подтянутый мужчина средних лет, ни грамма лишнего жира, дорогой летний костюм, пакет с типичными арбатскими сувенирами. Иностранец, тут и к гадалке не ходи.

— Вы говорите по-английски? — спросила девушка. Её английский, разумеется, оставлял желать лучшего.

— Да, конечно, — ответил Бонд.

Девушка выпустила колечками сигаретный дым и быстро оглянулась по сторонам.

— Хотите провести время с девушкой?

— К сожалению, сейчас не имею времени, — сказал Бонд по-русски. — Может быть, как-нибудь потом. Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд. Можно, я буду называть вас Верой?

— А я и есть Вера, — усмехнулась она. Выудила из сумочки блокнотик и ручку, быстро написала номер, потом вырвала листик и протянула его Бонду.

— Возьмите. Дома у нас телефона нет, это номер поселкового магазина в Журавликах, там работает моя старшая сестра. Я в этом магазине оформлена как разнорабочая, чтобы за тунеядство не посадили... Позвоните, спросите Таню, скажете ей, что от Веры. И назначайте место и время.

— То есть ваша сестра знает, чем вы занимаетесь? — удивился Бонд, пряча листик в карман.

— Конечно, — она усмехнулась. — А что такого? Я зарабатываю больше всех в семье. Сестрица, правда, тоже подворовывает в своём магазине. Деваться некуда — её дочке пять лет, а муж сбежал. Я тоже им помогаю — племянница всё-таки, не чужой ребёнок. Отец получку пропивает. Мать который год с постели не встаёт… Так что звоните, дорого не возьму.

— Разве вы не можете найти другую работу?

— Какую? Горбатиться за копейки на это грёбаное государство?

— В "Макдоналдсе", например, — сказал Бонд, вспомнив гигантскую очередь на площади Пушкина.

— Кто меня туда возьмёт? Да и сама не пойду. Дорвались до западной жратвы, чавкают, как свиньи…

Бонд вытащил из бумажника пятидесятифунтовую банкноту и молча протянул Вере.

— Это что, аванс?

— Нет, просто так. Для вашей племянницы.

Глаза её тут же стали какими-то рысьими. Она прошипела:

— Fuck you, мистер! Я подачками не питаюсь! — и отвернулась.

Бонд ощутил комок в горле — наверное, впервые со дня гибели Трейси, своей первой и единственной жены. Он убрал бумажник и пошёл дальше.

Сзади скрипнули тормоза. Бонд обернулся. Тёмно-серая "Лада" с тонированными стёклами остановилась рядом с Верой. Та вскочила на ноги. Из машины вылезли два наголо бритых типа в широких спортивных штанах и в футболках. Они подошли к девушке так, чтобы отрезать ей все пути к отступлению. Вера прижалась к ограде кремлёвской больницы. О чём они говорили, Бонд не расслышал, но когда один из крепышей нанёс Вере удар кулаком в живот, отчего та согнулась, он уже оказался рядом.

— Простите, сэр, можно вас сфотографировать? — спросил Бонд у одного из бритоголовых, поднимая фотоаппарат. Тот повернул нахмуренную харю:

— Ты чё, мужик, охренел?

Бонд нажал на спуск. Из объектива полыхнуло маленькое солнце, временно ослепившее бандита. Тот машинально прикрыл глаза мосластыми пальцами. Бонд ударил его ногой в тот место, где соединялись штанины, а когда тот согнулся, двинул фотоаппаратом в темя. Крепыш дважды коротко вякнул и временно выбыл из строя. Его дружок крикнул: "Э, алё, падла!" и, опустив бычью голову, пошёл на Бонда, доставая из кармана потрёпанный "макаров". Бонд повернул кольцо установки диафрагмы на объективе. Тугая струя жидкости, сравнимой по вонючести с выделениями скунса, плеснула прямо в расплющенный угреватый нос. Парень хрюкнул, замахал руками, выронив пистолет. Бонд нанёс ему удар кулаком в челюсть. Бритоголовый зашипел — видимо, прикусил язык. Бонд тут же оказался у него за спиной и вывернул ему руку, но не рассчитал — отчётливо хрустнула кость, и рука повисла, как плеть. Владелец "макарова" заорал. Бонд быстро подобрал пистолет и рукояткой огрел бандита по темени. В следующую секунду он ударил ногой в солнечное сплетение очухавшегося первого типа, после чего оглушил и его.

Пока Бонд занимался крепышами, Вера пустилась наутёк. Бонд огляделся — похоже, никто не заметил его расправу. Он посмотрел на парней, валявшихся на асфальте, проколол ножиком шины "Лады" и быстро зашагал в том направлении, куда убежала Вера. Но обнаружить её Бонду так и не удалось. То ли перепуганная девушка успела добежать до многолюдного Арбата и смешаться с толпой, то ли спряталась в каком-нибудь подъезде.

Бонд разрядил трофейный "макаров", патроны высыпал в ливневую канализацию, а сам пистолет, тщательно обтерев, забросил на козырёк подъезда одного из домов. Лучше всего было бы, конечно, утопить оружие в Москве-реке, но до неё было далековато. Рисковать из-за чужого "макарова" не стоило.

Возвращаться в отель пешком не хотелось. Бонд дошёл до конца Сивцева Вражка, свернул направо и оказался у станции метро "Смоленская". Оттуда было всего две остановки до "Площади Революции", ближайшей к "Метрополю" станции. Он знал, что во время войны этой веткой иногда пользовался Сталин, чтобы добираться из Кремля до своей ближней дачи…

Бонд сидел в ресторане отеля "Националь" у большого окна и раздумывал об утреннем происшествии. Конечно, это была случайность. Но он опять повёл себя крайне неосмотрительно. Что с ним? Теряет квалификацию, даёт волю чувствам? А тут ещё пейзаж за окном, вызывающий назойливое ощущение дежа-вю, будь оно неладно… Слева высилась гостиница "Москва", построенная по проекту Щусева ещё в тридцатых, правее растёкся музей Ленина — проход на Красную площадь отделял его от изящного, в стиле так называемого нарышкинского барокко, здания Исторического музея. А дальше шла бордовая стена, опоясывающая московский Кремль. Всё это было так знакомо… и в то же время не знакомо.

В полупустой зал ресторана вошли двое — низенький, кавказского вида мужчина и высокая красивая женщина, похожая на Мишель Пфайффер. Увидев её, Бонд понял, почему заоконный пейзаж ему знаком. Ну конечно, по политическому триллеру "Русский дом", вышедшему на экраны в прошлом году! Шон Коннери играл в нём британского издателя, который приехал в Москву для встречи с русской женщиной по имени Катя, чтобы забрать у неё материалы о советской военной мощи — эти материалы Кате передал её бывший любовник, русский физик Савельев. Да, да, как раз Пфайффер и играла Катю… а Савельева — Клаус-Мария Брандауэр. Кажется, это был второй голливудский фильм, почти целиком снятый в России после "Синей птицы"…

— Разрешите?

Бонд оторвал взгляд от женщины. Напротив него держался за спинку стула сухопарый блондин с близко поставленными глазами.

— Пожалуйста, — ответил Бонд. — правда, я жду кофе уже полчаса, так что наберитесь терпения.

— Это обычное дело для советских ресторанов, — блондин улыбнулся уголком рта.

Обмен верительными грамотами произошёл.

— Нейджел Пуилл.

— Бонд. Джеймс Бонд.

— Очень приятно.

— Взаимно. Рад встретить соотечественника за сотни миль от дома.

— Вообще-то я не англичанин, а валлиец. — усмехнулся Пуилл.

— Я это понял по вашему выговору. Пожалуй, мне уже не хочется кофе. А вот сигаретка на свежем московском воздухе мне бы не помешала. Вы не будете против прогулки?

— Вовсе нет, сэр, хоть я и не курю.

Бонд бросил на стол пару советских пятёрок и поднялся.

Пуилл и Бонд шли вверх по Тверской улице. Ревущий поток машин на проезжей части не мешал им слышать друг друга, в отличие от возможных неприглашённых слушателей. Пуилл говорил:

— Я организую вам встречу с одним депутатом Верховного Совета, Харитоном Коневым. Он журналист и публицист, вхож в высшие сферы. Горбачёв и его команда не принимают ни одного важного решения без консультации с ним. Не голова, а Палата лордов. Он должен быть в курсе происходящего.

— Почему вы уверены, Найджел, что Конев будет сотрудничать с нами? — поинтересовался Бонд.

— Его родителей репрессировали в тридцатые годы. Вырос у дальних родственников, был отчислен с журфака МГУ за выпуск подпольной газеты. При Горбачёве поднялся, попал в депутаты, но сохранил, мягко говоря, неприязнь к советской системе. Только вам придётся поехать в Подмосковье…

— Далеко? Иностранцам запрещено покидать тридцатикилометровую зону вокруг Москвы.

— Да, это чуть подальше, но проблем быть не должно. Слыхали про правительственный пансионат "Лесные дары"? Настоящая подмосковная Швейцария! Прекрасная природа, целебный воздух…

— И агенты КГБ за каждым деревом.

— Вовсе нет. Пансионат, конечно, "под колпаком", но не очень серьёзным. Постараюсь договориться с Коневым на ближайшую субботу.

— Хорошо бы немного пораньше.

— Можно и пораньше, а только ваше присутствие там во время уик-энда вызовет меньше вопросов. Многие приезжают только на выходные.

— Вы же говорили, что "колпак" не очень серьёзный. И время дорого.

— Что ж, тогда пусть будет пятница. Завтра брифинг в министерстве иностранных дел, Конев там будет, я с ним увижусь. А вечером, если не возражаете, мы с вами опять совершим небольшую прогулку по Тверской.

— Лучше посидим в ресторане. Там вечером играет музыка?

— Думаю, что да.

— Наши частые прогулки могут привлечь внимание.

Разговаривая, Бонд и Пуилл дошли до здания, построенного в стиле столь излюбленного советскими архитекторами тридцатых годов конструктивизма. Над входом Бонд увидел рельефное изображение земного шара в обрамлении колосьев, наполовину выступающего из стены.

— Это центральный телеграф, — пояснил Пуилл в ответ на немой вопрос Бонда. — Кстати, можете отсюда позвонить в Лондон. Из отеля это сделать затруднительно.

— Спасибо, Нейджел, такой необходимости нет.

— Хотите посмотреть на самую агрессивную советскую очередь?

— Я полагаю, они все агрессивные.

— Но с водочной никакая не сравнится.

Бонд и Пуилл перешли по подземному переходу через Тверскую. Они оказались возле длинного дома сталинской архитектуры, в первом этаже которого располагался магазин "Российские вина".

— Извольте, — сказал Пуилл.

Да, на это стоило поглядеть. Шумная толпа давилась у дверей магазина. Бонда поразил её, так сказать, социальный состав — откровенных пьяниц здесь было немного, стояли в основном женщины старшего и близкого к старшему возраста — неухоженные, в ужасной одежде, с выступающими венами на ногах. Были здесь и немолодые мужчины, в большинстве своём лысые, и все почему-то в сандалиях. Звучала ругань, раздавались крики…

— Я часто задаю себе вопрос, — сказал Пуилл. — почему эти люди винят в своих бедах кого угодно, только не власть? И почему они так долго терпят над собой диктат откровенных садистов и маньяков?

— А сколько мы терпели многих ублюдочных королей, пока не появился Оливер Кромвель? — произнёс Бонд.

— Кромвель был не лучше, — заметил Пуилл. — вспомните, какую бойню он устроил в Шотландии и в Ирландии.

— По крайней мере, он уничтожил абсолютизм.

Два явных иностранца привлекли внимание очереди. Люди замолчали и принялись разглядывать Бонда и Пуилла. Зазвучали комментарии.

— И чего стоят, смотрят?

— Мы для них экзотика, как звери в зоопарке…

— Так звери и есть, за бутылку глотку готовы перервать…

— Для них-то небось всё без очереди, в "Берёзке" отовариваются…

— Племянник рассказывал, в Америке вообще дефицита нет…

— Явлинский же предлагал "500 дней"…

— Да ну его, Явлинского… Вон, продовольственная программа тоже была, а что толку?

От очереди отделился побитый жизнью мужичок, подошёл к Бонду и Пуиллу и изрёк:

— Ду ю спик инглиш?

— Мы и по-русски говорим, — улыбнулся Пуилл.

— О, братцы! Окажите гуманитарную помощь русскому человеку!

— Сколько ему дать? — спросил Бонд у Пуилла и полез в карман.

— Не надо! — резко сказал Пуилл, но Бонд уже извлёк бумажник и обратился к русскому:

— Сколько?

— Рублей десять не жалко? — просипел тот, уставившись на бумажник.

— Хоть двадцать, — с готовностью ответил Бонд, но оказалось, что у него из советских денег остался всего лишь рубль с мелочью. Он протянул алкашу однофунтовую банкноту:

— Держите. Это более пятидесяти рублей по курсу…

Пуилл быстро отвёл руку Бонда:

— Вы с ума сошли?!

— Эй, мистер, чего вмешиваешься? — страждущий выпучил глаза на Пуилла.

— Ничего страшного, Нейдж, — сказал Бонд, без труда высвободив руку. Русский мгновенно вцепился в бумажку.

— Вот спасибочко, Джон…

— Я Джеймс.

— А один хрен, главное — человек хороший…

Алкаш завертел в руках купюру. Пуилл нервно сказал ему:

— Да отойди ты от нас, ради Бога! Тебя же первого заметут за валюту!

— Не заметут, — сказал Бонд. — В Союзе недавно отменили валютную статью…

— И куда он с ней пойдёт? В сберегательную кассу?

Бонд и Пуилл на какое-то время отвлеклись от попрошайки и не заметили, что позади него, словно из-под земли, возник милиционер. А бедолага, как зачарованный, всё разглядывал портрет великого учёного Исаака Ньютона.

— А ну-ка, что это у тебя? — поинтересовался милиционер и ловко выхватил фунт из трясущейся руки. — Где взял? Иностранцев ограбил?

Бонд вмешался:

— Извините, офицер, я подарил этому гражданину банкноту в качестве сувенира из Англии.

— Из Англии? А документы у вас имеются?

Пуилл вынул дипломатический паспорт, Бонд — служебный. Милиционер тут же потерял к ним интерес и повернулся было к своей первоначальной жертве, но оказалось, что её и след простыл. Пожертвовав добычей, алкаш тихо улизнул и смешался с толпой. Милиционер покрутил головой, сунул изъятую купюру в карман и тоже удалился.

Глава III

Вряд ли можно было назвать сюрпризом то, что Кью приготовил Бонду для поездок по Москве и её окрестностям. Внешне это выглядело как самый обыкновенный седан "Мерседес" W126 тёмно-бежевого цвета, причём с левым "континентальным" рулём. Конечно, машина была снабжена разнообразными фирменными "примочками" Кью, как и милый сердцу Бонда "астон мартин". Ознакомление с ними заняло у Бонда не очень много времени — большинство оборудования было стандартным.

Бонд и Пуилл совершили поездку по городу — за рулём сидел Нейджел. Они посетили несколько достопримечательностей, а затем Пуилл остановил машину у сквера близ Новодевичьего монастыря — обоим захотелось размять ноги.

— Я бы вам посоветовал ехать на встречу с Коневым не на машине, а общественным транспортом, — сказал Пуилл.

— Почему? — удивился Бонд.

— Привлечёте меньше внимания. Только оденьтесь соответствующе: дешёвые джинсы, куртка советского производства, кепка…

Бонд и Пуилл медленно прогуливались по асфальтированной дорожке, тянувшейся вдоль пруда. В воде отражались башни и колокольни старинного монастыря. На скамейках сидели молодые мамы с колясками, пожилые люди, немногочисленные студенты. С левой стороны дорожки Бонд увидел скульптурную группу, показавшуюся ему странно знакомой: бронзовая мама-утка вела за собой выводок утят.

— Где-то я уже видел этих птичек, — сказал он.

— Вы бывали в Бостоне? — спросил Пуилл.

— Приходилось.

— Это — точная копия бостонской скульптуры, персонажи сказки "Дорогу утятам!" Птички очень понравились Раисе Горбачёвой, когда они с мужем были в Бостоне. Барбара Буш велела изготовить точную копию и подарила её Раисе. Так сказать, в знак примирения между Штатами и Советами.

— Интересно. Но, по-моему, одного утёнка не хватает. Если мне не изменяет память, их должно быть восемь.

От восьмого утёнка действительно осталось только крепление в асфальте.

— Наверное, вандалы постарались, — пожал плечами Пуилл.

— Вот так же они отщипывают от нас, — сказал Бонд. — Льготные кредиты, гуманитарная помощь, концессии… Может быть, русские даже поднимутся, окрепнут, нагуляют жирок. А потом в России придёт к власти какой-нибудь новый Сталин, и всё возвратится на круги своя.

— Вы пессимист, Джеймс.

— Профессиональный опыт не позволяет быть оптимистом.

Они обогнули пруд, поднялись по склону холма и оказались у ворот монастыря. Пуилл сказал:

— Когда-то здесь жила в заточении царевна Софья, сестра Петра Первого.

— В этом монастыре? — оживился Бонд. — Я знаю, что Пётр отстранил Софью от власти и отправил её в ссылку, только почему-то думал, что в Суздаль.

— В Суздаль Пётр услал свою первую жену Евдокию, — усмехнулся Пуилл.

— На месте Горби я бы сделал то же самое со всем Политбюро, — пробормотал Бонд.

— Горби сам из этой системы, так же как и Сельцин. И их взаимная неприязнь — всего лишь следствие борьбы за власть.

— И на кого из них вы бы сделали ставку?

— На этот вопрос пока никто не может ответить. Обстановка накаляется. Возможно, многое будет зависеть от того, что произойдёт в ближайшие дни. Поэтому, Джеймс, я возлагаю большие надежды на вашу встречу с Коневым. У него должна быть важная информация. Но должен вас предупредить: Конев — своеобразный человек. Разговаривая с ним, не вздумайте хвалить Горбачёва и Сельцина — он терпеть не может обоих. Но ругать их тоже не стоит, иначе Конев заподозрит вас в неискренности. Лучше всего соблюдайте нейтральный тон.

Утро оказалось пасмурным, собирался дождь. Бонд вышел из "Метрополя", облачённый в типичную одежду советского дачника — джинсы фабрики "Большевичка" (кстати, удивительно неплохо пошитые), клетчатая рубашка, брезентовая куртка, "кооперативные" кроссовки, купленные на Рижском рынке. На голове — то ли бейсболка, то ли панама с надписью "I love New-York" (тоже произведение кооперативной мастерской). Он спустился в метро, проехал три остановки и вышел на площадь у Белорусского вокзала.

День был рабочим, и у пригородных касс не толпились очереди. Бонд обезоруживающе улыбнулся ворчливой кассирше, которой пришлось разменивать двадцатипятирублёвую купюру — мелочи у него не хватило. Но заветный клочок бумаги он получил и прошёл в самое начало одной из пригородных платформ.

По перрону сновало с полдюжины грязных и крикливых цыганок. Они то и дело приставали к немногочисленным пассажирам. Бонд не избежал общей участи — к нему приблизилась страшная, как смерть, баба в цветастой юбке и обрушила целый ворох вопросов и предложений, от "дай погадаю" до "который час". У Бонда создалось впечатление, что речевой аппарат действовал у неё рефлексивно, независимо от мозга. Он ответил короткой фразой, которой научился в Румынии, и женщина мгновенно отстала.

Цыганская группа удалялась по платформе, а Бонд задумался об удивительной способности этих людей выживать и сохранять свою самобытность при любой власти. Цыгане оказались не по зубам Советам. Они плевали на паспортный режим, на закон о "тунеядстве" и прочие ограничения свободы, придуманные в стране за последние семьдесят с лишним лет. Даже сталинская карательная машина, подвергшая репрессиям евреев, чеченцев и крымских татар, в целом спасовала перед этим удивительным народом.

Подошёл пригородный поезд, который здесь называли электричкой. Кроме Бонда, в вагоне оказалось человек десять. Он сел на жёсткую деревянную скамью возле окна. Поезд тронулся и пополз с черепашьей скоростью, раскачиваясь на многочисленных стрелках, пока не добрался до следующей платформы. Народу в вагоне существенно прибавилось — проезд от этой платформы стоил меньше, к тому же здесь имелась станция метро. Через ряд от Бонда, лицом к нему, на сиденье плюхнулись два подростка. Один был обладателем необыкновенно узкого лица, а курносая физиономия другого, напротив, напоминала блин. Сопляки с жаром и с матом обсуждали какую-то неведомую Бонду Вику, которая, если верить их словам, "давала всему Осельцову". Так назывался довольно крупный подмосковный город, лежавший на пути электрички — видимо, мальчишки жили там.

На очередной станции в вагон вошла молодая тоненькая брюнетка с раскосыми глазами, похожая на китаянку. Она села наискосок от подростков. Заметив её, последние загоготали и стали демонстративно громко обсуждать внешность девушки, не стесняясь в эпитетах. Брюнетка то ли не понимала их, то ли делала вид, что не понимает. Продолжая ржать, сопляки поднялись со своих мест и сели рядом с ней.

— Девушка, а вы откуда, с Казахстана? — спросил длиннолицый.

— Нет, она с Иссык-Куля, — подчеркнув долгий звук "с", хохотнул курносый.

"Интересно, случайная это ситуация или спланированная?" — подумал Бонд. Кто-то ведёт его? Провокация? Хотят посмотреть, заступится он или нет? Если МИ-6 использует подростков в своей работе, то почему бы и КГБ не последовать их примеру? Молокососы между тем разошлись: курносый протянул руку и стал лапать азиатку за голые коленки, а длиннолицый пересел вплотную к ней и сделал попытку обнять. В следующий момент он уткнулся мордой прямо в ширинку своего приятеля — вскочившая азиатка заломила ему руку за спину. Курносый же не успел удивиться, как получил в физиономию смуглым кулачком и взвизгнул от боли. Потом девушка врезала длиннолицему под дых, угостила курносого двойным ударом ладошками по ушам и неторопливо прошла в соседний вагон. Подростки были так ошеломлены, что даже не сделали попытку преследовать её. Длиннолицый баюкал правую руку, курносый сморкался кровавыми соплями и трогал покрасневшие уши. Пассажиры старательно делали вид, что ничего не произошло.

"Случайность", — облегчённо подумал Бонд. Однако какая молодчина эта казашка, или кто там она есть! Он подавил желание разыскать её в другом вагоне, чтобы познакомиться.

Тем временем электричка достигла Осельцова. Молокососы, матерясь и заочно угрожая унизившей их девушке, вышли на платформу. Когда двери вагона закрылись, Бонд, по примеру многих советских граждан, вышел покурить в тамбур. Там воняло дымом и мочой, но он не обращал на это внимания. Ему предстояло проехать ещё три остановки, до платформы Перлушково.

Вообще-то наиболее удобный путь к правительственному пансионату "Лесные дары" — если добираться своим ходом, разумеется, чего его обитателям делать не приходилось — лежал через посёлок Журавлики. И будь встреча назначена в самом пансионате, Бонд воспользовался бы таким маршрутом, покинув электричку на платформе "Журавлики" и сев в местный рейсовый автобус. Однако ради конспирации Конев выбрал для разговора с агентом МИ-6 другое место, находящееся примерно в трёх милях от пансионата. Поэтому Бонд и вышел из вагона на станции Перлушково, а электричка, прощально прогудев, отправилась дальше.

Подкатил автобус местной линии, дребезжащий "ЛиАЗ" со скособоченным кузовом. Бонд помог какой-то старухе закинуть перевязанные верёвкой потёртые кошёлки в пропахший бензином салон. Других пассажиров, кроме них двоих, в автобусе не было. Да и старуха выгрузилась со своим барахлом уже на третьей остановке.

Минут через двадцать автобус, натужно ревя двигателем, преодолел мост над Москвой-рекой, которая в этом месте была гораздо у́же, чем в центре одноимённой столицы, свернул налево и въехал в знаменитый дачный посёлок Михайлов Увал. Его населяли в основном люди, имевшие отношение к науке и искусству, причём далеко не последние. Когда-то здесь жили композитор Прокофьев, гроссмейстер Ботвинник, физик Капица... Бонд знал, что на дачах знаменитостей и сейчас проживали их дети и внуки. А лет десять назад в Нью-Йорке кто-то познакомил Бонда с кинорежиссёром Никольским, который приехал туда, чтобы получить премию Национального совета кинокритиков США за свой фильм, поставленный то ли по Чехову, то ли по Толстому, а может, и по Гончарову. Никольский на радостях пригласил Бонда на свою дачу в Михайловом Увале. Бонд из вежливости принял приглашение. Конечно, он и предположить не мог, что когда-нибудь окажется по соседству с вотчиной режиссёра…

Автобус свернул с основной дороги направо и замер у бетонной будки, исписанной популярными словами на русском языке. Конечная остановка. Бонд вышел, огляделся. Теперь ему предстояло разыскать так называемый дипломатический пляж — на нём отдыхали по уик-эндам сотрудники многих посольств.

Неподалёку от остановки за грубо сколоченным деревянным столом сидели две пожилые женщины, по виду — деревенские. Они торговали продукцией со своих огородов. Бонд подошёл к столу. Женщины, до этого что-то с жаром обсуждавшие, засуетились и завозились с товаром — морковью, свёклой, зеленью.

— Почём лучок? — поинтересовался Бонд у одной, в цветастом платке.

— А рубль большой пучок, полтинник — маленький, — с готовностью ответила та. Бонд приобрёл у неё целых три пучка, у её товарки — большую связку моркови, чтобы расположить к себе, а потом спросил:

— Подскажите, как добраться до пляжа?

Торговки наперебой застрекотали, как сороки. Из их объяснений Бонд понял, что нужно идти дальше по главной улице посёлка, потом спуститься с горы и свернуть налево. "А там, милок, будет тебе по правую руку сперва один пляж, а за ним и другой, на который дипломаты ездют". Бонд поблагодарил и отправился в путь.

Он довольно быстро добрался до дипломатического пляжа. На нём, как и на первом, не было ни души. Бонд опустился на холодный песок, закурил и принялся ждать.

Что ж, похоже, пока всё идёт гладко. Даже слишком гладко. Теперь главное, чтобы ничего не сорвалось у Конева. Бонд посмотрел на часы — Конев опаздывал пока всего лишь на семь минут. А если он всё-таки не явится? Идти в "Лесные Дары" и разыскивать его там? До пансионата три мили, да и то не по дороге, а по пересечённой местности — сначала следовало перебраться на другой берег, потом идти через поля, овраги и густые заросли кустарника. Кстати, как намеревался Конев преодолеть водную преграду, вплавь? И вообще, не придётся ли вернуться в Москву, как говорят русские, не солоно хлебавши? Вновь связываться с Пуиллом, переназначать встречу? Время, опять время, которого нет.

Из-за поворота реки показалась резиновая лодка. В ней сидел один человек, он даже не притрагивался к вёслам — лодку несло течение. Бонд встал, подошёл к самой воде, всмотрелся. Чем ближе подплывала лодка, тем больше он убеждался в сходстве сидящего в ней человека со словесным портретом, который ему нарисовал Пуилл. Когда лодка заскребла по песчаному дну, у Бонда окончательно исчезли сомнения — перед ним был Харитон Конев собственной персоной, журналист и аналитик, сын репрессированных при Сталине родителей.

— Времени достаточно. Плыть нам примерно шесть километров, скорость течения — около двух километров в час. Так что…

— В нашем распоряжении — три часа, — усмехнулся Бонд. — Хорошо, что хотя бы меры времени одинаковы во всём мире. В последние годы в Англии стараются внедрить метрическую систему, однако пока безуспешно. Нам куда привычней мили, акры и галлоны.

— Галлон — где-то четыре литра? — спросил Конев.

— Галлон — восемь пинт. Вот это я могу сказать точно, — ответил Бонд.

Двухместная резиновая лодка несла их вниз по течению. Слева вздымался поросший лесом холм, в лесу то и дело мелькали дачи разной степени солидности. Правый берег был обрывистым и напоминал решето из-за обилия пещерок, в которых гнездились ласточки.

— Извините за столь необычное место встречи, но, как говорят в России, бережёного Бог бережёт. По крайней мере, здесь нас никто физически не сможет подслушать, — сказал Конев. — Если бы ещё иметь стопроцентную гарантию, что само наше свидание осталось вне внимания чекистов…

— Это не имеет значения, — покачал головой Бонд. — Даже если кто-то сел нам на хвост…

— А что, у вас есть подозрения?

— Пока нет.

— Тем лучше. Мы доплывём до моста — вы проезжали по нему, когда ехали сюда. Там я вас высажу. Подниметесь вверх, увидите автобусную остановку. А я проследую немного дальше, до села Изборы, где и сдую лодку. В Изборах живёт один мой хороший знакомый, он отвезёт меня в пансионат на своей машине… Теперь — главное. Я хочу, чтобы вы себе уяснили, мистер Бонд: от наших действий в ближайшее время зависит дальнейшая история человечества…

"Чёрт побери, а ведь М. говорил примерно то же самое", — подумал Бонд. Он сказал:

— Не слишком ли пафосно?

— Увы, нет. Горбачёв — в Крыму, в Форосе. В Москве…

— …на хозяйстве Ялдаев. Мне это известно.

— А известно ли вам, где сейчас Сельцин?

— Знаю точно, что в Москве его нет.

— Правильно. Он в Алма-Ате, в Казахстане. Общается с Насреддиновым, первым секретарём республиканского ЦК. Уже достигнута неофициальная договорённость, согласно которой Насреддинов займёт пост премьер-министра Союза Суверенных Государств. Господи, трудно выдумать более нелепое название! Сельцин должен приехать на подписание союзного договора. Но я более чем уверен, что ему не дадут это сделать.

— Кто?

— Очень многие члены Политбюро в случае подписания союзного договора потеряют свои посты.

— Так кто же конкретно?

— Прежде всего — нынешний премьер-министр Петров, тот самый, что затеял в январе изъятие у населения сто- и пятидесятирублёвых купюр. Кстати, как бы отреагировали англичане, если бы им сказали, что стофунтовые банкноты теперь недействительны и их необходимо обменять на новые в течение нескольких дней, да ещё доказать своё право на такую операцию?

— Мне трудно вообразить подобное. Возможно, правительство ушло бы в отставку, а министр финансов — под суд.

— Вот видите. Вообще ССГ подразумевает создание совершенно иных государственных структур, в том числе и силовых. Так что руководители министерств обороны, внутренних дел и КГБ также теряют всё. Добавьте сюда неизбежный уход прибалтийских республик, Грузии, возможно — Украины…

— Но ведь у вас прошёл референдум о сохранении Союза…

— Как раз эти республики высказались "против".

— Понятно.

— Я знаю, вы наделены широкими полномочиями, и в вашем арсенале достаточно технических средств. Возможна изоляция Сельцина по его прибытии в Москву. Этому надо воспрепятствовать. Я не люблю Сельцина, он неотёсанный мужлан, пьяница и популист. Но сегодня это единственный человек из высшего руководства, который способен противостоять возможному заговору, пусть и из личных амбиций.

— Не хочу огорчать вас, Харитон, но о возможном заговоре я знаю и без вас. В МИ-6 работают не дураки, мы просчитали неблагоприятные варианты развития событий. Другой вопрос — насколько вероятны такие варианты? Вы владеете какой-либо действительно ценной информацией?

Конев замолчал. Бонд терпеливо выжидал. Наконец, решившись, Конев произнёс:

— Сегодня мне стало известно о телефонном разговоре между председателем Верховного Совета Кульяновым и секретарём ЦК Игорем Шаниным. Кульянов, как и Горбачёв, находится в отпуске, только не в Крыму, а на Валдае. Он сказал Шанину, что работает над текстом заявления о недопустимости подписания договора. Вот это уже серьёзно. Кульянов — второе лицо в государстве.

Он снова замолчал и принялся с преувеличенным вниманием разглядывать берега. Бонд закурил и предложил Коневу. Тот отрицательно мотнул головой:

— Не курю.

В небе пророкотал зелёный армейский вертолёт. Бонд и Конев подняли головы. Опустив глаза, Бонд встретился взглядом с Коневым и сразу понял: тот знает ещё что-то важное. Вероятно, пролетевший вертолёт вызвал у Конева желание выложить эту информацию… но не до конца. Бонд отвёл взгляд.

— Я слушаю, Харитон, — как можно небрежнее произнёс он.

Конев кисло усмехнулся.

— В случае, если у этих, — он показал вслед улетевшему вертолёту. — всё получится, а мы потерпим неудачу… под "нами" я понимаю и вас тоже… меня, скорее всего, вычислят и расстреляют.

— А я, скорее всего, сгорю в атомном пламени. Вместе со всем остальным миром. По-вашему, это лучше?

Конев хохотнул и заметно расслабился.

— Убедили. Так вот, — он машинально оглянулся по сторонам и понизил голос. — Министр обороны Ярков сегодня обедает с председателем КГБ Клочковым. Сами понимаете —начальники двух наиболее мощных ведомств в стране, которые, мягко говоря, друг друга недолюбливают,  просто так вместе трапезничать не станут. Но, это, так сказать, присказка. А сказка такова — завтра на секретном объекте под названием "АБВ" планируется ещё более представительная встреча. Там будет практически вся верхушка — Петров, Клочков, Дуло, маршал Ярков… Кто ещё?.. Шанин, министр машиностроения Олушев, возможно — помощник Горбачёва Михайловский. В выходной день, в субботу, понимаете?

— И где находится этот объект "АБВ"?

— Вот уж чего не знаю, того не знаю, — грустно сказал Конев. — Где-то в Москве. А может, в ближнем Подмосковье. Но уж точно не дальше Урала. Попробуйте выяснить по своим каналам.

— Вы преувеличиваете наши возможности. Но за информацию спасибо.

Они помолчали. Потом Бонд спросил:

— Харитон, я понимаю, режим уничтожил ваших родителей… Но всё-таки, почему вы пошли на это? Видный журналист, депутат, наверняка член компартии…

— Уже нет. Вышел ещё в восемьдесят девятом.

— И что, без всяких последствий?

— Абсолютно. А пошёл я на это… Думаю, вы не поймёте моё объяснение.

— По-вашему, я настолько глуп?

— Нет, конечно, не в этом смысле… Вот вы говорите — видный журналист, депутат. Да, я получаю дефицитные продукты в спецраспределителе. Но любая ваша деревенская лавочка заткнёт этот распределитель за пояс по качеству и ассортименту. Отдыхаю в правительственном пансионате, который сравним по комфорту с рядовым мотелем где-нибудь в Орегоне. Езжу за границу, в том числе в страны Запада, что недоступно подавляющему большинству советских людей. Читаю запрещённые цензурой книги — Оруэлла, Солженицына… правда, их сейчас разрешили… Вы думаете, меня это радует? Поднимает уровень моей самооценки? Напротив, меня такое положение унижает. Почему жизненные блага, которые западный человек воспринимает как совершенно естественные, у нас являются атрибутом исключительно "небожителей"? Но и это не главное. Я ненавижу этот строй, понимаете? Я хочу избавить от большевиков мою страну и мой народ.

— Я вас понял, — произнёс Бонд.

— Боюсь, что не до конца. Вы не жили в России. Я говорю это не в упрёк вам, поймите меня правильно. В общем, для меня сейчас вопрос стоит так: пан или пропал. Либо мы с вами предотвратим возможный консервативный переворот и реставрацию сталинизма, либо…

"Мне нравится это "мы с вами", — подумал Бонд.

Конев, как и обещал, высадил Бонда у моста, по которому тот несколько часов назад проехал на рейсовом автобусе. Стоя у подножия косогора, Бонд смотрел, как лодка Конева вынырнула из тени под мостом и поплыла дальше, к селу Изборы — оно действительно было недалеко, виднелась возвышавшаяся над деревьями золотая маковка колокольни.

Бонд поднялся по косогору и оказался на обочине шоссе. Впереди он увидел обшарпанный павильон остановки. Кто-то сидел там, на грязной скамейке. Бонд медленно двинулся к остановке. Сзади, лязгая кузовом, вкатился на мост автобус. Бонд ускорил шаги. Из-под навеса остановки ему навстречу, широко улыбаясь, вышел Жуковский.

Противный холодок кольнул сердце. Бонд быстро оглянулся по сторонам. Конечно, наивно было думать, что старый знакомый из КГБ решил повидать коллегу из МИ-6, чтобы вспомнить былое за кружкой пива. Справа, среди крестов и чугунных оград сельского кладбища, Бонд заметил чёрную "татру" с антеннами на крыше. Из-за дерева за дорогой вышел типичный лубянковский громила в тёмном костюме. Дальше, шагах в пятидесяти, у обочины стояла чёрная "волга", возле которой маячили ещё двое топтунов. Наверное, и за мостом было не безлюдно.

Автобус прогрохотал мимо и притормозил у остановки. Жуковский махнул ему рукой: проезжай. "ЛиАЗ" выпустил облако сизого дыма и набрал ход, а Жуковский вплотную приблизился к Бонду.

— Джеймс, дружище! Надо же, какая встреча! Прямо нечаянная радость, как говорила моя бабушка! Лет пять не виделись… Не возражаешь, если я тебя сразу обыщу? Только не делай глупостей, ты на мушке.

— Рад тебя видеть, Валентин. Я чист, можешь проверить.

Жуковский быстро провёл ладонями по туловищу, рукам и ногам Бонда.

— Сказал правду, ценю.

— И кто же? Азиатская девушка в электричке? — спросил Бонд.

— Теряешь чутьё, старина! Мужик в тельнике и с сумкой на колёсиках. Помнишь? У него ещё была зелёная кепка.

— Помню. Он не вышел в Перлушково.

— Он не вышел — другой вышел... Ну, да Бог с ними. Мы тебя, Джеймс, держали на длинном поводке — пока ты гулял по Москве, за тобой почти и не следили.

"Ещё бы", — подумал Бонд. — "Если бы следили, сразу взяли бы на Сивцевом Вражке с потрёпанным "макаровым".

Жуковский продолжал:

— А вот когда ты ни с того ни с сего объявился на Белорусском вокзале, мы сразу сделали стойку. Тебя вели с самой платформы, не упускали из виду ни на секунду. Только вот содержание вашей беседы с Коневым осталось для меня тайной за семью печатями. Что поделаешь, нет у нас подходящей аппаратуры, не МИ-6 и не ЦРУ, чай. Конева мы задержать не можем — всё-таки депутат Верховного Совета… до поры до времени. Так что придётся тебе отдуваться за двоих, уж не взыщи. Сейчас мы с тобой сядем в машинку и поедем в одно большое здание. Там тебя ждут.

— Валентин, мы просто обменивались соображениями по поводу международной обстановки. Конев собирается писать книгу, и я…

— Ну да, и для разговора вы отправились в путешествие вниз по реке на неудобной резиновой лодочке, готовой каждую секунду перевернуться. Двое в лодке, не считая собаки… Джеймс, давай не будем валять дурака?

Он достал из кармана наручники и надел их на Бонда. Потом помахал своим сотрудникам. Притаившаяся на кладбище "татра" поехала к ним, хрустя колёсами по гравию. Громила с другой стороны дороги тоже подошёл. Жуковский сказал ему несколько слов по-русски, тот кивнул и двинулся к "волге". Жуковский распахнул заднюю дверцу:

— Залезай, Джеймс. Двигайся подальше, я сяду рядом.

Бонд протиснулся к противоположной дверце и сразу заметил, что ручка стеклоподъёмника отсутствует, а кнопка блокировки замка утоплена. "Наверное, она вообще не поднимается", — подумал он. Жуковский грузно опустился рядом, захлопнул дверцу и скомандовал:

— Поехали, Коля!

Водитель, которого Бонд не успел ещё разглядеть, щёлкнул рычагом передач. "Татра" тронулась. "Волга" пропустила её и двинулась следом. Доехав до перекрёстка, обе машины свернули налево и понеслись по Рублёво-Успенскому шоссе.

— Да, Валентин, ещё по поводу Конева… — начал было Бонд. Он решил бросить Жуковскому небольшую косточку — якобы Конев изложил в подробностях ему, Бонду, подковёрные интриги в аппарате Сельцина. Но Жуковский отмахнулся:

— Потом, потом, на Лубянке, — он бросил взгляд на Колю, вернее, на его мощный загривок. Бонд понял — водителю слышать их разговор не положено. От него не скрылось выражение досады на лице Жуковского. Скорее всего, на Лубянке с Бондом будут работать более высокие чины, и львиная доля лавров достанется им, а не Жуковскому.

Они въехали в деревню со смешным названием Байки. Дорогу впереди перегородил трактор с прицепом, рядом с ним стояли две легковушки, украшенные лентами и искусственными цветами — чёрный лимузин "чайка", похожий на детройтские модели конца пятидесятых, и белая "нива". Коля снизил скорость.

— Что там ещё? — проворчал Жуковский.

— По ходу, авария. Наверное, столкнулись по пьянке, — ответил водитель.

Авария действительно имела место. У "чайки" были помяты бампер и радиатор. На асфальте валялась дурацкого вида кукла в свадебном платьице, рядом растеклась лужа, в которой лежала разбитая бутылка из-под шампанского. Мордастый жених в костюме со съехавшим набок галстуком и три его дружка, все явно нетрезвые, наступали на тракториста, перепуганного долговязого парня. Дебелая невеста в платье точь-в-точь как у куклы стояла, уперев пухлые руки в бока, и орала то на тракториста, то на своих кавалеров. Водитель остановил "татру". Ядрёный мат был слышен даже в закрытом салоне. Жуковский сплюнул.

— Коля, объехать не получится?

— Никак нет, не пролезем.

— Разворачивайся. По ходу, тут у них надолго. Пока ментов дождутся, пока то-сё… Поедем через Перлушково, оттуда выскочим на Можайку.

Коля послушно развернул "татру" и сделал знак водителю "волги". Вторая машина повторила манёвр, но неудачно — угодила задним колесом в осколки и пропорола шину. Её водитель засигналил и замигал фарами. Жуковский выматерился, связался по рации со своими невезучими коллегами и велел им живо ставить запаску и догонять.

Когда миновали поворот на Перлушково, Бонд сказал:

— Можно, я хотя бы кое-что запишу, пока не забыл?

Жуковский оживился:

— Давай, пиши.

Он достал из лежавшего на сиденье портфеля чистый лист, карандаш и пустую папку, чтобы подложить под бумагу.

— Держи. Наручники тебе ведь не очень помешают?

Бонд отрицательно качнул головой и принял письменные принадлежности. Пока он что-то черкал, машина въехала в Перлушково и остановилась перед железнодорожным переездом — шлагбаум был опущен. Жуковский приоткрыл окно со своей стороны и закурил.

— Тебе, Джеймс, не предлагаю, — сказал он. — Не хочу рисковать.

Бонд понимающе кивнул и сделал вид, что увлёкся писаниной. В нескольких метрах от "татры" загрохотала электричка, прибывшая из Москвы. Бонд скосил глаза на своего соседа. Жуковский машинально провожал взглядом бегущие вагоны. Тогда Бонд, подавшись вперёд, молниеносно перерезал ребром листка сонную артерию водителя. В следующее мгновение с силой воткнул карандаш в Жуковского. Метил в горло, но Жуковский успел частично отбить удар, и карандаш проткнул ему щёку. Жуковский заорал, выплюнув сигарету, но успел схватить Бонда за руки. Бонд ударил его головой в нос. Жуковский выпустил руки Бонда, который тут же вырубил чекиста ударом в кадык. На переднем сиденье водитель Коля пытался одновременно зажать рану и достать пистолет — делать это левой рукой ему было очень неудобно, к тому же мешал ремень безопасности. Бонд выхватил из внутреннего кармана пиджака Жуковского ключ от наручников и освободился. К этому времени Коля добрался-таки до своего пистолета, но Бонд тут же отнял его и ударил рукояткой Колю в темя. Потом открыл дверцу, перевалился через бесчувственного Жуковского и выскочил из машины.

Шлагбаум поднялся, сзади засигналили. Мимо "татры" пошла толпа приехавших из города. И тут, как назло, Жуковский очнулся. Держась одной рукой за израненное лицо, другой полез в кобуру за пазухой. Джеймс выстрелил ему в колено, Жуковский снова заорал и схватился за ногу. В толпе закричали, люди бросились врассыпную. Стоявший за "татрой" микроавтобус заскрежетал сцеплением и судорожно задёргался, пытаясь выехать на встречную полосу.

— Извини, Валентин, — сказал Бонд. — Ничего личного.

Он ударил Жуковского рукояткой пистолета по голове. Тот повалился на сиденье. Бонд подошёл к микроавтобусу, водитель которого смотрел то на него, то на "татру", выпучив от ужаса глаза.

— Вали отсюда, — сказал Бонд и сделал выразительный жест рукой с пистолетом.

Водитель послушно выскочил из кабины и бросился наутёк. Бонд занял его место, объехал "татру" и скрылся за поворотом.

Через пять минут микроавтобус остановился у старой телефонной будки в безлюдном посёлке. Бонд зашёл в будку, бросил двухкопеечную монетку и набрал номер. На другом конце провода ответили, монетка провалилась в утробу таксофона.

— Могу я поговорить с Таней? — произнёс Бонд.

Глава IV

— Сюда, Джеймс!

В подмосковных сумерках, да ещё на фоне тёмного высокого забора Бонд видел только силуэт Веры — очень привлекательный, надо признать, несмотря на то, что она была не в "рабочем прикиде", а в тренировочных штанах и в старой куртке размера на два больше, чем требовалось. Девушка открыла скрипучую калитку. Справа сквозь завесу дождя тускло светились два окна, в которых мелькали отблески телеэкрана. Они же свернули налево. Бонд чуть ли не на ощупь следовал за Верой, то и дело натыкаясь на какие-то чурбаки и железяки. Он достал карманный ножик — ещё один шедевр Кью — и зажёг в нём крошечный, но мощный фонарик. Вера остановилась у сарая. К его стене была прислонена лестница.

— Лезь туда, — скомандовала Вера.

Бонд забрался по лестнице на чердак. Там приятно пахло сеном и неприятно — чем-то кислым. Он выглянул наружу и посмотрел на Веру. Она тихо сказала:

— Сейчас принесу тебе одеяла. Только не кури там!

Вера ушла. Бонд уселся в сене, прислонившись к деревянной стене, и закрыл глаза…

Ещё полчаса назад у него не было уверенности, что девушка придёт на встречу. А ведь она осталась единственным человеком, к которому он мог обратиться за помощью в сложившейся ситуации. После нападения на сотрудников КГБ ему не дали бы не то что добраться до посольства, но и вообще остаться на свободе. Микроавтобус он бросил возле телефонной будки и сел на проходящую электричку, на которой доехал до станции Малые Ерёмы. Неподалёку от станции, в заросшем парке, высились кирпичные останки помещичьего дома, разрушенного после большевистского переворота 1917 года. Пользуясь вызубренной инструкцией, Бонд разыскал в развалинах "подарочек дядюшки Кью" — схрон, приготовленный на крайний случай. В схроне, помимо документов на разные имена, а также оружия, консервов, спиртного во флягах, одежды и денег — рублей и долларов, имелись спутниковый телефон-факс с питанием от мускульного генератора и ещё кое-какая утварь из лаборатории Кью.

Забравшись в лесную глухомань, Бонд связался со штаб-квартирой МИ-6, доложил о сложившейся ситуации и запросил сведения о местонахождении объекта "АБВ". Ответ ему обещали дать в течение шести часов, то есть до полуночи. Странно, но, по сведениям глубоко законспирированных резидентов МИ-6, на Лубянке царила тишина. Никакой суеты по поводу инцидента на перлушинском переезде, никаких известий о двух раненых сотрудниках, а ведь прошло уже часа два... Неужели им сейчас настолько не до того? Да, события и впрямь приобретают угрожающий оборот.

Бонд достал позаимствованный в схроне крем от комаров и смазал им шею, лицо и кисти рук. Он проторчал в чаще почти до темноты и явился на место встречи с Верой минута в минуту. А она ждала его, как оказалось, уже четверть часа. Конечно, Бонд не посвятил её в свою миссию, просто сказал, что ему надоела слишком назойливая опека со стороны КГБ. Но и этого оказалось достаточно. Самое главное — Вера не держала на него обиды за ту бестактность с пятьюдесятью фунтами.

Снаружи послышался шорох — кто-то лез вверх по лестнице. Бонд сжал в руке "беретту" из схрона — пистолеты Жуковского и водителя Коли он утопил ещё днём в лесном болотце. В окно влезла Вера, подмышкой у неё было одеяло, в руке — пакет. Она прошептала:

— Я тут тебе поесть принесла.

Вера бросила одеяло, достала из пакета завёрнутые в газету бутерброды и водочную бутылку и положила их на дощатый пол.

— Здесь чай, — пояснила Вера. — Водки у нас нет, отец всё выпил.

— У меня с собой водка, — сказал Бонд. — Будешь?

— Нет. А ты?

— Пожалуй, тоже пока воздержусь.

Бонд поднялся с места, Вера тоже встала и вдруг порывисто прижалась к нему. Он обнял её, вдохнул запах её волос. Она переступила, опрокинула бутылку. Но им было уже всё равно.

Горки-20 расположены милях в двадцати трёх к западу от Москвы. Это небольшой посёлок, застроенный блочными и панельными жилыми домами городского типа. Известен он главным образом благодаря конному заводу, где разводят элитные породы лошадей — тут вам и донские, и кабардинские, и знаменитые орловские рысаки. Покупатели со всего мира, которые съезжаются сюда в дни проведения аукционов, понятия не имеют о том, что всего в нескольких сотнях ярдов от манежа расположена служебная резиденция Комитета Госбезопасности, так называемый объект "АБВ". По виду это рядовая казённая дача в густом лесу, окружённая дощатым забором — таких немало в ближнем Подмосковье. Но вопросы здесь решаются отнюдь не рядовые…

В субботнее утро по Рублёво-Успенскому и Можайскому шоссе неслись правительственные лимузины ЗИЛ-4104 и чёрные "Волги-3102". Проезжали они с интервалом в десять-пятнадцать минут, чтобы не возбуждать любопытство обывателей. Впрочем, последние так привыкли к ревущим на дорогах "членовозам", как их называли в России — ЗИЛы полагались только членам Политбюро ЦК КПСС, — что не обращали на них никакого внимания.

А "членовозы" и "волги" между тем съезжались в одно и то же место — на секретный объект "АБВ". Железные ворота открывались буквально за секунду до прибытия очередной машины и сразу же за ней захлопывались. К полудню на асфальтированной площадке возле двухэтажной каменной дачи стояло уже семь или восемь автомобилей. Их недавние пассажиры собрались на первом этаже, в большой, отделанной дубовыми панелями комнате, которая изначально служила столовой, но использовалась также и в качестве зала заседаний благодаря длинному удобному столу. На столе стояли блюда с нарезанными сырокопчёной колбасой, бужениной и ветчиной, ароматным сыром, красной рыбой, а также бутербродами с красной и чёрной икрой. Еда соседствовала с напитками. Из безалкогольных имелись минеральная вода "Боржоми", клюквенный морс в графинах, лицензионные "Фанта" и "Пепси-кола". Был и алкоголь — грузинское сухое красное и белое вино, экспортная водка, армянский коньяк, шотландское виски и английский джин. Почти все эти яства давно уже исчезли из обычных советских магазинов, а то и не появлялись в свободной продаже никогда.

Во главе стола сидел министр внутренних дел Болеслав Дуло, латыш по происхождению, обладатель обширной залысины и забавной двусторонней шевелюры из остатков волос на макушке. Сбоку от него занял место маршал Денис Ярков, министр обороны. Его лицо, словно вытесанное из растрескавшегося дуба, было совершенно непроницаемо. Почти напротив двустворчатой двери, ведущей из прихожей, расположился похожий на школьного учителя Вадим Михайловский, глава аппарата Горбачёва. Прищуренными глазами в очках он то оглядывал присутствующих, то смотрел на часы. Время от времени он хватался за ручку и что-то черкал на листе бумаги, который лежал перед ним. На противоположном конце стола тихо переговаривались совершенно лысый секретарь ЦК Игорь Шанин и его тёзка Олушев, министр машиностроения. А председатель КГБ Виктор Клочков, как и положено спецслужбисту, занял неприметное место в самом тёмном углу — вошедший в столовую увидел бы его в последнюю очередь. За маленьким столиком у окна сидели две стенографистки со своими блокнотами.

Ждали только премьер-министра Владимира Петрова. Михайловский черкал ручкой по бумаге всё более нервно — а ну как Петров в последнюю секунду струсил?

— Может, позвонить Петрову в машину? Где он застрял? — не выдержав, спросил он и посмотрел на Клочкова. Тот покривил губы и ответил:

— Звонили минут десять назад. Петров проезжал Журавлики, вот-вот прибудет.

Словно в подтверждение слов Клочкова хлопнула входная дверь. В столовую вошёл Петров — плотный, круглоголовый крепыш, стриженный "ёжиком", и сказал:

— Здравствуйте, товарищи!

Товарищи ответили вразнобой. Клочков добавил ехидно, указывая на Михайловского:

— Вот Вадим Сергеевич себе места не находил, волновался — приедете или нет.

— А куда же я денусь! — бодро провозгласил Петров. Он отодвинул стул и, отдуваясь, сел напротив Михайловского. Михайловский почувствовал запах спиртного. Он злобно стиснул зубы — неужели "ёжик" настолько боится, что прямо с утра залил глаза?! А Петров уже схватил со стола бутылку виски и обвёл присутствующих взглядом:

— Налить кому-нибудь?

— Не рановато ли, Владимир Николаевич? — сказал Клочков.

— Нормально… Так никто не будет?

Не дождавшись ответа, Петров налил виски в бокал. Залпом выпил, привстал, потянулся к блюду с бутербродами. Взял с чёрной икрой, торопливо откусил и спросил с полным ртом:

— А что, Григорий Иванович не приедет?

— У товарища Ялдаева другие заботы, — заявил Клочков, он явно взял на себя роль лидера. — Давайте работать, товарищи, времени у нас в обрез. Владимир Николаевич, вы заморили червячка? Начнём. Все вы знаете, по какому поводу мы тут собрались. Я думаю, в свете подготовки так называемого союзного договора, который несёт угрозу самому существованию нашего социалистического отечества, ни у кого не вызывает сомнений необходимость введения режима чрезвычайного положения на всей территории СССР. Я тут выписал себе основные вопросы, которые нам следует решить в оперативном порядке… — Клочков пододвинул к себе блокнот.

— Погоди, Виктор Алексеевич, — подал голос маршал Ярков. — Надо же делать, как положено! Сперва — повестка дня: пункт первый, пункт второй, ставим на голосование…

— Некогда, Денис Трофимович, разводить формализм. Обойдёмся без обычных процедур, — резко ответил Клочков. Ярков обиделся — опустил глаза и набычился, но замолчал. Клочков продолжал:

— Прежде всего, следует создать государственный орган, который возьмёт на себя всё бремя ответственности и деятельности в условиях чрезвычайного положения. Можно его так и назвать — Государственный комитет по чрезвычайному положению, сокращённо ГКЧП. Возражения есть?

Присутствующие переглянулись. Возражений не было.

— Предлагаю включить в состав ГКЧП следующих товарищей, — Клочков заглянул в блокнот. — Товарищ Ялдаев Григорий Иванович — председатель.

— А он согласен? — поинтересовался Михайловский.

— Согласен, я говорил с ним сегодня утром. К тому же, как вице-президент, он имеет право выполнять абсолютно все функции президента СССР. Дальше. Петров Владимир Николаевич — тут, я думаю, вопросов вообще не должно быть, он глава правительства… Так… Дуло Болеслав Арвидович, его ведомству поручается важнейшая задача по сохранению порядка среди гражданского населения.

— Кстати, по поводу общественного порядка, — сказал Дуло. — Что за стрельба была вчера в Перлушкове? Мне доложили, Виктор Алексеевич, что там на переезде какой-то мужчина ранил двух ваших сотрудников, а потом угнал "рафик"…

Клочков поднял тяжёлый взгляд на Дуло.

— Не двух, а только одного, Болеслав Арвидович. Да и тот ранил сам себя, случайно. В ногу.

— Но… — начал было Дуло, однако Клочков тут же перебил его:

— Товарищ Ярков Денис Трофимович, министр обороны! — а сам в упор смотрел на министра внутренних дел. Дуло, поняв, больше не стал выступать. Тогда Клочков перевёл взгляд на маршала. Тот никак не отреагировал на то, что оказался членом комитета. "Видать, сильно обиделся, дуболом с погонами", — подумал Клочков. — "Ну, ничего, ты у нас в министрах не засидишься. Стар стал, да и нервишки пошаливают. Потом проводим тебя с почётом на пенсию". Эта мысль промелькнула в его голове за какую-то долю секунды, и он продолжил:

— Учитывая катастрофическое положение в социалистической экономике, мы включили в список двух крепких хозяйственников — председателя Крестьянского союза Валерия Старолипова и президента Ассоциации госпредприятий Алексея Кизякова, последнего — по совету товарища Шанина.

— А они согласны? — снова спросил Михайловский.

— Они пока не в курсе, но согласятся. Партийная дисциплина… Ну, и последний — ваш покорный слуга, Клочков Виктор Алексеевич, председатель Комитета государственной безопасности СССР. А вот теперь, Денис Трофимович, будем голосовать. Кто за то, чтобы утвердить такой состав ГКЧП?

Все подняли руки. От взгляда Клочкова не укрылось, что Михайловский воспринял своё отсутствие в списке с облегчением. Зато министр машиностроения Олушев явно недоволен — вон, глядит волком. Ладно, братец, потерпи немного, для тебя тоже найдётся дело.

— А почему в списке нет Кульянова? Он нас поддержит или нет? Как-никак председатель Верховного Совета, — сказал Петров, пихая в рот буженину ломтик за ломтиком и запивая красным вином. Сидящий напротив Михайлов старался не смотреть на него, чтобы не выдать своего отвращения: "Жрёт и жрёт, как свинья!"

— Кульянов не говорит ни "да", ни "нет", — сказал Шанин. — но вставлять нам палки в колёса он вряд ли будет. Слишком хитёр и осторожен, старый лис. Скорее всего, займёт выжидательную позицию.

— Мы не можем полагаться на авось, — резко сказал Клочков. — Прошу вас, Игорь Савельевич, сегодня же поговорите с ним ещё раз с глазу на глаз. Если Кульянов будет возражать, сообщите мне.

— Сделаю, — кивнул Шанин.

— Ну-с, так… — Клочков принялся листать блокнот.

— Надо обсудить, что комитет предложит гражданам, — сказал Олушев. — необходимо принять меры, которые получат широкую поддержку населения.

— Частников поприжать, кооператоров этих! — загудел Ярков.

Клочков оторвал взгляд от блокнота и уставился на Яркова своим знаменитым "андроповским" взглядом, которым втайне очень гордился.

— Только не надо рубить шашкой с плеча, Денис Трофимович, — деланно-мягко произнёс он. — Частников у нас уже сейчас немало. Напротив, следует обязательно заострить внимание на том, что им будет оказана поддержка — разумеется, не в ущерб государственным предприятиям. А там посмотрим.

Ярков выпятил челюсть. Опять этот гэбешник осадил его при всех! Чтобы невзначай не нагрубить Клочкову, он налил себе стопку водки и выпил, тяжёлое лицо его налилось кровью.

— Ликвидировать все эти управы, префектуры, мэрии… — промычал Петров, жуя копчёную колбасу. — А то поразвели тут Западную Европу… особенно прибалты всякие… Извини, Болеслав Арвидович.

Дуло понимающе покивал головой.

— Очень хорошее предложение внёс Владимир Николаевич, — одобрил Клочков. — мы особо констатируем, что всей полнотой власти обладают лишь те государственные органы местного самоуправления, которые перечислены в Конституции СССР.

— Оружие надо изъять, — сказал Дуло. — Масса неучтёнки! Многие тайком привезли с собой из Афганистана, ещё идёт контрабанда через кавказские республики и Среднюю Азию из Турции, Ирана, Пакистана...

Клочков удостоил своего "конкурента" лишь кивком.

— Запретить митинги, демонстрации, — продолжал министр внутренних дел. — Помните, что устроили зимой на Манежной площади, когда с Вильнюсом были проблемы? Я уж думал, пойдут Кремль громить.

— Дерьмократы, — прошипел Ярков.

— Товарищи, это всё, конечно, хорошо, — Клочков вынул из карамана замшевую тряпочку, снял очки и принялся протирать их. — Но пока мы с вами обсуждаем только, так сказать, репрессивные меры. Кнут у нас есть, а как же пряник?

— Надо накормить народ, — изрёк Шанин и посмотрел на Петрова. Скорее всего, это произошло случайно, но тот, подстёгнутый алкоголем, немедленно взвился:

— Что ты на меня смотришь, как будто я виноват в том, что в магазинах ни хрена нет!

— Спокойно, спокойно, Владимир Николаевич, — попытался утихомирить его Клочков, но Петров не унимался:

— Стало невыгодно торговать по установленным ценам, понимаете? Не-вы-год-но! Это я вам как финансист говорю! Весь товар идёт или налево, к частникам-перекупщикам, или вообще за рубеж! Не надо было в восемьдесят седьмом отменять госмонополию на экспорт! Я ещё тогда говорил, что в результате получим пустые склады с мышами!

— С экспортом мы разберёмся, — сказал Клочков. — А сейчас необходимо изыскать резервы, расконсервировать эн-зэ, если понадобится…

— То есть как это — расконсервировать эн-зэ? — не выдержал Ярков. — И армейские тоже?

— В ваше хозяйство никто лезть не собирается, товарищ Ярков, — успокоил его Клочков.

— С уборочной ещё надо что-то решать. В колхозах никто работать хочет. Колхозники спят и видят, как бы фермерами заделаться. Опять будет кулачьё по деревням! — пробурчал Петров.

— Мы им покажем "фермеров"! — пригрозил Дуло. — у нас здесь не Америка!

— На уборочную пошлём солдат, — ляпнул Шанин. Это было ошибкой — Ярков снова побагровел и рявкнул:

— Почему сразу солдат, Игорь Савельевич?! Солдаты служить должны, а не картошку копать!

— Тихо, тихо, товарищ Ярков. Солдаты ваши будут служить. Что у нас, студентов мало? Итээровцев разных? — сказал Клочков.

— Можно ещё пообещать выделить каждой семье участок под сад и огород, соток на двенадцать, — подал идею Петров.

— Хорошая мысль, — одобрил Клочков и посмотрел на Михайловского. — А вы у нас что молчите, Вадим Сергеевич? Неужели у вас нет никаких предложений?

Михайловский усмехнулся.

— Всё, что вы здесь говорите, конечно, правильно. А вот как быть с Михаилом Сергеевичем? Он возвращается из Крыма в понедельник.

Воцарилось молчание. Сидящие стали переглядываться. Михайловский посмотрел на Клочкова и внезапно понял, что шеф КГБ уже продумал все действия по отношению к Горбачёву, но ему почему-то было нужно, чтобы этот вопрос поднял кто-нибудь другой. Петров нерешительно произнёс:

— Позвоним ему, поговорим…

— Такие вопросы, Владимир Николаевич, по телефону не решаются, — сказал Клочков. — надо лететь к нему в Крым. И не позднее, чем завтра утром.

— Кто полетит? — тут же спросил Петров.

— Я предлагаю, чтобы делегацию возглавил Вадим Сергеевич, как руководитель аппарата Президента.

"Так я и знал", — подумал Михайловский. Клочков продолжал:

—От ЦК поедет товарищ Шанин, а от совмина — Олушев.

— Жертвенных бычков на заклание посылаете, Виктор Алексеевич? — занервничал Шанин.

— Чем плох зампред Мослаков? — добавил Олушев. — Оборонщик опять же…

— Кстати, об оборонщиках. Денис Трофимович, есть у вас кто-нибудь на примете от вашего ведомства? — спросил Клочков.

— Вот сами бы и полетели с нами, товарищ маршал! — каким-то детско-капризным голосом протянул Олушев.

Ярков развёл огромными руками:

— Мне надобно быть здесь. Дам команду генералу Жарову. Опытный военачальник, ветеран войны, вся "сухопутка" под его руководством.

— А кто будет от Верховного Совета? Может, Кульянов, если мне удастся его уломать? Горбачёв ему доверяет, — сказал Шанин. Клочков покачал головой:

— Горбачёв-то доверяет, но у нас к нему полного доверия нет. Так что обойдёмся. А для вашего спокойствия, Игорь Савельевич и Игорь Давыдович, мы включим в делегацию руководителя "девятки" товарища Бердяева, чтобы он там держал всё под контролем на всякий случай (9-е управление КГБ занималось охраной высших государственных лиц СССР — прим. автора).

— Ну, тогда ладно, — пробормотал Шанин и посмотрел на Олушева. Тот пожал плечами.

— Ваша задача — добиться от Горбачёва согласия не подписывать союзный договор, — сказал Клочков, обращаясь к Михайловскому.

— А если он откажется? — спросил Михайловский.

— Тогда, я думаю, хрущёвский вариант, — встрял Дуло. Клочков поморщился:

— Мы не будем создавать видимость государственного переворота, Болеслав Арвидович. Вы представляете, какой шум поднимет Запад, все эти буши и мейджоры? Объявим, что товарищ Горбачёв временно нетрудоспособен по болезни, но продолжает возглавлять государство. Связь ему обрубим, конечно…

— Ядерный чемоданчик тоже? — осведомился Ярков.

— Нет, наверное, оставим! — съязвил Шанин. — пускай с ракетами играется!

Клочков покачал головой.

— А Сельцин? — напирал Михайловский. — Послезавтра он возвращается из Алма-Аты. Как быть с этим медведем? Его так просто не обломаешь.

— Сельцин по возвращении, скорее всего, сразу поедет к себе на дачу. Дам приказ "Омеге" блокировать его там, как и остальных руководителей Российской Федерации.

— Может, лучше сразу на аэродроме? — предложил Ярков. — Он ведь сядет на Беляковском?

— Можно и на Беляковском. Там видно будет. А сейчас, товарищи, займёмся вплотную подготовкой первоочередных документов и постановлений, которые будут оглашены девятнадцатого числа по всем средствам массовой информации. Работы у нас очень много…

Несмотря на тёплый августовский день, окна в столовой не открывали. Лишь одна форточка была распахнута настежь. Но и через неё внутрь не проникали ароматы подмосковного леса — проём затягивала тончайшая прозрачная плёнка. От плёнки тянулась почти не заметная простым глазом полимерная нить. Другой её конец был прикреплён к мембране миниатюрного устройства, висящего на стволе высокой сосны. А уж это устройство передавало направленный — чтобы нельзя было запеленговать — сигнал частотой 2,4 гигагерца на совмещённый с магнитофоном приёмник-декодер. Провод от приёмника тянулся к наушникам на голове Джеймса Бонда, мирно сидящего с удочкой на берегу небольшой подмосковной речки.

Примерно через час после того, как Вера покинула чердак сарая и вернулась в дом, из которого доносился храп её пьяного отца, Бонд вновь связался с МИ-6 и получил по факсу топографическую карту. На карте было отмечено расположение объекта "АБВ". Оказалось, что от Журавликов до него — всего-то миль шесть, однако идти пешком Бонду совершенно не хотелось, да и время было дорого. В сарае, в куче всякого хлама, он разыскал старый, но ещё способный ездить велосипед "Украина", накачал шины, надел на спину объёмистый рюкзак с необходимым оборудованием и пустился в путь.

Дождь, к счастью, кончился. Однако ехать пришлось в почти полной темноте — фары на велосипеде не было, а уличные фонари имелись только в деревнях. Время от времени дорогу освещали встречные или попутные автомобили. Не прошло и часа, как агент 007 увидел справа на шоссе слабо светящуюся стеклянную громаду манежа конного завода, а чуть подальше слева — немногочисленные огоньки в окнах жилых домов посёлка Горки-20.

Бонд спрятал велосипед в придорожных кустах. Ещё на подходе к посёлку он выбрал тринадцатиэтажное здание и направился к нему. Но тут его ждала неудача — у подъезда тусовалась пьяная компания в составе шести или семи подростков и девиц. Увидев незнакомого, "не с нашего района" мужика в затрапезной одежде и с рюкзаком, сопляки решили над ним поглумиться. Самый крепкий — наверное, постоянно ходил в качалку — подошёл Бонду и спросил закурить. Бонд без лишних слов протянул ему нераспечатанную пачку "Мальборо" и ещё присовокупил пьезозажигалку в виде статуи Свободы — пришлось пожертвовать сувениром Феликса. Тот опешил, взял подарки, даже сказал "спасибо" и тут же вернулся к своим, радостно матерясь. Пока подростки разглядывали диковинную зажигалку и щёлкали ею, Бонд скрылся из их поля зрения.

Он поднялся на последний этаж соседней высотки и через машинное отделение лифта проник на плоскую крышу. Достал из сумки комплект и при свете фонарика принялся за дело. Не прошло и четверти часа, как всё было готово. Бонд тщательно сверился с компасом и картой, надел очки ночного видения, снабжённые дальномером. Подошёл к краю крыши, застегнул ремни, взялся за перекладину и шагнул в двенадцатиэтажную пропасть.

В крыло дельтаплана ударил тугой воздух. Бонд скользил над ночным лесом, высматривая силуэт дачи, обозначенной на карте. Только таким образом и можно было проникнуть на территорию спецобъекта — по периметру забора она охранялась телекамерами и датчиками, реагирующими на изменение ёмкости, которое вызывалось появлением вблизи любого живого существа крупнее спаниеля. С воздуха же проникновения никто не ожидал, и через полторы или две минуты агент успешно опустился на крышу дачи.

Камеры слежения были установлены только на двух входах в дом — парадном и чёрном. Поэтому Бонд не опасался, что его заметят в то время, когда он затягивал форточку специальной упругой плёнкой. Последняя посредством туго натянутой нити передавала вибрации на мембрану передатчика, который Бонд закрепил на дереве. Этот хорошо известный всем принцип игрушечного телефона из двух спичечных коробков использовался для того, чтобы возможная проверка не обнаружила в помещении "жучки".

Покончив с размещением передатчика, Бонд покинул территорию спецобъекта, что оказалось немногим сложнее, чем попасть на него. Используя "кошки", агент вскарабкался на верхушку сосны и стартовал с неё на параплане, который ещё недавно был дельтапланом. Этот трансформер был создан специально для проникновения на закрытые объекты с воздуха — лётные качества дельтаплана позволяли приземляться в нужное место с высокой степенью точности, а относительная несложность прыжка с парапланом, когда место посадки уже не имело значения, облегчала эвакуацию.

Остаток ночи Бонд провёл в лесу. Утром он отправился в Горки-20. В местном хозяйственном магазинчике приобрёл рыболовные принадлежности. А к полудню уже сидел на берегу речки как раз на пути прохождения сигнала. У Бонда был вид заправского советского любителя-рыболова.

Он просидел с наушниками на голове почти до самого вечера. Снял их только тогда, когда члены новообразования с нелепой аббревиатурой ГКЧП разъехались со спецобъекта. Не пройдёт и полусуток, как плёнка в форточном проёме и передаточная нить распадутся под действием атмосферной влаги, а в фаянсовом корпусе передатчика лопнет резервуар с кислотой, которая уничтожит всю электронную начинку.

Бонд ехал на рейсовом автобусе в Журавлики и осмысливал полученную информацию. Ясно, что предупреждать Горбачёва поздно. Конечно, он сообщит в Центр о готовящейся акции, как только доберётся до спутникового телефона, но что в этом толку? Всё равно те не смогут связаться с Генеральным секретарём. Незваных гостей в крымскую резиденцию не пропустят. Международный звонок наверняка заблокируют. А может, проникнуть на какую-нибудь из многочисленных дач здесь, в Подмосковье, и позвонить Горби по "вертушке" или по ВЧ — телефонам правительственной связи? Авантюра из области фантастики, к тому же Горби наверняка ему не поверит. Нет, Генерального секретаря придётся пока списать со счетов.

Другое дело — Сельцин. Похоже, заговорщики не воспринимают его всерьёз. Послезавтра Сельцин прилетает из Казахстана. Самолёт его сядет на военном аэродроме Беляковский. Клочков ещё не решил, где задерживать президента России — в аэропорту или на даче. Что ж, исходя из худшего, придётся ехать на Беляковский.

А вообще занятно, что Клочков решил не раздувать вчерашнее происшествие в Перлушкове. Для него, Бонда, это большой плюс. Конечно, за ним всё равно идёт охота, но хотя бы не нужно опасаться любого встречного милиционера — Клочков ясно дал понять Дуло, что его ведомства это дело не касается.

Автобус въехал на привокзальную площадь посёлка Журавлики. Впрочем, площадью её можно было назвать лишь с большой натяжкой — покрытое неровным асфальтом место, окружённое убогими магазинами, возле которых теснились палатки и навесы кооператоров. Двери автобуса открылись, Бонд вышел вместе с другими пассажирами и направился к дому Веры. Вряд ли её алкаш-отец обнаружит пропажу старого велосипеда. "Даже если обнаружит — решит, что пропил", — подумал Бонд.

Калитка была не заперта. Бонд прошёл через двор, косясь на окна дома. Было около шести часов вечера. Вера сказала, что до семи будет сидеть с племянницей — дом её сестры находился неподалёку, на соседней улице. Но Бонд не мог ждать ещё два часа, необходимо было срочно сообщить обо всём услышанном самому М.

Он залез на чердак, положил в сумку спутниковый телефон и уже спускался вниз, как вдруг услышал сзади хриплый пропитой голос:

— Алё, мужик! Ты чего здесь лазаешь?

Бонд спокойно добрался до земли и обернулся. Перед ним, покачиваясь, стоял Верин отец. Вера говорила, что ему сорок три, однако на вид Бонд дал бы папаше не меньше шестидесяти. Он был одет в застиранные тренировочные штаны, сандалии с носками и байковую рубашку, на которой Бонд заметил следы блевотины. Видимо, возвращался из "скворечника" — уличного дощатого клозета с выгребной ямой. Бонд обезоруживающе улыбнулся и сказал:

— Здорово, папаша! Вера разрешила мне оставить у вас свои вещички на время, вот я за ними вернулся.

— Какие ещё вещички? А ну, покажь!

Отец приблизился к Бонду, благоухая водочным перегаром.

— Не волнуйся, папаша, ничего твоего не взял, — Бонд поставил сумку на землю и расстегнул её. Отец тупым взглядом прошёлся по кофру с телефоном и свёрнутому полотнищу дельтаплана-трансформера, потом зацепился за консервы.

— О, закусь!

— Тут и выпивка есть, — голосом искусителя произнёс Бонд. Он расстегнул внутренний карман сумки и извлёк из него флягу. Надо было видеть, как загорелись при этом глаза Вериного папаши!

Глава V

Вера, держа в одной руке зонтик, другой открыла калитку и вошла во двор. Из хозблока, где размещалась летняя кухня, слышался дуэт, тянувший какую-то песню. "Опять папаня с кем-то на пару нажрался", — механически констатировала она. Голос отца Вера узнала сразу, а вот кто второй? Дядя Федя? Васька-грузчик? Господи, да они же по-английски поют! Точно, "И я её люблю", самая что ни на есть натуральная битловская песня!

Бонд и отец сидели на летней кухне за обтянутым древней клеёнкой столом, на котором красовался натюрморт из сковородки с остатками пригоревшей яичницы, горбушки чёрного хлеба, двух или трёх открытых банок с консервами и металлических фляг. Отец поднял глаза на дочь:

— О, Верунчик, садись с нами, споём…

— Сейчас, батя, сейчас споём… Слова вот только разучу, — сказала Вера и поманила Бонда. Они вышли во двор, пришлось встать под зонтиком — опять полил дождь. Бонд был ни в одном глазу. Вера зашипела:

— Какого чёрта ты скорифанился с папашкой? Что я теперь ему скажу?

— Вера, мы случайно столкнулись. Он увидел меня, когда я лез на чердак.

— А зачем его поишь? Он и без тебя свою норму наберёт! Сам-то, вон, как стёклышко!

— Вера, клянусь, мы с твоим отцом пили одинаково, — Бонд даже поднял правую руку ладонью вперёд. — Я ему сказал, что я — сын русских эмигрантов, приехал из Англии на Конгресс соотечественников, он как раз сейчас проходит в Москве. А с тобой мы познакомились якобы на улице, я защитил тебя от хулиганов… Собственно, так ведь оно и было! Кстати, твой отец неплохо знает английский.

— У него в школе была пятёрка, — вздохнула Вера, — только ни хрена это ему не пригодилось. И что теперь будем делать, а?

— Мне нужно место, где я мог бы… как это у вас говорят?.. перекантоваться. Хоть какое-нибудь жильё.

— Жильё имеется. Одна моя подруга уже давно пытается сдать квартиру, но всё никак не получается — то клиенты ей не нравятся, то денег предлагают мало…

— Где эта квартира?

— В районе Щёлковской. Однушка.

— Что такое "однушка"?

— Ну, однокомнатная значит.

— Твоя подруга лишнего болтать не будет?

— За это можешь не беспокоиться, лишь бы деньги платил. Ленка хочет сто баксов в месяц, прикинь?

— Это пустяк. Я готов заплатить такую сумму всего за пару дней. Можешь сейчас с ней связаться?

— Звонить надо… Только ты Ленке не говори, что всего на пару дней — не согласится.

— Выдам ей аванс хоть за три месяца.

— Круто! Подожди, я посмотрю, что там папашка делает.

Вера быстро заглянула в хозблок.

— Готов, храпит мордой в сковородке. Я схожу к автомату, позвоню Ленке, а ты лучше здесь не отсвечивай, погуляй снаружи.

Она побежала звонить, а Бонд, натянув капюшон, прохаживался под дождём вдоль улицы. Вера появилась минут через десять.

— Готово дело! Вот, держи адрес, — она сунула Бонду бумажку с карандашными каракулями. — метро "Щёлковская", 16-я Парковая, ну и так далее… Ленка будет тебя ждать у подъезда в десять вечера, успеешь?

Бонд посмотрел на часы.

— Успею.

— Я ей сказала, что ты хочешь снять на три месяца, она аж завизжала. Валюта у тебя есть? Она только на баксы согласна.

— Есть. Спасибо тебе, Вера.

Она усмехнулась.

— Пока не за что. Ну, а уж если с этой конурой не выгорит…

— Выгорит.

— Не говори "гоп". В общем… Возвращайся тогда сюда.

Она посмотрела на Бонда, глаза её блестели. Он обнял её и прижал к себе.

— Вера, мы в любом случае ещё встретимся.

Вера очень по-русски вздохнула, поцеловала Бонда и оттолкнула его от себя.

Елена, хозяйка квартиры, оказалась мощной девицей с избытком косметики на лице. Она ждала потенциального арендатора под козырьком подъезда панельной пятиэтажки и довольно нервно оглядывалась по сторонам. В руке лендледи держала модный в семидесятых годах японский зонтик — дождь всё не прекращался. Бонд представился Ричардом Маккормиком, корреспондентом британской телекомпании Ай-Ти-Ви в Москве.

— Можете звать меня просто Дик, — сказал он Елене. Она осмотрела его с головы до ног и спросила:

— А можно взглянуть на ваши документы?

Бонд извлёк из кармана паспорт на имя Маккормика и протянул Елене. Та полистала тёмно-синюю книжечку, сравнила фотографию с оригиналом.

— Надо же, у вас в паспортах цветные фотографии… — она вернула документ Бонду. — И почему вам понадобилось въезжать в субботу вечером? Все соседи сидят по квартирам — те, кто не на дачах. Не хочу, чтобы они видели, что я кому-то показываю квартиру.

— Разве сдавать квартиру запрещено?

— Нет… Но, знаете, начнут завидовать, скажут — вот, живёт на нетрудовые доходы. Ещё заявят куда следует… Пойдёмте скорей!

Они вошли в тёмный подъезд.

— Хорошо, что идёт дождь, — заметил Бонд. — Меньше свидетелей.

— Это да… Заходите в лифт!

Благоухающая аммиаком кабина подняла их на пятый этаж. Двери открылись на лестничную площадку, болотно-зелёные стены которой были исписаны матерными словами и изрисованы изображениями половых органов в десятикратном размере.

— Ступайте потише, — шёпотом скомандовала Елена.

Она отперла тамбур, затем — обитую дерматином дверь квартиры и вошла внутрь. Захлопнула дверь сразу за Бондом и задвинула засов.

— Вот, располагайтесь! Чем богаты, тем и рады.

Впервые Бонд оказался в рядовой советской квартире. Она состояла из крохотной прихожей, коридорчика, ведущего в небольшую кухню с выходом на балкон — только повернуться, и комнаты площадью около двухсот квадратных футов. В комнате — старая безликая мебель и древний чёрно-белый телевизор, в кухне — не менее древний холодильник "ЗИЛ", чугунная раковина, столик с табуретками и настенные шкафчики, которые явно отметили тридцатилетний юбилей. В прихожей на полочке стоял телефон с дисковым номеронабирателем. Ещё имелся стенной шкаф, из которого несло нафталином. Бонд внутренне морщился, осматривая эту резиденцию, но внешне выказывал полное удовлетворение. А Елена тараторила без умолку:

— Одеяла и подушки — в стенном шкафу. Постельное бельё — под диваном. В ванной есть чистые полотенца.

В подтверждение своих слов Елена то распахивала шкаф, то поднимала сиденье дивана, то тащила Бонда в ванную. Наконец осмотр завершился.

— Меня всё устраивает, — заявил Бонд.

— Верка сказала, что квартира вам нужна только на три месяца… — начала было Елена и выжидающе замолчала.

— Может быть, пробуду и дольше, — успокоил её Бонд. — Вы желаете сто долларов в месяц, я не ошибся?

— Вообще-то да. Что, дорого?

— Напротив, я готов заплатить даже больше

Бонд достал бумажник и отсчитал пятьсот долларов.

— Это — за три месяца.

Хозяйка уставилась на деньги, она явно старалась скрыть свою радость, но в то же время значительное увеличение суммы возбудило её подозрения.

— Только у меня условия! Никакого шума, никаких женщин, никаких скандалов! Вы знаете, соседи…

— Да, я уже всё понял по поводу ваших нервных соседей. Держите!

Елена взяла доллары и спрятала их за пазуху, колыхнув при этом необъятными грудями.

— Да, и постарайтесь соблюдать чистоту.

— Разумеется.

— Если, не дай Бог, будет какое-то че-пэ, сразу же звоните мне. Я вам запишу телефоны…

Она принялась рыться в своей объёмистой сумке. Бонд терпеливо ждал и думал: "Ничего, дорогуша, не волнуйся за свои апартаменты. Я здесь пробуду самое большее неделю. А там уж — либо вернусь на Кингз-роуд, либо окажусь в подвале на Лубянке".

Елена наконец разыскала блокнот и ручку и написала свои координаты.

— Ключи оставляю вам, — она протянула Бонду связку. — Всё-таки старайтесь поменьше светиться перед соседями!

— Обещаю, что у ваших соседей останутся обо мне самые светлые воспоминания — сказал Бонд.

— А вот этого не надо! — испугалась Елена. — Никаких воспоминаний не надо, ни светлых, ни тёмных!

Дождь, который лил весь день и всю ночь, кончился. Бонд стоял на балконе, курил и обозревал пейзаж вокруг дома. Это была самая окраина Москвы — сразу за проезжей частью начинался лес. Чтобы добраться до отеля "Националь" городским транспортом, нужно было идти минут десять до автобусной остановки, затем минут двадцать пять трястись на автобусе, а потом ещё столько же — на метро. Но в "Национале" Бонду появляться было нельзя, а он уже испытывал дискомфорт от отсутствия смены белья. Посещать советские магазины было бесполезно, поэтому пришлось прибегнуть к обычной ручной стирке — стиральная машина в квартире отсутствовала.

Бонд швырнул окурок вниз, на газон, и вернулся в кухню. Через несколько часов самолёт Сельцина приземлится на аэродроме Беляковский. Следует ожидать, что Кольцов захочет изолировать президента России прямо там. Как помешать ему, Бонд пока не знал. Но, во всяком случае, ему жизненно необходим его "мерседес".

После автомобильной прогулки по Москве Бонд, по совету Пуилла, запарковал машину на охраняемой стоянке возле дома, где Пуилл проживал на съёмной квартире. На всякий случай Бонд оставил ему второй комплект ключей. Таким образом, Пуиллу надо было всего лишь выехать со стоянки и припарковать "мерседес" на любой из ближайших улиц. Но как попросить его об этом? Звонить опасно: если чекисты засекли контакты Бонда с Пуиллом — а Бонд в этом не сомневался, — то домашний телефон Пуилла прослушивается. Кстати, за стоянкой, скорее всего, тоже наблюдают, пусть и вполглаза… Как же поступить?

Было уже совсем темно, когда Бонд покинул квартиру. Ещё позавчера, изучая содержимое схрона, он порадовался предусмотрительности Кью, который добавил в него кое-какой грим. И сейчас Бонд щеголял пышными пшеничными усами и "немытой" шевелюрой того же цвета.

До станции метро "Кропоткинская" он доехал без приключений. Поднялся на поверхность, вышел на Гоголевский бульвар. До дома, в котором обитал Пуилл, оттуда было рукой подать.

Свой "мерседес" Бонд увидел ещё издали, он стоял рядом с вишнёвым "ниссаном" Пуилла. Бонд приблизился к металлической ограде стоянки. Чёрт! Всего-то несколько ярдов! Но охранник сидел в своей будке рядом с воротами — Бонд увидел сквозь стеклянную стенку сгорбленный силуэт, освещённый несильной лампой. Похоже, охранник спал на дежурстве.

Бонд обошёл стоянку кругом и обнаружил ещё одни ворота, вдалеке от будки, зато совсем рядом с машиной. Они были заперты на висячий замок. Бонд перелез через ворота и занялся замком. На это потребовалось не более трёх минут. Зашвырнув замок под одну из машин, Бонд направился к "мерседесу". Но сначала написал на листке блокнота адрес своей съёмной квартиры и сунул его под дворник "ниссана".

Агент сел за руль и завёл мотор. И только он двинулся к открытым воротам, как сзади раздался крик:

— Эй! Стой! Стой, ворюга, кому говорят!

В зеркальце Бонд увидел, как охранник бежит к "мерседесу". Он резко нажал на газ, покрышки взвизгнули. Охранник успел только хлопнуть рукой по багажнику — машина рванула через ворота, резко свернула направо и помчалась по лабиринту улочек. Бонд ещё успел заметить, как охранник, размахивая кулаками и, наверное, сотрясая воздух матом, выбежал на улицу.

"Мерседес" миновал несколько безлюдных переулков. Выбрав местечко потемнее, Бонд остановил машину. Он открыл потайную панель, расположенную между передними сиденьями, и щёлкнул парой тумблеров. На переднем и заднем номерах сменилась комбинация букв и цифр, а кузов постепенно, начиная с крыши, окрасился в тёмно-синий цвет. Когда метаморфоза завершилась, Бонд, не злоупотребляя газом, повёл машину по направлению к Садовому кольцу.

Военный аэродром Беляковский находится милях в двадцати к северо-востоку от Москвы. Рядом с ним располагается Звёздный городок с центром подготовки космонавтов. Добраться до него можно было по Щёлковскому шоссе, но Бонд на всякий случай выбрал объездной путь — по соседнему Ярославскому шоссе. Доехав до поворота на подмосковный город Ивантеевку, он остановил машину у обочины и выключил автомагнитолу, которая играла песню с вдохновляющим названием "Спаси меня" в исполнении шотландской группы "Биг Кантри". Потом надавил на клавишу выброса кассеты, удерживая её. Кассета не появилась, зато вся магнитола выехала из своего гнезда, открыв панель управления универсальным приёмником.

Этот приёмник обладал способностью ловить все служебные переговоры, звучавшие в эфире — и таксистов, и милиции, и пожарных, и "скорой помощи", и лётчиков с авиадиспетчерами. Однако перехватить радиобеседы КГБ Бонду так и не удалось. Впрочем, сейчас его интересовал только один диалог — тот, который самолёт президента России вёл с наземными службами. Он ещё не знал, что будет предпринимать дальше. Агенту важно было убедиться, что Сельцин окажется именно здесь, на Беляковском.

Наконец в эфире зазвучали переговоры президентского борта и диспетчерской. Самолёт Сельцина готовился к посадке. И тут мимо "мерседеса" промчалась целая кавалькада. Первой шла "волга" с мигалками и надписью "Военная автоинспекция", за ней — бронированный ЗИЛ, автобус с армейскими номерами — боковые окна у него были зашторены — и ещё две или три чёрных "волги". Бонд поглядел вслед машинам. Этот автобус наверняка вёз спецназовцев подразделения "Омега". Сомнений больше не оставалось: Сельцина было решено "брать" именно на Беляковском, скорее всего, прямо у трапа самолёта.

Он перевёл рычаг с нейтрального положения на движение вперёд, резко нажал педаль газа. Легко обошёл кавалькаду. Он не опасался, что его остановят за превышение скорости и нарушение правил обгона — военная автоинспекция не занималась гражданским транспортом.

Прямая, как стрела, дорога, казалось, никогда не кончится. Но вот впереди возникло серое двухэтажное здание с надписью "Беляковский". Это был главный корпус аэропорта, в котором, помимо различных административных служб, находилась и так называемая "депутатская комната" — зал ожидания для высокопоставленных пассажиров. С обеих сторон тянулся высокий забор из железных прутьев, заострённых наверху. Справа от здания имелись въездные ворота, рядом — контрольно-пропускной пункт в виде стеклянного павильона. Ворота были открыты, однако проезд перегораживал опущенный шлагбаум.

Бонд подъехал к КПП и притормозил. Из павильона высунулся лейтенант внутренних войск и сделал жест: отъезжай от ворот. Бонд кивнул и подал чуть назад и вправо: главное сейчас было — потянуть время. Лейтенант, подозрительно хмурясь, наблюдал за "мерседесом" — такие машины здесь явно были редкостью. Бонд же, не отрываясь, смотрел в зеркало заднего обзора, одновременно представляя себе, как шасси самолёта касаются посадочной полосы… Включается реверс… Самолёт замедляет ход… Сворачивает с полосы на рулёжку… Пора!

Бонд надавил на газ. "Мерседес" помчался к воротам. Лейтенант озверел лицом, попытался загородить дорогу, но в последнюю секунду отпрыгнул и что-то заорал. "Мерседес" снёс шлагбаум. Из павильона выскочил солдат с "калашниковым" наперевес. Бонд резко затормозил, выхватил "вальтер", выпрыгнул из машины и открыл огонь по дежурным. Он стремился только обезвредить охранников. Это ему удалось — лейтенант получил пулю в колено и упал, солдат — в правую кисть. Лейтенант заорал солдату:

— Стреляй, …твою мать!

Но солдатик только выл, ухватившись левой рукой за правую кисть, из которой хлестала кровь. Бонд отобрал у него автомат, отсоединил рожок, сунул его в карман. Влетел в павильон, нажал кнопку. Ворота захлопнулись. Бонд подбежал к лежавшему и стонавшему лейтенанту. Тот, собрав силы, плюнул в него снизу вверх, но слюна шлёпнулась на мундир самого лейтенанта. Он прошипел:

— С-с-сука!

— Нет, кобель, — машинально ответил Бонд. Он ударил лейтенанта в надбровную дугу. Тот потерял сознание. Бонд быстро обыскал служаку, нашёл пару наручников и ключ к ним. Задвинул засов на воротах, заблокировал его наручниками, ключ зашвырнул в водосточную канаву. Сел в "мерседес" и помчался прямо на лётное поле.

Прежде всего ноль-ноль-седьмой разыскал взглядом Ил-62. Самолёт, видимо, только что закончил своё недолгое наземное путешествие по рулёжным дорожкам и стоял неподвижно ярдах в семистах от главного корпуса. Одна из дверей его была открыта, из неё выглядывал какой-то человек в костюме — скорее всего, охранник или референт Сельцина. Однако подавать трап службы аэропорта не торопились. Это было лишним подтверждением того, что Сельцин покинет Беляковский только под усиленной охраной.

Завизжали и задымились покрышки. Бонд остановил "Мерседес" точно под открытой дверью самолёта и выскочил из машины. Он узнал человека, стоявшего в дверном проёме — это был Леонид Цуканов, личный помощник Сельцина. Бонд познакомился с ним ещё в 1989 году, во время визита Сельцина в США — тогда он по указанию руководства МИ-6 "прощупывал" как самого быстро набиравшего популярность советского оппозиционера, так и его окружение. И сейчас Бонд очень надеялся, что Цуканов вспомнит его. Он замахал ему рукой:

— Леонид! Помните меня? Восемьдесят девятый, приём в Белом доме! Бонд, Джеймс Бонд!

— Бонд?.. — удивлённо переспросил Цуканов.

Его оттолкнул какой-то тип в штатском, навёл на Бонда пистолет.

— Лицом вниз! Руки за голову!

Бонд в отчаянии крикнул:

— Я здесь по личному распоряжению премьер-министра Великобритании! Сельцина сейчас арестуют по приказу Клочкова! Надувайте аварийный трап! — и прибавил десятиэтажное ругательство на русском языке. Надо признать, окружение Сельцина состояло не из тугодумов— Цуканов что-то тихо сказал типу, и тот опустил пистолет. Цуканов рванул рычаг в дверной коробке. Зашипел, разворачиваясь, трап, нижний конец его упруго стукнул по асфальту. Цуканов помахал Бонду и скрылся в салоне. Тип, у которого был пистолет, соскользнул по трапу вниз и встал рядом с Бондом — он ощущал его недобрый взгляд.

Потекли секунды ожидания. Секунды складывались в минуты. Бонд физически ощущал, как приближается кавалькада со спецназом. И вот в дверном проёме возникла огромная фигура Сельцина — Цуканова и видно не было за его спиной. Сельцин неуклюже отпустился на трап, заскользил — трап прогнулся под его тяжестью. За ним последовал Цуканов… и тут на лётное поле вырвался чёрный ЗИЛ — видимо, его использовали в качестве тарана. Бонд заорал:

— Скорее, в машину!

Сельцин с быстротой, удивительной для его грузного тела, протиснулся на переднее сидение и выматерился, присовокупив своё любимое "Понимаешь…" Цуканов и охранник сели сзади. Бонд прыгнул за руль, захлопнул дверцу и дал по газам в тот момент, когда ЗИЛ уже был готов ударить "мерседес" в задний бампер. Появились и остальные машины. "Волга" военной автоинспекции рванула наперерез "мерседесу". Бонд активировал крупнокалиберные пулемёты, спрятанные под фарами. Изрешеченная пулями "Волга" завиляла из стороны в сторону — видимо, очередью задело водителя — потом взорвалась. Бонд впритирку объехал угол здания аэровокзала. По "мерседесу" открыли огонь люди в штатском, выскочившие из машин сопровождения — по стеклу и бортам защёлкали пули.

— Борис Никодимович, пригнитесь! — крикнул Цуканов.

— Кузов и стёкла пуленепробиваемые, — прошипел Бонд. Он вывел машину с территории аэропорта и нарастил скорость. По обеим сторонам дороги замелькали деревья, шум двигателя приобрёл мерный оттенок. Сельцин повернулся к Бонду и грозно спросил:

— Ну и что это, понимаешь, такое? Что за кино про Рэмбо тут устроили?

— Долго рассказывать, господин Сельцин, — ответил Бонд, не отрывая взгляда от дороги.

— А ты покороче.

— Если покороче — сегодня утром по радио и телевидению прозвучит обращение к народу Государственного комитета по чрезвычайному положению. Горбачёва отстранят от власти. Вас должны были задержать прямо здесь, в Беляковском.

— Кто входит в этот комитет?

— Петров, Клочков, Дуло, Ярков, Старолипов, Кизяков… Номинально председатель комитета — Ялдаев, но я думаю, что реально всем руководит Клочков…

— Говоришь, ты из Англии?

— Из Великобритании. Меня направило правительство Её Величества, — обтекаемо ответил Бонд.

— А ты нас, понимаешь, не разыгрываешь, мистер… как там тебя…

— Бонд. Джеймс Бонд.

— Бонд, Бонд… — Сельцин посмотрел на часы. — Когда должно прозвучать это сообщение?

Бонд бросил взгляд на часы. Без одной минуты шесть. Он включил приёмник. Прозвучали позывные советского радио, пропикали сигналы точного времени. А затем в салоне "мерседеса", несущегося по Щёлковскому шоссе по направлению к Москве, загремел нарочито серьёзный голос диктора:

— Московское время шесть часов. Доброе утро, товарищи. Указ вице-президента СССР. В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачёвым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР и переходом в соответствии со статьёй сто двадцать семь — семь Конституции СССР полномочий Президента Союза ССР к вице-президенту СССР Ялдаеву Григорию Ивановичу…

"Мерседес" выехал на Ярославское шоссе и понёсся к Москве. Цуканов спросил:

— Борис Никодимович, куда поедем?

— Прямо на Краснопресненскую, — ответил Сельцин. На Краснопресненской набережной находился Дом Советов Российской федерации — высший орган власти самой большой советской республики.

— А может, сначала в Кремль?

— В х…емль! — рявкнул Сельцин. — Не о чем мне с этими мудаками разговаривать! Так, Лёня, вызвони-ка мне Бекбулатова, Синаева, Луцкого, надо ещё переговорить с ленинградскими товарищами, с Топчаком… А, чёрт! Здесь нет телефона? — обратился он к Бонду.

— Спутниковый, господин Сельцин, — ответил Бонд. — Можете им воспользоваться. Но он в багажнике, так что придётся остановиться.

— Сколько до Москвы?

— Миль девять… Примерно пятнадцать километров. Минут через десять доедем до кольцевой автодороги.

— Вот когда проедем кольцевую, тогда и остановимся.

— Борис Никодимыч, время же дорого! — нервно сказал Цуканов. — На нас сейчас ополчится вся милиция, Дуло даст команду…

— Накаркал, — бросил Сельцин. И действительно, далеко впереди показался заслон из нескольких милицейских машин. Бонд резко свернул вправо, на просёлочную дорогу. Молчавший до сих пор охранник немедленно выхватил пистолет и упёр его дуло в спину Бонда.

— Куда прёшь, гад? — прошипел он.

— Бонд, зачем вы свернули? — одновременно спросил Цуканов

Бонд невозмутимо произнёс:

— Господин Сельцин, пожалуйста, прикажите вашему костолому немедленно убрать оружие. Иначе оно окажется у него в пищеводе. А свернули мы затем, чтобы объехать кордон. По этой дороге мы потеряем минут десять, зато не будет проблем с милицией.

— Петя, не дури… — сказал Сельцин охраннику. Тот послушался — убрал оружие, но продолжал сидеть напряжённо, сверля взглядом спину Бонда.

"Мерседес" прыгал по ухабам грунтовки. К счастью, дорога была мокрой после ночного дождя, и пыль, по которой машину могли отследить издалека, не поднималась. По обеим сторонам тянулось кукурузное поле. Видимо, этот злак вызвал у Сельцина определённые ассоциации, и он изрёк:

— Хрущ-то в шестьдесят четвёртом остался совсем один, не то что Михаил сейчас… Вот что, как тебя…

— Бонд. Джеймс Бонд.

— Притормози-ка здесь, Джеймс. Я звонить буду.

— Разумно, — одобрил Цуканов.

Бонд остановил машину. Все вышли. Из багажника Бонд извлёк сумку со спутниковым телефоном, подключил его к бортовой сети "Мерседеса". Показал Сельцину, как пользоваться прибором, а сам тактично удалился на несколько шагов. Охранник Петя не спускал с него злобного взгляда.

Президент России быстро переговорил со своими сторонниками. Разумеется, все были уже в курсе происходящего, но внутренний настрой у руководителей не совпадал. Вице-президент России Луцкой, бывший боевой офицер, прошедший Афганистан, был настроен решительно, даже агрессивно. Бекбулатов, председатель Верховного Совета, напротив, заметно трусил. Ленинградского мэра Топчака не оказалось ни дома, ни на службе — он вылетел в Москву, его самолёт должен был минут через двадцать приземлиться в аэропорту Внуково. Сельцин велел связаться с бортом и передать Топчаку указание немедленно по прибытии явиться в Дом Советов.

— Ну, вроде никого не забыл, понимаешь, — сказал он, кладя трубку. — Поехали… Это ещё что за херня?!

Удивление Сельцина легко было понять: Бонд вновь задействовал систему "хамелеон". "Мерседес" приобрёл чёрный цвет, его стёкла затонировались, а номер превратился из красного, дипломатического, в белый, с четырьмя цифрами и буквами "МОЛ". Именно это сочетание использовалось на номерах так называемых автомобилей сопровождения КГБ. Русские настолько увлеклись диковинным телефонным аппаратом, что пропустили метаморфозу.

— Ну, понимаешь… — развёл руками Сельцин. — Техника на грани фантастики!

— Расколют. У нас в гараже "мерседесов" нет, — заявил Петя.

— Типун тебе на язык! — проворчал Сельцин. — Расколют, не расколют… Садись уже, поехали!

— Извините, товарищ президент… По нужде отойду, — сказал Петя и, не дожидаясь разрешения, удалился в заросли кукурузы.

— Вот, понимаешь, приспичило, — проворчал Сельцин и обратился к Цуканову: — Тебе-то, надеюсь, поссать не надо?

— Нет, Борис Никодимович, — улыбнулся Цуканов.

— Тогда садитесь.

Все сели на свои места. Воцарилось молчание. Вдруг из зарослей позади "мерседеса" выскочил Петя, разрядил пистолет в автомобильные скаты и тут же, как заяц, порскнул обратно в кукурузу.

— Бл…! — воскликнул Сельцин. — Ах, засранец какой!

— Покрышки тоже пуленепробиваемые, — сказал Бонд. — Он, наверное, хотел нас здесь задержать, а сам побежал на блокпост. Как я понял, рации у него нет?

— Нет, — подтвердил Цуканов. — осталась в самолёте. Иначе мы бы уже знали все их затеи.

"Мы бы знали их и без рации, если бы радиочудо Кью ловило переговоры чекистов", — подумал Бонд.

— Давай, двигай скорей! — проревел Сельцин.

— Подождём пару минут. Пусть уйдёт подальше, тогда он не услышит, что мы уехали. До блокпоста ему отсюда добираться минут десять, продираясь сквозь кукурузу. Ещё минут через пять они будут здесь. А мы за это время уже окажемся у кольцевой.

— Вы неплохо ориентируетесь на местности, — заметил Цуканов. Бонд усмехнулся:

— Всю ночь изучал топографическую карту.

— Где взял карту? — поинтересовался Сельцин.

— Купил, — машинально ответил Бонд, вспомнив старый русский анекдот.

Сельцин покрутил большой седовласой головой:

— Хозяйничаете здесь, как у себя дома, понимаешь…

Через четверть часа "мерседес" пересёк кольцевую автодорогу и оказался в столице. Бонд сказал:

— Надо менять транспорт. Об этой машине знает уже вся московская милиция, не говоря уже о КГБ.

— А если… того… опять цвет и номера поменять? — спросил Сельцин.

— Рискованно, господин Сельцин. "Мерседесов" этой модели в Москве не так уж и много, и будут проверять каждый. Я предлагаю вам нестандартный вариант, чтобы добраться до Дома Советов.

— Какой? — спросил Цуканов.

— Увидите.

Немного не доехав до моста через Яузу — вторую по величине реку в черте Москвы, которая в этом месте не превышала в ширину восемнадцати ярдов, — Бонд съехал на боковую дорогу и остановил машину у самой воды. Было около шести утра. Народу на улице почти не наблюдалось в этот ранний час, только редкие дворники привычно шелестели мётлами по асфальту. Но на всякий случай Сельцин остался сидеть в салоне за тонированными стёклами, а Цуканова Бонд попросил помочь ему. Вдвоём они извлекли из багажника большой пластиковый кофр. Бонд раскрыл его, проделал ряд манипуляций, и через пять минут на берегу красовался компактный двухместный гидроцикл.

— Готово, — сказал Бонд. — осталось только спустить его на воду. Леонид, хватайтесь за его задницу…

— Это что, шутка? — спросил поражённый Цуканов.

— Какая ещё шутка? — отозвался из салона Сельцин. Он выбрался из машины и уставился на гидроцикл.

— Вот это, понимаешь, загогулина!

— Нет, вы серьёзно, Джеймс?

Бонд заговорил с убедительными интонациями:

— Поймите, это сейчас единственный относительно безопасный и эффективный способ добраться до Краснопресненской набережной.

— Ничего себе безопасный! Президент, несущийся по Москве-реке на водном мотоцикле!

— Всё равно никто издалека не разглядит лица господина Сельцина. Или вы хотите ехать на метро?

Бонд загнал "мерседес" под мост, чтобы его не было заметно с шоссе, а потом вдвоём с Цукановым они спустили гидроцикл на воду. И только теперь Цуканов сообразил, что для него места нет. Он нахмурился, но затевать спор не стал и только сказал:

— Вы понимаете, Джеймс, какая на вас лежит ответственность?

— Как кавалер ордена Ленина — вполне, — ответил Бонд. Цуканов принял это за глупую шутку и возмутился:

— Мне кажется, ваш английский юмор в данных обстоятельствах неуместен!

— А никакого юмора и нет. При случае поинтересуйтесь у Клочкова, — сказал Бонд. Он занял переднее седло гидроцикла и приглашающее похлопал по заднему. Этот простецкий жест ещё больше вывел Цуканова из себя, но Сельцин без лишних слов вскарабкался на гидроцикл. Его осадка существенно увеличилась. Бонд протянул президенту захваченную из бардачка "мерседеса" бейсболку.

— Вот наденьте.

— На хрена?

— На всякий случай, для маскировки.

Сельцин послушно напялил бейсболку. Она оказалась мала для его большой головы, пришлось немного ослабить ремешок. Бонд запустил стартер. Мотор взревел, гидроцикл отчалил от дерева и, набирая скорость, полетел по Яузе. Вскоре он скрылся за зарослями ивняка. Цуканов посмотрел, как плещутся о берега распущенные гидроциклом волны, поднялся на мост и зашагал в сторону станции метро "ВДНХ".

Больше всего беспокойства пассажирам гидроцикла доставил короткий участок, где река суживалась чуть ли не до пары ярдов. Там было так мелко, что днище заскребло по грунту. Бонду и его высокопоставленному спутнику пришлось слезть с машины и прошлёпать несколько десятков шагов по воде. Зато потом всё пошло, как по маслу. Берега Яузы раздвинулись в стороны и оделись в гранит, и Бонд погнал гидроцикл с большой скоростью. Вскоре впереди показалась широкая гладь Москвы-реки. Миновав Малый Устьинский мост, Бонд вывел машину на середину реки, повернул направо и ещё нарастил скорость.

Теперь у Бонда появилась возможность любоваться красотами русской столицы — управление не занимало всё его внимание. Величественно проплыла стеклянно-мраморная громада гостиницы "Россия". Шум двигателя, усиленный эхом под Большим Москворецким мостом, чуть не оглушил пассажиров, но тут же стих, а справа потянулась кремлёвская стена с многочисленными башнями. Бонд услышал, как Сельцин за его спиной произнёс что-то вроде "говнюки" и понял, что это было адресовано членам ГКЧП, которые сейчас, наверное, сидели где-то внутри кирпичной крепости.

Они миновали парк Горького, его продолжение под названием Нескучный сад, большой спортивный комплекс в Лужниках, за которым Бонд увидел знакомую колокольню Новодевичьего монастыря. Как и следовало ожидать, немногочисленные в этот час прохожие провожали гидроцикл взглядами, но их интересовало необычное транспортное средство, а вовсе не его пассажиры.

Не прошло и четверти часа после выхода из устья Яузы, как Бонд подрулил к гранитному берегу возле самого Дома Советов. В этом месте имелся небольшой причал, от которого каменная лестница вела наверх, на набережную. Сельцин довольно ловко для своей комплекции выгрузился на каменную площадку и сказал:

— Ну, спасибо… Ежели победим — получишь от меня орден, понимаешь!

— Благодарю, господин Сельцин. — ответил Бонд.

— Куда ты теперь?

— Для начала спрячу эту малышку, — Бонд похлопал по рулю гидроцикла.

— А потом?

— А потом — суп с котом, — улыбнулся Бонд, припомнив русскую присказку.

— Ладно, не хочешь — не говори. Может, ты и прав. Не дело тебе со мной светиться, а то скажут — вот, мол, английского шпиона себе в помоганцы взял… Бывай, агент!

Сельцин поднялся по лестнице и исчез за каменным ограждением набережной. Бонд проводил его взглядом и развернул гидроцикл. Он намеревался вернуться к ближайшему мосту — Бородинскому, спрятать там своего водного коня и добраться до брошенного "мерседеса" на метро. Но судьба распорядилась иначе. От причала на противоположной стороне реки, где возвышалась одна из сталинских высоток — гостиница "Украина" — к нему мчался катер на подводных крыльях, с синей мигалкой на носу. Над речной гладью загремел усиленный мегафоном голос:

— Водный мотоцикл, немедленно прекратить движение! Причалить к причалу!

"Причалить к причалу — это что-то из серии don't trouble trouble", — подумал Бонд. Он нажал на газ, гидроцикл рванулся вперёд, прямо на милицейский катер.

— Сейчас же остановитесь! — испуганно закричал голос. В катере находились два милиционера — один управлял, другой держал микрофон.

В последнюю секунду Бонд свернул налево, окатив милиционеров водяным веером, и помчался по направлению к Бородинскому мосту. Двигатель катера натужно взревел. Милицейское судёнышко начало преследование, через мегафон то и дело звучали приказы остановиться.

Пролетели под Бородинским мостом. Конечно, долго погоня продолжаться не могла — пассажиры катера, скорее всего, уже вызвали по рации подкрепление, и сейчас от Кремлёвской набережной (а может, и ближе) навстречу Бонду стартовали ещё несколько катеров. Наверняка были предупреждены и экипажи милицейских автомобилей.

Преимуществом Бонда была маневренность его гидроцикла. Он развернулся, пронёсся мимо раскрывших рты стражей порядка, зашёл со стороны кормы и открыл панель управления спецсредствами. Нажал на один из рычажков. Гидроцикл выстрелил клубком металлической сети с грузиками. Развернувшись в полёте, она плюхнулась в воду и мгновенно опутала винт катера. Бонд тут же рванул вперёд, обошёл милицейских с левой стороны. Мотор катера чихнул, раздался ужасный скрежет — видимо, полетела передача. Катер какое-то время двигался вперёд по инерции, затем остановился и медленно поплыл по течению — в обратном направлении.

Всё это произошло так быстро, что милиционеры не успели хоть как-то отреагировать на диверсию. Когда же они поняли, что их плавсредство пришло в негодность, Бонд был уже далеко. Один из них забормотал что-то в рацию, другой — уже без всякого мегафона — заорал, перемежая слова из милицейского лексикона довольно примитивным матом. Он достал табельное оружие и выпустил несколько пуль вслед гидроциклу, но тщетно. Бонд нарастил ход, и вскоре обездвиженный катер скрылся из глаз.

Бонд домчался до Лужнецкого метромоста, вылез на парапет и затопил гидроцикл — не навсегда, конечно; гидроцикл обладал герметичным корпусом и специальными резервуарами для погружения на небольшую глубину. Потом агент выбрался на набережную и пошёл в сторону станции метро "Спортивная".

Глава VI

По выражению лиц и поведению пассажиров московского метро совершенно нельзя было узнать, что произошло нечто экстраординарное. Обычные мрачные взгляды исподлобья; кто уткнулся в газету или книгу, кто равнодушно смотрит прямо перед собой. Юркие старухи с боем пробивались к свободным местам, благоухающие потом и перегаром мужчины, набычившись, толклись у дверей. И не дай Бог улыбнуться кому-нибудь — сочтут или пьяным, или ненормальным. В переходе со станции "Чистые пруды" на станцию "Тургеневская" сумасшедшая старуха во всю глотку орала что-то про Сталина и про врагов народа. Люди проходили мимо, вжимая головы в плечи.

"Мерседес" стоял там же, где Бонд его и оставил — под мостом. Запершись в салоне, он позвонил через спутник в штаб-квартиру.

Новости были — хуже не придумаешь. Источник в Министерстве обороны информировал, что Ярков отдал приказ о выдвижении в Москву трёх дивизий — мотострелковой, танковой и воздушно-десантной. Десантники уже блокировали телецентр в Останкино. Все три общесоюзных телевизионных канала транслируют одни и те же передачи — то повторяют утреннее сообщение о введении чрезвычайного положения, то развлекают зрителей классической музыкой. Многие газеты в этот день не вышли. Из радиостанций независимый взгляд на происходящее предоставляет созданный всего лишь год назад "Голос столицы".

Бонд включил автомагнитолу и быстро разыскал "Голос столицы" на средних волнах — диапазон FM это молодое радио ещё не освоило. В новостях сообщили, что Сельцин принял на себя всю полноту власти на территории Российской Федерации и объявил ГКЧП и его указы незаконными. Если верить сообщениям, на Тверской улице — той самой, на которой находится "Макдональдс" и московская мэрия — собирается стихийный митинг. Люди подходят и к Дому Советов. Среди них видели Елену Боннэр, вдову академика Сахарова. В 1986 году он вернулся из города Горького, где провёл в ссылке почти семь лет. Позже Сахаров стал депутатом Верховного Совета и был им до самой своей смерти в восемьдесят девятом…

Бонд выключил радио. В принципе своё задание он выполнил. Сельцин не арестован и возглавил сопротивление. Но сам Бонд успел здорово "засветиться", и вряд ли ему удастся покинуть Россию легально. К тому же его не оставляло ощущение, что он ещё может пригодиться. Только вот как?..

Всю жизнь он сражался со злом, у которого были хоть и мерзкие, но всё-таки человеческие лица. Лё Шиффр, Блофельд, Мистер Биг, Голдфингер, Зорин… Да, нередко за этими лицами стояли мощные организации вроде СПЕКТРа. А теперь приходилось бороться даже не с организацией, а с целой сложившейся системой. Казалось бы, чего стоило ликвидировать всех этих маньяков ещё на объекте "АБВ"? Но это только отодвинуло бы на какое-то время создание органа, подобного ГКЧП. Всё государство состоит из таких вот ялдаевых, клочковых, петровых, только помельче и позлее. Горбачёв и Сельцин — тоже из этой системы. Кто мог противостоять ей, а то и сломать? Разве что покойный Сахаров…

Бонд перекрасил "мерседес" в цвет "слоновая кость" и установил красные дипломатические номера американского посольства, начинавшиеся с цифр 004. Конечно, чекист Петя наверняка поставил уже и своих товарищей, и милицию в известность о необычных свойствах машины. Придётся уповать на то, что у правоохранителей просто не хватит рук проверять все "мерседесы".

Бонд доехал до площади Восстания и оставил машину неподалёку от американского посольства, а сам поехал на съёмную квартиру на метро. Ему очень хотелось выпить, но в это время раздобыть выпивку в Москве можно было только в валютном баре какой-нибудь гостиницы. Он знал, что продажей водки промышляют московские таксисты. Однако в этом районе Москвы, аналогичном лондонскому Ист-Энду во времена Диккенса, автомобили-такси были редкими гостями. Что ж, придётся потерпеть до квартиры, где лежало добро из схрона, в том числе и запасы спиртного.

Дома Бонд первым делом налил себе водки — наверное, впервые в жизни не разбавив её мартини. Потом включил телевизор. Дикторы с каменными лицами то повторяли утренние сообщения о создании ГКЧП, то зачитывали новые указы самозваного комитета — это запретить, другое ограничить, третье отменить… После новостей начался балет Чайковского "Лебединое озеро" в постановке Большого театра.

Да, информация по государственному телевидению была крайне однобокой. Бонд включил старую радиолу на лампах, также имевшуюся в квартире. Нашёл "Голос столицы". Людей у Дома Советов становилось всё больше. Началось строительство баррикад из подручных материалов. Прошёл также слух, что ожидается выступление Сельцина. Потом передача неожиданно прервалась — видимо, спецслужбисты отключили передатчик или перерубили кабель. Бонд налил себе ещё порцию водки, и тут в дверь позвонили.

Бонд, держа в руках "беретту", на цыпочках подошёл к двери. В "глазок" смотреть не встал — не было никакой гарантии, что с той стороны ему выстрелят в голову. Выждал какое-то время. Звонок повторился с особой настойчивостью.

— Кто? — спросил Бонд по-русски.

— Свои, — ответ прозвучал также на русском языке. Чёртов Пуилл!

Бонд открыл дверь.

— Нейджел! Заходите быстрей.

Пуилл проскользнул в прихожую, Бонд выглянул в тамбур — никого. Он закрыл дверь, запер на оба замка — и верхний, и нижний.

— Не волнуйтесь, я тщательно проследил — "хвоста" не было, — усмехнулся Пуилл.

— Пойдёмте на кухню, поговорим там. В соответствии с традицией советских диссидентов. — сказал Бонд.

Они сели за кухонный стол. Бонд предложил Пуиллу водки, тот отказался.

— Джеймс, что вы намерены делать?

— Всё, что от меня зависит. И уже кое-что сделал. Не без моего скромного участия Сельцин оказался сегодня утром в Доме Советов, сейчас примеряет на себя камзол Джона Пима.

— Джеймс, это, конечно, хорошо, но об этом мало кто знает. Телевидение не даёт информацию о том, что происходит в правительстве Российской Федерации. Многие газеты сегодня просто не вышли…

— Это я знаю. А "Голос столицы"?

— У него очень маленькая аудитория.

— Ваши предложения?

— Я разговаривал сегодня с одним русским журналистом, Александром Волковым. Он готовит материалы для теленовостей, в том числе и для программы "Время". Александр намерен сделать репортаж у Дома Советов, а возможно, и заснять выступление Сельцина. Но ему никто не позволит выпустить это в эфир.

Пуилл замолчал и выжидающе уставился на Бонда. Тот сказал:

— Выкладывайте, Нейджел, что у вас на уме.

Пуилл и Бонд вышли из метро "Краснопресненская". Бонд щеголял накладной бородой и усами. В кармане у него лежал паспорт на имя Тревора О'Гилви — согласно легенде, этот джентльмен работал в московском представительстве "Бритиш Петролеум", офис которого находился в Центре международной торговли, по соседству с Домом Советов.

За круглым зданием наземного вестибюля обнаружился небольшой сквер. Они остановились, чтобы выкурить по сигарете.

— Вам не имеет смысла лишний раз светиться в столь людном месте, — сказал Пуилл. — Я пойду один, встречусь с Волковым и возьму у него видеокассету.

— Не думаю, что кто-то обратит на меня в этой суматохе внимание, — возразил Бонд.

— Лучше не рисковать. Давайте договоримся так… — Пуилл взглянул на свою наручную "Омегу". — сейчас пять минут третьего. Встречается на этом же самом месте через два часа, ровно в четыре.

— А если вас не будет?

— Я подойду сюда в любом случае. Если Волкову не удастся снять репортаж, пойдём к Дому Советов вместе, что-нибудь придумаем. В общем, этот вариант я даже не хочу пока рассматривать. А вы пока погуляйте тут в окрестностях. Кстати, на той стороне улицы — зоопарк. Зайдите, если пожелаете.

— Спасибо. Я уже сыт по горло общением с двуногими, так что свидание с чистыми и неиспорченными представителями фауны пойдёт мне на пользу.

— Ну и замечательно.

Пуилл докурил сигарету, выбросил окурок и направился к скверу. Бонд обогнул здание станции, через подземный переход вышел к воротам зоопарка. Его надеждам на общение с дикими зверями не суждено было осуществиться — по понедельникам зоопарк не работал. Он постоял немного у закрытых ворот и двинулся в обратный путь.

Бонд миновал сквер, по которому несколько минут назад Пуилл прошёл к Дому Советов. Впереди слева возвышался небоскрёб Совета экономической взаимопомощи — торговой организации, объединяющей несколько стран с коммунистическим режимом. А прямо по курсу вставала узнаваемая громада Дома Советов. Бонд уже видел её нынешним утром, только с другой стороны — от Москвы-реки.

Справа потянулась ограда, окружавшая парк. Над входом в него имелась надпись: "Детский парк имени Павлика Морозова". Бонд направился ко входу. Его заинтересовал не сам парк, а личность, имя которой он носил. Пионер Павел Морозов жил в тридцатых годах, он был сыном председателя колхоза и донёс на своего отца, который помогал кулакам — зажиточным крестьянам. Отца осудили на десять лет, а Павла приютила семья деда. Но юный доносчик не угомонился. Он заложил и деда, после чего схлопотал удар ножом… Да, вот же и памятник ему! Пионер Морозов, чем-то похожий на юного Ленина, стоял на пьедестале, держа в одной руке фуражку, а в другой — знамя. Не очень-то вязалось такое проявление культа доносительства с "новым мы́шлением", которое проповедовали горбачёвские идеологи. Впрочем, если ГКЧП победит, это уже не будет иметь значения. Останется памятник на своём месте, и всё новые и новые поколения пионеров будут приходить сюда, чтобы отдать дань уважения юному Иуде…

Несмотря на близость парка к Дому Советов, в нём было немноголюдно. Никто не сидел на облезлых скамейках, расставленных в пустынных аллеях. Лишь в песочнице на детской площадке возилось с полдюжины малышей, которых караулили пожилые женщины — скорее всего, их бабушки. Институт бэби-ситтеров в России практически отсутствовал.

Бонд сел на скамейку неподалёку от площадки. Здесь было тихо, и до его слуха прекрасно доносился разговор старух на детской площадке.

— …и слава Богу, что арестовали!

— Не арестовали, он заболел.

— Да не заболел! Его же под охраной держат и ни с кем не дозволяют разговаривать.

— Так ему и надо, меченому! Вот теперя поглядим, как Райка-то евонная по заграницам поездит!

— Эти-то порядок наведут. Всех дерьмократов разгонят.

— И не говорите. А у меня сегодня зять послушал своё яврейское радио, говорит — пойду к Дому Советов, Сельцина поддерживать…

— А вы и отпустили?

— Дык что они, мене слушают, что ли? Дочка-то тоже хотела за ним увязаться, а я ей и говорю: токмо через мой труп!

— Ишь, молодёжь-то какая наглая пошла! Осмелели! Распустились! Сталина на них нет!

— В наше время такого не было. Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть!

— Вместо того, чтобы на БАМ ехать или там на целину, они тут умничают... Избаловались!

— Всю страну развалили…

— А новые власти обещают кажному по двенадцать соток выделить…

— Не двенадцать, а двадцать! Я сама слышала!

— И кооператоров поприжмут.

— Давно пора… А американцы-то сейчас как взовьются!

— Лишь бы не было войны…

К одной из женщин подбежал карапуз лет четырёх с большим пластмассовым грузовиком в руках.

— Баба, у меня у масыны колесо отломалось!

— А зачем ты отломал?

— Оно само отломалось…

— Само ничего не сломается! Теперь жди, когда папа с работы придёт. А я чинить не умею. Сам виноват, не надо было машину портить.

Мальчишка развесил губы сковородником и заревел. Старуха принялась его стыдить:

— Ещё плачет, такой большой! Смотри, сейчас тебя милиционер заберёт!

Рёв усилился.

— Если сию же минуту не перестанешь, мы пойдём домой и больше никогда сюда не придём!

Бонд встал со скамейки, подошёл к старухам. Они уставились на него и замолчали, лишь ребёнок продолжал всхлипывать.

— Прошу прощения. Вы разрешите помочь молодому человеку? — обратился он к бабушке мальчугана. Услышав речь с акцентом, та переполошилась.

— Вы иностранец, что ли? Не надо нам ничего, не надо! Идите, идите отсюда!

Бонд пожал плечами и вернулся на свою скамейку. Обладатель сломанного грузовика, размазывая кулаками слёзы, вернулся в песочницу, а старухи зашушукались, то и дело бросая на Бонда подозрительные взгляды.

В дальнем конце парка появился военный патруль — лейтенант и два сержанта. У всех троих на рукавах имелись красные повязки. В обязанность патрулю вменялось вылавливать военнослужащих, гуляющих в самоволке. Когда патруль приблизился, старуха, отказавшаяся от помощи Бонда, подбежала к лейтенанту и зашептала, показывая на Бонда. Лейтенант недоумённо выслушал старуху, замотал головой и стал что-то говорить ей — видимо, втолковывал, что в обязанности военного патруля не входит проверка гражданских лиц. К беседе присоединилась ещё парочка старух. Такого напора солдатики не выдержали, и лейтенант, досадливо морщась, подошёл к Бонду.

— Ваши документы!

— Пожалуйста, лейтенант! — Бонд с готовностью протянул ему "свой" паспорт. Лейтенант растерянно полистал его, мучительно вспоминая школьный курс английского, потом спросил:

— Вы кто, откуда? Что здесь делаете?

— Я — гражданин Соединённого королевства, работаю в московском представительстве компании "Бритиш Петролеум". Вон там, в Центре международной торговли, — Бонд показал рукой в сторону набережной. Здесь я отдыхаю. У меня ланч… перерыв на обед.

Лейтенант заметно успокоился и тихо сказал:

— Извините… мистер, вы не могли бы пройти с нами до выхода из парка? Там мы вас отпустим. А то ведь эти старые карги не отстанут!

— С удовольствием, — сказал Бонд.

Сопровождаемый таким почётным эскортом, он направился к воротам. На прощание обернулся и подмигнул старухам, которые тут же сделали вид, что они здесь ни при чём.

Но на выходе из парка Бонда ждал неприятный сюрприз. Из припаркованной у тротуара милицейской "волги" вылез толстый милиционер и, поигрывая дубинкой, направился к Бонду и сопровождавшим его военнослужащим. Отдал честь лейтенанту и сказал каким-то бабьим голосом:

— Здравия желаю! Что же вы, товарищ лейтенант, у нас хлеб отбиваете? Куда ведёте гражданского?

— Никак нет, не отбиваем, товарищ капитан. Просто… — лейтенант смутился. — мы ему показываем, как пройти к метро.

— К метро, значит! А чего это у него ус отклеился? У вас ус отклеился! — капитан захохотал от радости, что удалось ввернуть цитату из культовой советской кинокомедии "Бриллиантовая рука". Он пингвиньей походкой приблизился к Бонду и сорвал с него накладные усы и бороду. Толстое лицо его сменило выражение с насмешливого на удивлённое.

— Та-а-ак! А знаете, лейтенант, у нас поступила ориентировка на одного очень похожего типа. Гонял без разрешения по Москве-реке на водном мотоцикле, вывел из строя оперативный катер… Гражданин, предъявите документы!

Бонд пожал плечами и протянул милиционеру паспорт. Тот, даже не заглянув в документ, сунул его в карман и сказал:

— Прошу следовать за мной! Вы задержаны по подозрению в совершении административного правонарушения…

Бонд перебил его, изображая возмущение:

— Позвольте, я гражданин Великобритании и требую, чтобы был вызван посол.

— Будет тебе и посол, и тосол…

Толстяк помахал рукой, обернувшись к "волге". Распахнулась задняя дверца, из машины вылез ещё один милиционер. Он подошёл к Бонду, быстро обыскал его, взял за локоть и препроводил к машине. Бонд усмехнулся и без лишних слов уселся на заднее сиденье. В салоне пахло бензином, окурками и потным бельём. Он мельком взглянул на часы — до встречи с Пуиллом времени ещё полно, почему бы не дать стражам порядка проявить рвение? Лейтенант из патруля хмуро смотрел на Бонда — вот, мол, думал, что порядочный человек... Бонд подмигнул и ему.

— Поехали, — скомандовал капитан. Отдуваясь, он грузно опустился на переднее сиденье.

Отделение милиции оказалось совсем недалеко. Бонда отвели в так называемый "обезьянник" — огороженный решёткой угол, где стоял деревянный топчан. Из обезьянника просматривалась конторка дежурного. Время от времени к нему подходили какие-то люди и заслоняли собой его тощую фигуру. Если людей не было, дежурный что-то писал в журнале или разговаривал по телефону.

Стрелки часов приближались к четырём. Бонд выудил из кармана куртки пачку сигарет. Закурил. Заметив, что из-за решётки обезьянника потянулся дымок, дежурный крикнул, не вставая из-за стола:

— Здесь курить нельзя!

Бонд показал сигарету и сделал приглашающий жест. Дежурный, выпятив челюсть, схватил дубинку, вышел из-за конторки и приблизился к решётке.

— Что, глухой, что ли? Или русский язык не понимаешь? Я те сейчас объясню!

— Не желаете? — Бонд протянул сквозь решётку пачку "Честерфильда".

Дежурный сделал глотательное движение и уставился на пачку. В СССР табачные изделия уже несколько месяцев распределялись по талонам. Свободно купить сигареты можно было только в коммерческих магазинах, где они стоили очень дорого.

— Берите, — настаивал Бонд. — Всю пачку! У меня ещё есть! А то я вижу, вы мучаетесь без курева.

Дежурный взял пачку, выдавил "спасибо" и спрятал сигареты в карман.

— Возьмите заодно уж и источник огня, — сказал Бонд.

Он достал зажигалку — дешёвую корейскую поделку, зато с изображением голой азиатки. Поскольку переход пачки сигарет из рук в руки обошёлся без неприятных сюрпризов, милиционер расслабился. На это и рассчитывал Бонд. Когда пальцы милиционера коснулись зажигалки, Бонд схватил его кисть и вывернул внутрь. Тот заорал. Бонд рванул дежурного на себя, ладонью другой руки ткнул его в кадык. Потеряв сознание, милиционер рухнул на пол.

Бонд подтянул обмягшее тело к себе, обшарил карманы, нашёл связку ключей. С замком обезьянника провозился долго — найти подходящий ключ удалось не сразу.

Освободившись, Бонд направился к выходу. Он оказался у двери, ведущей на улицу, в тот самый момент, когда та распахнулась. На пороге стоял пухлый капитан и ещё один человек в штатском, в котором Бонд признал одного из типов, сопровождавших Жуковского в облаве у моста.

Возникла немая сцена. Первым очнулся Бонд — недолго думая, он пнул типа в штатском ногой в промежность, справедливо рассудив, что капитан милиции не сравнится с чекистом в реакции. Когда чекист согнулся и тем самым отвлёк на себя внимание, Бонд нанёс удар кулаком в мясистый нос капитана. Тот ещё только начал раскрывать рот, чтобы издать вопль, а Бонд уже пролетел между ними. Скатившись по ступенькам крыльца, он побежал по дворовой дорожке.

— Стой! — раздалось сзади. Щёлкнул выстрел, у "москвича", мимо которого в этот момент пробегал Бонд, в заднем стекле появилась дырка. Бонд перекинул тело через капот машины, приземлился на газоне. Сзади слышался топот двух пар ног. Он обогнул угол жилого дома и оказался на бульваре, рядом с павильоном троллейбусной остановки, где стояло несколько человек.

Подкатил троллейбус. Одновременно из-за угла дома показался чекист — более тренированный, он оставил позади пыхтящего капитана. Чекист выстрелил, стеклянная стенка павильона со звоном разлетелась. Раздался женский крик, пассажиры троллейбуса в панике, отталкивая друг друга, кинулись вон из салона. Помятый мужчина, что стоял у павильона, быстро опустил на тротуар большую потёртую сумку из кожзаменителя и поднял руки. Молодой водитель троллейбуса уставился на Бонда, совершенно забыв о своих обязанностях. Бонд обернулся, присел на корточки, и следующая пуля пробила кузов троллейбуса. Он схватил сумку из кожзаменителя и швырнул её в своего преследователя.

Разумеется, Бонд понятия не имел, что лежало в этой сумке. А были там стеклянные банки с серной кислотой, которую работяга утащил с родного предприятия в расчёте выгодно продать налево. Одна из банок вылетела из сумки и угодила в голову чекисту. В первую секунду тот даже не понял, что произошло. И лишь когда кислота зашипела на его физиономии и выела глаза, он заорал благим матом.

Подбежавший капитан в ужасе уставился на своего смежника. Воспользовавшись тем, что милиционер отвлёкся, Бонд запрыгнул в троллейбус и рявкнул на замершего водителя:

— Вперёд, двигай!

Тот послушно надавил на педаль. Троллейбус с открытыми дверями покатил по бульвару.

— Быстрее! Закрой двери!

Приказание было исполнено. Бонд видел через заднее стекло, как капитан растерянно суетится возле обожжённого чекиста, который катался по тротуару, обхватив голову руками. Его вопли были слышны даже в закрытом троллейбусе. Незадачливый воришка, владелец сумки, счёл за благо побыстрее покинуть это место.

— Куда едешь? — спросил Бонд у водителя.

— До Тишинки… — испуганно ответил тот.

— Подробнее!

— Сейчас сверну направо, на Заморёнова, потом — на Большую Грузинскую…

— Далеко отсюда до "Краснопресненской"?

— Третья остановка…

— Не третья, а первая, понял? Не вздумай брать пассажиров.

Троллейбус повернул с бульвара на неширокую улицу.

— Притормози, — скомандовал Бонд и принялся снимать куртку, рубашку и джинсы. — Ты тоже раздевайся.

Парень не на шутку перепугался — даже сильнее, чем от происшедшего ранее.

— Зачем?!

— Трахнуть тебя хочу! Не задавай идиотских вопросов. Поменяемся с тобой… как это у вас говорят… прикидами. Неужели откажешься от фирменной одежды? Я тебе ещё деньгами добавлю.

Водитель торопливо закивал и стащил с себя футболку и брюки. Его одежда оказалась Бонду немного мала, но выбирать не приходилось. Он ещё прихватил и принадлежавшую водителю дурацкую тряпичную кепку с пластмассовым козырьком и надписью "Феодосия" — так назывался один из популярных курортов Крыма.

Троллейбус быстро проскочил улицу Заморёнова, игнорируя ожидавших на остановках людей. Пневматические двери с шипением открылись только за знакомым павильоном "Краснопресненской".

— Прощай, — сказал Бонд и соскочил на тротуар. В троллейбус уже входили пассажиры. Он посмотрел на часы — было две минуты пятого. Знакомая фигура Пуилла уже торчала на оговоренном месте. Он не узнал Бонда, пока тот не подошёл к нему вплотную.

— Боже, Джеймс, вы что, ездили на свою квартиру, чтобы переодеться?

— Не совсем. Кассета у вас?

Пуилл помахал полиэтиленовым пакетом, который держал в руке:

— Здесь, запись уже смонтирована. Это копия. Оригинал Волков оставил у себя, он всё-таки надеется, что удастся передать репортаж в эфир.

— Что ж, надежда тоже чего-то стоит. Но мы всё-таки подстрахуем эту капризную даму. Давайте.

Пуилл протянул пакет Бонду. Тот взял его и заглянул внутрь. Там лежала видеокассета "Бетакам" в футляре. Пуилл сказал:

— Волков набросал на бумажке план, как добраться до аппаратной в телецентре. Она — в футляре с кассетой.

— Порядок.

— Бонд, позвоните мне часов в восемь вечера. Я вам скажу, удалось ли пропихнуть запись в эфир или нет, чтобы вам напрасно не рисковать.

— Ваш телефон наверняка прослушивается.

Пуилл задумался.

— Давайте поступим так. Я буду отвечать на все звонки "алло", если у Волкова получилось, и "слушаю", если нет. Вы сделаете вид, что не туда попали, и повесите трубку.

— Разумно.

— Каковы ваши планы на ближайшее время?

— Скрываться, Нейджел. До восьми часов вечера.

Глава VII

"Мерседеса" не было. Бонд понял это сразу, как вышел из сквера на Садовое кольцо. Не выдавая эмоций, он двинулся по Садовому к небольшому особняку, в котором, как свидетельствовала мемориальная табличка, когда-то жил великий певец Шаляпин. Сделав вид, что изучает табличку, он ещё раз взглянул на то место у тротуара, где несколько часов назад припарковал машину, словно не верил своим глазам. Нет, он не ошибся. "Мерседес" исчез. И не только он один.

Вместе с машиной Бонд лишился оружия, большей части гаджетов, а также гримировальных принадлежностей. Но главное — спутникового телефона. Таким образом, связь с штаб-квартирой МИ-6 была утеряна.

Бонд пошёл мимо здания американского посольства. Что теперь делать? Он взглянул на развевавшийся звёздно-полосатый флаг. Попросить помощи у американцев? Пока они разберутся… Нет, не подходит. Ехать на съёмную квартиру? Его задержит первый же попавшийся милиционер — ориентировка имеется, к тому же после происшествий в отделении милиции и на троллейбусной остановке на него наверняка открыли серьёзную охоту. Взять таксиста-частника? Не сбавляя ход, Бонд достал бумажник и изучил его содержимое. Долларов и фунтов хватает, а вот из советских денег остался только рубль с мелочью. А если всучить таксисту валюту? Риск, риск… Поменять? Где? Нельзя долго разгуливать в поисках банка, проводившего такие операции. И вообще надо как можно меньше светиться на улицах. Необходимо либо срочно изменить внешность, либо найти безопасное место, чтобы протянуть ближайшие четыре часа.

По наитию он свернул в небольшой переулок направо. С левой стороны возвышался старый жилой дом, обнесённый деревянным строительным забором. Рядом с домом стояли вагончики для временного проживания строителей и ремонтников — так называемые бытовки.

Никого из рабочих поблизости не наблюдалось. Бонд оглянулся по сторонам, прошёл через въездные ворота, распахнул дверь бытовки. В нос ударил терпкий смешанный запах пота, перегара и дешёвых сигарет. Он зашёл внутрь. Обстановка включала в себя двустворчатый шкафчик, железную печурку, три койки, обшарпанный деревянный стол с кучей грязной посуды на нём и три или четыре табуретки. На одной из коек валялся грязный и мятый комбинезон с надписью "Мосстрой". Бонд прикинул его на себя — пожалуй, будет впору. Он снял одежду, позаимствованную у водителя троллейбуса, натянул комбинезон. Видеокассету засунул в объёмистый карман на груди. В шкафчике разыскал поношенную вязаную шапку, вымазал лицо сажей из печурки. Что ж, камуфляж так себе, но на первое (очень недолгое) время сойдёт.

В шкафчике имелась также ополовиненная бутылка водки. Бонд налил на четыре пальца в захватанный гранёный стакан, выпил. Напряжение частично спало. Переложил оставшиеся у него немногие вещи в карманы комбинезона и уже собирался уходить, как дверь бытовки распахнулась.

На Бонда уставилась толстая накрашенная баба лет сорока в жутких лосинах, ядовито-оранжевой кофточке и в туфлях на каблуках. Волосы её были столь ослепительно белыми, что сразу закрадывалось сомнение в естественности их цвета. Баба жевала резинку, время от времени надувая пузырь.

— А где Толик? — спросила она.

— Работает, — ответил Бонд.

— Он же говорил, что выходной сегодня!

— Значит, за бутылкой побежал, — ляпнул Бонд.

Женщина закрыла дверь.

— А ты кто такой? Чего-то я тебя здесь раньше не видела.

— Я только вчера нанялся.

— Как звать?

— Митя.

— А меня Люся. Слушай, Митя… — она подошла к Бонду вплотную. Он невольно поморщился от запаха химического аромата, который испускала её жвачка. Люся немедленно окрысилась:

— Чего морду кривишь? Не нравлюсь, что ли?

— Нравишься, — улыбнулся Бонд. — Только у меня времени совсем нет, прораб велел на объекте быть, — он старательно вспоминал профессиональные слова.

Дверь открылась, в бытовку зашёл мужик в таком же комбинезоне, как у Бонда. Люся обернулась и радостно завизжала:

— О-о-о, Толик, здоро́во!

Она бросилась Толику на шею. Тот, заметив Бонда, оторвал её руки от себя и хмуро спросил:

— Ты кто такой?

— Митя, — ответил Бонд.

— Какой ещё Митя?.. Э-э-э, погоди-ка! — его физиономия приобрела зверское выражение. — Я, кажись, тебя давеча в Перлушкове видел! Ты там стрельбу устроил! Рожу вымазал, так думал — не узнаю? Люська, держи его!

"До чего же тесен мир", — подумал Бонд. Люся, растопырив руки, стала наступать на него. Толик топтался у неё за спиной, вперёд не вылезал.

— Что же ты за женщину прячешься? — ехидно спросил Бонд.

— Пошёл в жопу… — процедил Толик.

Бонд полез за пазуху якобы за пистолетом, которого у него не было. Толик немедленно пихнул Люсю в спину, отчего та врезалась в Бонда. Он обхватил её за объёмистую талию и поднял, не обращая внимания на пронзительный визг. Бонд откинулся назад, отчего Люся оказалась в горизонтальном положении, потом шагнул вперёд, так что её ноги оказались на плечах у Толика, и резко толкнул Люсю. Толик под тяжестью женщины рухнул навзничь, Люся ткнулась лицом в его живот. Бонд перепрыгнул через обоих, вылетел из бытовки, захлопнул дверь и задвинул засов.

Изнутри послышались крики, запертая парочка забарабанила в дверь. Бонд увидел, что у ворот собралось с десяток рабочих, отрезавших ему путь к отступлению. Один из них, пожилой, в шапке, сделанной из газеты, растерянно крикнул:

— Эй, ты чего здесь творишь?

Вместо ответа Бонд повернулся и бросился к подъезду дома. Он стремглав пронёсся два лестничных пролёта. Внизу загомонили рабочие — освободив из недолгого плена Толика и его подругу, они помчались за ним.

Бонд скачками мчался вверх по лестнице. Добрался до последнего, пятого этажа, вбежал через открытую дверь в совершенно пустую квартиру: в комнатах стояли малярные козлы, на полу валялись банки с краской. Он выскочил на балкон. Из-под крыши сбоку от балкона к соседнему дому тянулась проволока, достаточно прочная на вид. Бонд зашёл обратно в комнату, схватил большой малярный валик. Рабочие уже бегали по этажу, разыскивая его. В проёме входной двери мелькнул Толик, увидел Бонда.

— Вот он! — заорал Толик.

Толпа работяг, топая, как стадо слонов, ворвалась в квартиру. Бонд выскочил на балкон, перелез через ограду, зацепился валиком за проволоку.

— Держи его!

Бонд обхватил валик и оттолкнулся ногами от балкона. В то же мгновение балкон заполнился орущими преследователями. Что-то заскрежетало и затрещало…

— А-а-а-а-а!

Бонд, несясь над двором, видел, как старый балкон обрушился, не выдержав тяжести столпившихся на нём рабочих. Большинству преследователей повезло— они отделались ушибами и вывихами, упав на балкон четвёртого этажа. Один размозжил голову о перила нижнего балкона, ещё двое упали вниз, во двор, и сломали себе шеи. Всё это произошло в течение нескольких секунд.

Бонд влетел ногами в окно на четвёртом этаже дома напротив. Вдребезги разлетелось стекло, Бонд шлёпнулся на диван. В комнату вбежала перепуганная женщина средних лет. Бонд улыбнулся ей, пробормотал "извините" и выбежал из квартиры.

Через две или три минуты он вышел из переулка на Садовое кольцо. Да, с этой одеждой ему тоже придётся распрощаться. Бонд неторопливо побрёл к площади Восстания. Вспомнил про карту, достал её из одного из многочисленных карманов комбинезона, развернул, определил своё местоположение. В глаза бросился условный значок, обозначавший театр. Бонд оторвался от карты — ну да, так и есть! На другой стороне Садового кольца, напротив дома Шаляпина, располагалось массивное здание в стиле конструктивизма. Бонд пересёк Садовое кольцо и подошёл к главному входу. Над ним красовалась надпись: "Государственный театр киноактёра"

Театр был организован во время Второй мировой войны для того, чтобы актёры и режиссёры могли в свободное от съёмок время оттачивать своё мастерство. Но главное, неофициальное предназначение его заключалось в том, чтобы элементарно обеспечить их работой. Это было особенно актуально в период послевоенного малокартинья, когда в год выходило не более шести-семи художественных фильмов. Таким образом, огромное количество режиссёров, художников, сценаристов, актёров и костюмеров томилось от безделья. Это был вопиющий непорядок. В стране Советов не могло быть даже временных безработных.

К главному входу театра вела широкая лестница. Однако входная дверь была заперта. Бонд двинулся было вокруг здания, чтобы разыскать служебный вход, но тут же остановился. Что же, опять идти напролом, привлекая к себе внимание? Не слишком ли для одного дня?

— Извини, друг, закурить не будет?

Бонд повернулся к задавшему вопрос. Перед ним стоял мужчина средних лет, одетый в не первой свежести и моды костюм без галстука. Ботинки его явно нуждались в чистке, а воротник рубашки был изрядно застиран. На тонком изящном носу, несмотря на пасмурную погоду, сидели дешёвые тёмные очки, но всё-таки Бонд сразу узнал этого человека.

— Георгий?

Его визави удивлённо вздёрнул брови, снял очки. Серые глаза оглядели Бонда в его строительной униформе с головы до ног.

— Чёрт бы меня побрал! Джеймс, это ты?! Почему в таком виде?

— Этот наряд, Георгий — вынужденная мера. Ты, кажется, хотел курить?

Бонд извлёк пачку "Честерфилда", протянул Георгию. Тот машинально взял пачку из руки Бонда, не переставая его разглядывать.

— Ну, хватит! Что ты на меня уставился, как монах на стриптизёршу? У тебя есть пять минут, мы можем поговорить?

Георгий наконец опомнился и закивал.

— Да-да, конечно, хоть полчаса!

— Давай отойдём туда, — Бонд махнул рукой в сторону небольшого сквера.

С актёром Георгием Карениным Бонд познакомился лет пять назад. На "Мосфильме" в то время снимался остросюжетный детектив о возвращении в СССР вывезенных во время войны произведений искусства. Часть действия происходила в Лондоне, на аукционе "Сотбис". Разумеется, интерьер аукционного дома был создан в павильоне "Мосфильма", но натурные съёмки чуть ли не впервые за всю историю советского кино проводились в Лондоне — на фоне здания Парламента, Тауэр-бриджа и Биг-Бена, в окружении автобусов-даблдекеров, красных телефонных будок и строгих лондонских бобби в шлемах. Обычно малодоступная для советских людей капиталистическая заграница имитировалась декораторами и реквизиторами в Прибалтике, в лучшем случае — в Венгрии и в ГДР.

В Великобританию приехала небольшая часть киногруппы. Каренин играл диссидента-эмигранта, который на протяжении всего фильма только и делал, что вредил хорошим парням — советскому журналисту и английскому коллекционеру, потомку чуть ли не самого князя Голицына. Самое забавное, что Каренин и в жизни был похож на своего героя. Он никогда не ходил голосовать на советские "выборы", на которых в избирательную урну опускались бюллетени с единственным кандидатом, заранее выбранным партийными органами. Он демонстративно отказывался участвовать в "общественной работе". Он чуть ли не в открытую цитировал запрещённые произведения — "1984" и "Скотный двор" Оруэлла, "Архипелаг ГУЛАГ" и "В круге первом" Солженицына, "Остров Крым" Аксёнова — правда, без ссылок на источники. Наконец, он публично издевался над идиотскими "ленинскими коммунистическими субботниками" — ежегодно устраиваемыми в СССР днями бесплатного труда. Эта традиция зародилась в двадцатых годах: в один апрельский день большевистские газеты с восторгом сообщили о том, что рабочие некоего депо бесплатно отремонтировали паровоз, а также разместили фотографию Ленина, который вместе с другими товарищами таскал на плечах бревно по всему Кремлю.

От репрессий Каренина спасало только то, что он был женат на племяннице одного из членов Политбюро, близкого к всесильному Андропову. Дядюшка, рано потерявший единственного сына, души не чаял в Галине и потакал всем её капризам. Но даже ему пришлось нажать на все кнопки, чтобы строптивого артиста отпустили сниматься в Англию. Да и то Каренин был вынужден взять "в нагрузку" жену Галю, которую оформили переводчиком съёмочной группы. Правда, в основном она не переводила, а бегала по лондонским магазинам.

Киногруппу курировал сотрудник из смежного ведомства, через него-то Бонд и познакомился с Карениным. Во время многочисленных посиделок в пабах он "прощупал" Каренина и убедился в искренности его суждений. Они подружились настолько, насколько вообще агенту секретной службы позволительно было дружить с гражданином потенциально вражеской страны, пусть даже и ярым антисоветчиком.

После обмена приветственными фразами Бонд сказал:

— Извини, Георгий, но я подозреваю, что твоя семейная жизнь дала трещину.

— Судишь по моему виду? — Каренин покривил в улыбке губы. — Ты прав. Мы расстались с Галиной. Причём она уверена, что я, подлец эдакий, бросил её после того, как её дядюшку спровадили на пенсию, и семья лишилась пайка с чёрной икрой, дачи с обслугой и прочих привилегий. Ей даже в голову не пришло, что я потерял гораздо больше, чем она — смысл жизни, можно сказать.

— У тебя проблемы с работой?

— Лучше бы были проблемы с работой, чем проблемы… вообще без всякой работы! Я числюсь в труппе, — Каренин кивнул головой на здание театра. — но сижу без ролей. И в кино меня почти не зовут. В прошлом году снялся в одном кооперативном дерьме. Знаешь, сейчас ведь разрешили кооператорам финансировать кинопроекты, но это жлобьё и понятия не имеет об искусстве. Для них главное, чтобы зритель ржал над упавшими штанами и прочими шутками ниже пояса. И чтобы голые сиськи во весь экран…

— А зачем ходишь в театр, если не дают ролей?

— Обязан, иначе прогул запишут, — Каренин махнул рукой и перевёл разговор на другую тему:

— Джеймс, ты мне так и не объяснил происхождение и назначение твоего маскарадного костюма. Как и твоё присутствие в Москве.

Бонд пристально посмотрел в глаза Каренину. Тот не отвёл взгляд.

— Георгий, хочешь, я устрою тебе эмиграцию в Англию?

Лицо Каренина удивлённо вытянулось.

— Знаешь… Если бы ты мне задал этот вопрос ещё вчера, я бы, скорее всего, ответил отрицательно. Но сейчас, когда эти пердуны из Политбюро решили повернуть историю вспять…

— У них вряд ли получится.

— У них уже получилось!

— Как поёт одна ваша эстрадная певица, ещё не вечер. Если ты мне поможешь, я сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты оказался на Западе при любом исходе дела.

— Надеюсь, мне не придётся угонять для тебя бомбардировщик, чтобы ты сравнял Кремль с землёй?

— Хорошего ты мнения обо мне!

— Джеймс, я же не совсем дурак. Я ещё в Лондоне понял, кто ты такой и почему возишься с нашей группой…

— На этом и закончим, с твоего позволения. Нет, бомбардировщик мне не понадобится. Мне нужно всего лишь, чтобы ты провёл меня в театр и показал, где находятся гримёрная и костюмерная.

— Неплохо смотришься, — заметил Каренин.

Вместо брюнета с грязной физиономией, одетого в строительную спецовку, перед Карениным стоял, оглядывая себя в большом зеркале, полнеющий тип в очках, с длинными соломенными волосами, облачённый в тёмно-фиолетовый вельветовый костюм. На рукавах пиджака красовались стильные кожаные заплаты.

— Не слишком ли экстравагантный цвет у этого наряда? — с сомнением спросил Бонд.

— Может быть. Но в данном случае это его достоинство, а не недостаток. Пойми, Джеймс — человек, который вынужден скрываться, никогда не натянул бы подобный ужас! Твой костюм отвлечёт на себя внимание, так что лицо разглядывать не будут.

— Не уверен. Впрочем, тебе как актёру виднее. Спасибо!

— Не спрашиваю, что ты собираешься делать.

— Но очень хочешь узнать, да? — Бонд усмехнулся. — Обещаю, что когда-нибудь расскажу тебе… если моя миссия завершится удачно. Кстати, костюмеры не хватятся этого наряда?

— Да он уже несколько лет висит, ни в одной постановке не используется. Носи на здоровье, Джеймс!

— Я постараюсь вернуть костюм и парик.

Каренин вздохнул.

— Не давай обещания, которые не сможешь выполнить.

Было около половины шестого вечера, когда Бонд вышел из здания театра. Он прикинул, что путь от площади Восстания до останкинского телецентра займёт примерно сорок — сорок пять минут. Программа "Время" начинается в девять вечера. Проникнуть в телецентр он должен от восьми до половины девятого. Таким образом, у него оставалось около двух часов свободного времени. И, несмотря на очередное изменение внешности, он вовсе не собирался светиться в людных местах. Необходимо было свести до минимума своё пребывание на улице. О том, как он попадёт в тщательно охраняемый телецентр, Бонд не думал. По своему опыту он знал, что заранее спланированные акции нередко проваливаются, в то время как импровизация зачастую приводит к положительному результату.

Бонд не спеша двигался к станции метро, размышляя над тем, куда ему податься. Он разжился рублями у Каренина, который поменял ему доллары по текущему курсу. Однако ресторан или бар исключались — попасть в эти заведения в России было не так-то просто. Развлекательных центров в Москве не имелось. Оставалось разве что кино.

Кстати, вот и кинотеатр, приютившийся в цокольном этаже жилой высотки на площади Восстания. Название вполне в большевистском духе — "Пламя". На гранитной стене цоколя висели афиши. Бонд подошёл поближе, чтобы рассмотреть их. Надо же, демонстрировались "Звёздные войны", вышедшие на экраны ещё в 1977 году! Бонд чертыхнулся. Этот фильм он видел уже раз двадцать, причём в разных странах и на разных языках. Он ненавидел "Звёздные войны". Но выбора не было.

Бонд купил в кассе билет. О попкорне приходилось только мечтать, его заменяли подсохшие бутерброды с варёно-копчёной колбасой не первой свежести. Из напитков имелись сильно разбавленные яблочный и томатный соки и коричневая бурда под названием "кофе с молоком".

Он занял своё место в зале — откидное сиденье, обитое дерматином. Народу было не много, в основном подростки и пожилые. Бонд вспомнил телерепортаж, который он видел три года назад. Тогда, на фоне налаживания отношений с США, в Москве устроили показ самых популярных голливудских фильмов последних десятилетий — "Близкие контакты третьей степени", "Роман с камнем", "Лабиринт"... Крупнейший в столице кинотеатр "Россия" осаждала огромная очередь, превосходящая даже ту, что стояла у "Макдональдса".

В тот период в Союзе начали выходить фильмы, ранее не доступные простому зрителю. Это были как советские картины, положенные в своё время "на полку" по идеологическим соображениям, так и зарубежные — в основном, правда, старые и некассовые, хоть и получившие все мыслимые кинопремии: "Восемь с половиной" Феллини, "Красная пустыня" Антониони, "Орфей" Жана Кокто. Советы с большим подозрением относились к коммерческому кино, к тому же не хотели тратить валюту на приобретение "низкопробных" фильмов. Западные триллеры и боевики почти не имели шанса попасть на советские экраны, а если и выпускались в прокат, то с большим опозданием и в урезанном виде. Так, комедия Билли Уайлдера "Как украсть миллион" с Одри Хепбёрн и Питером О'Тулом вышла в России через девять лет после премьеры, а "Клеопатра" с Элизабет Тейлор — и вовсе через шестнадцать, к тому же изрядно сокращённая.

В последние годы в СССР, как грибы, возникали видеосалоны, а кое-кто из советских граждан обзавёлся и собственным видеомагнитофоном. И это несмотря на то, что даже часто ломавшийся советский аппарат "Электроника" стоил баснословных денег — тысячу двести рублей, то есть десять среднемесячных  зарплат. Зарубежные фильмы можно было достать только на чёрном рынке. Их записывали на видеокассеты, зачастую в отвратительном качестве и с закадровым русским текстом — его делали некие таинственные переводчики с гнусавыми голосами. В то же время дубляж официально приобретённых картин выполнялся в Союзе на очень высоком уровне, с привлечением известнейших актёров.

До недавнего времени домашний просмотр фильмов на видеомагнитофоне был в СССР опасным делом. Завистливые соседи, прослышав о дорогой новинке, могли донести "куда следует" о том, что в такой-то квартире устраивают сеансы порнографических и антисоветских картин. А бывало и так: далеко за полночь милицейский наряд обходил жилой район и смотрел, не мелькает ли в каком-нибудь окне телеэкран. Чтобы взять нарушителя с поличным, в доме отключали электричество. Извлечь кассету из обесточенного видеомагнитофона было невозможно, и многие любители западного кино поплатились свободой за свою страсть к десятой музе. Причём зачастую они смотрели вовсе не порнографию или откровенную антисоветчину, а вполне заслуженные картины, такие как "Однажды в Америке", "Иисус Христос Сверхзвезда", "Последнее танго в Париже", "Доктор Живаго", феллиниевские "Казанова" и "Сатирикон"…

Бонд отвлёкся от своих мыслей — он почти не следил за действием на экране, где в это время повстанцы изучали схему Звезды Смерти. Посмотрел на светящийся циферблат часов. Пора. Он встал с места и покинул зал.

Вечерело. Людей на улице заметно прибавилось. Бонд ещё раньше приметил ряд телефонных будок в сквере возле станции метро. Он порылся в отделении для мелочи своего бумажника. Двухкопеечной монеты не нашлось, зато десятикопеечных было в избытке — советские таксофоны с готовностью принимали их.

Бонд вошёл в душную кабину и набрал домашний номер Пуилла. Прозвучало пять длинных гудков, прежде чем монета провалилась в недра таксофона.

— Слушаю! — ответил Пуилл.

"Что ж, другого я и не ждал", — подумал Бонд. Он повесил трубку и открыл скрипучую дверь будки.

Чтобы войти на станцию метро, пришлось даже потолкаться у эскалатора. Бонд доехал до кольцевой станции "Проспект Мира", перешёл на радиальную, а оттуда было уже рукой подать до "Алексеевской", ближайшей к телецентру.

На проспекте Мира тоже было многолюдно. В его конце виднелся монумент "Покорителям космоса" — устремлённая в небеса ракета на наклонной стеле. Бонд подошёл к троллейбусной остановке и только хотел уточнить у столпившихся пассажиров дальнейший маршрут, как увидел Веру.

Она не обратила на преображённого Бонда никакого внимания, несмотря на несколько экстравагантный цвет его (вернее, театрального) костюма. Бонд исподтишка наблюдал за ней, пока не подошёл троллейбус. К этому времени народу накопилось столько, что обоих буквально внесло в салон. Бонд сразу же прокомпостировал заблаговременно приобретённый билет и только потом заметил, что компостер продырявил сразу два сложенных билета.

На третьей остановке пассажиров изрядно поубавилось, а когда двери закрылись, в салоне объявились контролёры. Помахивая жетонами, они начали проверять у пассажиров билеты. Дошла очередь и до Веры, стоявшей в углу задней площадки.

— Ваш билет!

Вера окинула контролёра — востроносого молодого мужчину с жиденькими усиками — злобным взглядом и равнодушно сказала:

— Нет билета.

— В таком случае, платите штраф!

— Денег нет.

— Да что вы говорите, девушка! Что ж, тогда мы на следующей остановке выйдем, и я вас отведу в милицию.

— Отводи, — Вера не скрывала, до чего ей всё опротивело. Она отвернулась и уставилась в окно.

— Там составят протокольчик…

Бонд решительно протиснулся к Вере.

— Подождите, вот её билет, — он продемонстрировал два прокомпостированных талона. Контролёр повернулся к Бонду:

— А ваш?.. А, понятно.

Вера перевела сердитый взгляд на Бонда.

— Не нужны мне ваши подачки!

— Я в курсе. И про племянницу тоже.

Она широко раскрыла глаза и замолчала. Контролёр смотрел то на неё, то на Бонда.

— Мужчина правда пробил за вас?

— Да, да! — раздражённо сказала Вера.

— Хороший повод познакомиться. Давай, мужик, действуй, — процедил контролёр сквозь зубы и занялся другими пассажирами. Бонд передвинулся так, чтобы изолировать Веру от окружающих.

— Ты?! — шёпотом крикнула она.

— Я, я.

Она осмотрела Бонда с головы до ног.

— Что ты с собой сделал?

— Ничего особенного, небольшая маскировка. Ты чего же без билета ездишь?

— Экономлю. Думала, не напорюсь на контролёров.

— У тебя и правда нет денег?

— Есть. Но они мне самой пригодятся.

— Ты куда едешь?

— Чего это ты мне устраиваешь допрос? — её глаза сузились.

— Вера, не сердись, у меня нет времени тебя успокаивать, — резко сказал Бонд.

— Какие мы деловые! Вообще-то я еду в Останкино, в концертную студию.

— Серьёзно? — удивился Бонд. — А зачем?

— Тане достался билет на "Счастливый случай", подарил один постоянный покупатель, он работает на телевидении. А она отдала его мне, ей всё равно некогда.

— Что за "Счастливый случай"?

— Телеигра, там на разные вопросы надо отвечать.

— Викторина, что ли?

— Типа того.

"Вот и мой счастливый случай", подумал Бонд.

Между тем троллейбус свернул с проспекта Мира на улицу, носящую имя Сергея Королёва, конструктора космических ракет. На этой улице находился телевизионный центр, а напротив него, через дорогу, высилась полукилометровая Останкинская телебашня. Бонд сказал:

— Вера, ты очень хочешь пойти на это шоу?

— А что?

— Пожалуйста, не отвечай вопросом на вопрос. Просто скажи, как ты отнесёшься к тому, чтобы отдать билет мне?

Она фыркнула.

— Вообще-то я никогда не была на телевидении! И вряд ли когда-нибудь буду. Мне, знаешь ли, интересно!

— Тебе будет гораздо интересней, если вместо тебя туда попаду я.

— Да? Обоснуй.

Бонд поглядел в окно — справа тянулся Останкинский пруд. Ему надо было выходить на следующей остановке.

— Вот эта запись, — он наполовину достал из пакета видеокассету. — должна выйти в эфир в программе "Время". Это репортаж о том, что происходит у Дома Советов — выступление Сельцина и прочее…

— Врёшь!

— Вера, времени нет! — заторопился Бонд.

Она достала из сумочки билет и протянула Бонду. Троллейбус как раз подъехал к остановке. Бонд вышел, Вера — за ним.

Здание телецентра тянулось вдоль улицы Королёва почти на треть мили. С правой стороны имелась невысокая, но обширная пристройка — концертная студия "Останкино".

— Ну, пройдёшь ты на телевидение, а дальше? — спросила Вера.

— Дальше буду действовать по обстоятельствам. А ты что собираешься делать?

— Буду тебя ждать.

— Это ещё зачем?

— Ты мне расскажешь, как у тебя там всё получилось.

— Вера, я не знаю, сколько времени займёт моя авантюра и увенчается ли она успехом. Может быть, у меня ничего не получится. Может быть, меня арестуют.

— У тебя всё получится, — сказала она. — А я пока погуляю вокруг пруда, полюбуюсь усадьбой…

— Какой усадьбой?

— Графьёв Шереметевых. Она там, — Вера махнула рукой в сторону пруда.

— Ладно, поступай, как знаешь. Ближе к девяти часам найди где-нибудь работающий телевизор и посмотри программу "Время". Я буду ждать тебя на этой остановке, так что наведывайся сюда время от времени.

Она кивнула и спросила:

— Слушай, а откуда у тебя всё это — и костюм, и парик?

— Оказал помощь один хороший знакомый.

— Этот хороший знакомый — женщина? — в голосе Веры зазвучала ревность.

— Вовсе нет. Театральный актёр, я знаю его давно, сегодня случайно встретились. Если всё получится, я вас познакомлю, обещаю.

Викторина "Счастливый случай" была телевизионной версией популярной настольной игры Trivial Pursuit. На советском телевидении передача шла уже второй год, её вёл Матвей Марков — звезда другого телевизионного шоу, "Клуб Весёлых и Находчивых". В игре принимали участие семейные команды из четырёх человек каждая. В качестве приза победившая семья получала набор бытовой радиотехники южнокорейского производства — телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр. Можно было предположить, что в свете последних событий судьба телешоу повисла на волоске. Но пока контракт с зарубежными партнёрами никто не отменил, и в концертной студии "Останкино" проводилась запись очередной игры.

Вместе с другими счастливчиками — обладателями билетов Бонд прошёл через вестибюль и поднялся наверх. В зале было ещё не очень много зрителей — народ толпился в буфете этажом ниже, славящемся своей выпечкой, — но обе семьи-участницы уже сидели на своих местах на сцене, а Марков что-то обсуждал с каким-то бородатым мужиком — судя по тому, как тот горячился и размахивал руками, режиссёру. До начала записи оставалось не так много времени.

Глава VIII

Вечером несколько чёрных автомобилей въехали во двор огромного здания КГБ на площади Дзержинского, которую его обитатели (да и многие другие) называли по старинке Лубянкой. В машинах сидели члены ГКЧП Кизяков, Старолипов, Дуло, Олушев и председатель Ялдаев. Они прибыли с пресс-конференции, которая проходила в пресс-центре министерства иностранных дел на Зубовском бульваре. Не успело мероприятие окончиться, как председатель КГБ Клочков, наблюдавший прямую трансляцию по спецканалу, вызвал их к себе. За прошедшие сутки он окончательно стал неформальным лидером новообразования. Это нравилось далеко не всем прибывшим.

— Ишь, вызывает "на ковёр", как мальчишек! Почему мы все должны плясать под его дудку? — недовольно спросил Дуло у Ялдаева, пока они шли от машины к подъезду.

— Ш-ш-ш! — прошипел Ялдаев и оглянулся. —  Здесь его епархия.

— Вот именно! С какой стати... — Дуло осёкся: группа вошла в подъезд, где их ожидал сопровождающий в штатском. Он приглашающее махнул рукой вдоль красной ковровой дорожки, ведущей к лифту.

Клочков ожидал соратников в своём кабинете, сидя за обширным столом карельской берёзы, под большим портретом Дзержинского. Губы его были недовольно поджаты, глаза холодно смотрели сквозь очки.

— Садитесь, товарищи, — проскрипел он и недобро усмехнулся двусмысленности этого глагола. Все, гремя стульями, заняли места за длинным столом для заседаний. Первым делом Клочков спросил у Ялдаева:

— Где Петров? Почему его не было на пресс-конференции?

Ялдаев лишь развёл руками. Вместо него ответил Олушев:

— Приболел он, Виктор Алексеевич.

— Это был риторический вопрос. — сказал Клочков. — Я прекрасно осведомлён, чем именно он болеет. Допился до интоксикации, мерзавец!

— У него нервы… — попытался вступиться Кизяков.

— У нас у всех нервы! — повысил голос Клочков. — Сейчас фактически идёт война, а знаете, как в войну поступают с дезертирами?

Члены ГКЧП угрюмо молчали. Клочков оглядел их всех "андроповским" взглядом и остановился на Ялдаеве.

— Так, теперь поговорим о вас, Григорий Иванович. Вы что, тоже приняли на грудь перед конференцией?

— Да вы что, Виктор Алексеевич! — оскорбился Ялдаев.

— А почему у вас руки тряслись, как у запойного?

— Просто я нервничал…

— Я больше не желаю слышать идиотские россказни про нервы! Это, знаете ли, непозволительная роскошь для вашей должности! И как прикажете выпускать такую запись в эфир? В программе "Время", а? Ведь вся страна увидит!

— Никто не обратит на это внимания, — встрял Дуло.

— Если бы у нас имелся хоть небольшой запас времени, вам пришлось бы сейчас же ехать обратно в пресс-центр. Организовали бы съёмку, потом смонтировали… Ладно, чего уж теперь.

Клочков махнул рукой.

— У нас есть ещё одно осложнение. Сельцин выступил перед толпой у Дома Советов, прямо как Ленин на броневике. У меня есть сведения, что его выступление было заснято новостной группой из Останкино. Я позвонил председателю Гостелерадио, сказал, что эта запись ни в коем случае не должна попасть в эфир. К сожалению, ко мне слишком поздно поступила информация. Видеокассету мы изъяли, но нет никакой гарантии, что с неё не успели снять копию. Болеслав Арвидович, — обратился Клочков к Дуло. — охрана телецентра "Останкино" относится к вашему ведомству.

— Я это хорошо знаю, Виктор Алексеевич, — обиженно сказал Дуло.

— Очень хорошо, что вы это знаете. Тем не менее, я вас попрошу взять это дело под свой личный контроль и мобилизовать все силы. Ни одна мышь не должна проскользнуть в телецентр, тем более в аппаратную, или как там это у них называется.

— Виктор Алексеевич, все входы в телевизионный технический центр и так находятся под неусыпным наблюдением, — ответил Дуло.

— Усильте охрану. Организуйте дополнительную проверку документов. Пусть кадровики просмотрят личные дела всех сотрудников — мало ли кто туда затесался в этой перестроечной неразберихе.

Концертная студия понемногу заполнялась зрителями. Бонд сидел на своём месте и с нарочито скучающим видом наблюдал, что происходит вокруг. Он не сомневался, что ему представится возможность осуществить задуманное, надо только не упустить шанс… А вот, кажется, и он.

Один из операторов, коротко стриженый блондин лет тридцати пяти, обслуживающий портативную камеру "Томсон", то и дело страдальчески морщился и хватался за живот. Ему явно было очень муторно, а тут ещё подошёл режиссёр и что-то заорал шёпотом, размахивая руками. Парень сначала оправдывался, но понемногу разозлился и тоже принялся жестикулировать. В конце концов он показал режиссёру кукиш. Тот налился кровью и решительным жестом указал оператору на выход. Блондин почти швырнул камеру на край сцены, махнул рукой и устремился к дверям.

Бонд встал со своего места и последовал за ним. Как он и предполагал, оператор спустился на один этаж вниз, где находились туалеты. Он заперся в самой дальней от входа кабинке. Бонд извлёк из каблука левого ботинка миниатюрный чёрный маркер и написал снаружи на двери "Туалет не работает", после чего закрыл её изнутри. Потом занял соседнюю кабинку и начал прислушиваться.

Кряхтенье и звуки освобождаемого кишечника сменились шелестом туалетной бумаги, а затем и шумом воды в сливном бачке. Оператор вышел из кабинки. Бонд подошёл к нему сзади и нанёс удар в основание черепа. Парень осел на кафельный пол, Бонд придержал его. Оттащив оператора в кабинку, он снял с него рабочую куртку с надписью на спине "ТТЦ Останкино". В карманах куртки обнаружились: мятый галстук, почти пустая пачка сигарет "Космос", коробок спичек, носовой платок далеко не первой свежести, какие-то таблетки — видимо, от диареи — и пропуск в телецентр. Бонд изучил фотографию на пропуске — она была сделана, когда оператор носил длинные волосы. При очень большом желании агента ноль-ноль-семь в его нынешнем облике можно было принять за владельца пропуска.

Бонд быстро стащил с блондина куртку и брюки, после чего разделся сам. Фиолетовый костюм совершенно не подходил для связывания, но в конечном итоге оператор оказался обездвижен. В качестве кляпа Бонд засунул ему в рот носовой платок и зафиксировал галстуком. Надев штаны и куртку, принадлежавшие оператору, Бонд вышел из туалета.

В каблуке левого ботинка находилась ещё одна полезная вещь — крошечный тюбик с моментальным суперклеем. Бонд выдавил несколько капель на язычок дверного замка и захлопнул дверь. Послюнявив палец, потёр сделанную им надпись, но она даже не думала размазываться.

Бонд вернулся в концертную студию, которая была уже заполнена. Бесхозный "Томсон" так и лежал на краю сцены. Бонд с озабоченным видом отключил от камеры кабель, взял её и направился к выходу.

План, второпях нарисованный Волковым, конечно, оставлял желать лучшего, но Бонду всё-таки удалось в нём разобраться. Он зашёл в неприметную дверь без всяких надписей, за которой тянулся длинный коридор, освещённый люминесцентными лампами. Агент двинулся вперёд. Коридор сворачивал то направо, то налево; никаких дверей не было, только на стенах время от времени попадались огнетушители и пожарные краны.

Коридор закончился неожиданно, за очередным поворотом. Приоткрытая дверь вела в собственно сам телецентр, а сразу за ней имелась стойка, возле которой торчал милиционер в полной экипировке.

Бонд непринуждённо взвалил камеру на плечо и прошёл в дверь. Свободной рукой помахал раскрытым пропуском. Милиционер скользнул по "корочкам" равнодушным взглядом, не менее равнодушно посмотрел на Бонда, на его камеру и отвёл взгляд.

Казалось бы, задача с проникновением в здание телецентра была решена. Но на бумажке с планом, там, где был обозначен проход в его святая святых — главную редакцию информации — стояла приписка: "Серьёзный пост". Главные трудности были ещё впереди.

Следуя плану, намертво отпечатавшемуся в памяти, Бонд пересёк обширный холл с курилкой и вызвал лифт, который подошёл через несколько секунд. На этаж, где располагались аппаратные и студии программы "Время", Бонд поднялся в компании самого Олега Кириллина, бывшего её диктора. Кириллин очень нравился Брежневу, и программа "Время" получила Государственную премию. Однако два года назад новое руководство заменило дикторов в кадре журналистами, и Кириллин остался не у дел. Лишь недавно он вернулся на телеэкран в новой ипостаси соведущего молодёжной программы "Взгляд", известной своими "крамольными" беседами и сюжетами. Сейчас Кириллин был настроен очень мрачно — звезде советского телевидения явно не нравилось всё происходящее…

Бонд опасался, что Кириллин выйдет на том же этаже, что и он. Но бывшему диктору надо было выше, и агент оказался один в небольшом холле, где стояли вытертые кожаные кресла и растения в кадках. Согласно плану Волкова, за двустворчатой дверью напротив лифта начинался короткий коридор, ведущий к студиям и аппаратным. И как раз в начале коридора располагался пост охраны. Без специального допуска туда не мог проникнуть ни один сотрудник телецентра.

Бонд поудобнее ухватился за камеру и двинулся к двери. Ещё на полпути к ней он увидел милиционера, маячившего в проёме. Наверняка он был не один — второй, скорее всего, сидел справа, за столиком. Так оно и оказалось.

Стоявший милиционер строго сказал:

— Ваш пропуск!

— Какой пропуск, у меня камера горит! На, посмотри!

Сбив дежурного с толку этой фразой, Бонд сделал движение, будто собирается бросить камеру ему, но швырнул её в того, что сидел за столиком. Второй милиционер не успел прикрыться, и "Томсон" угодил ему в лоб. А его товарищ уже падал навзничь, поражённый скрытым в подошве левого ботинка Бонда мощным электрошокером.

Сидевший милиционер, охнув, схватился было за ушибленное место, но тут же опомнился и, превозмогая боль, попытался выхватить из кобуры "макаров". Для этого ему пришлось вскочить на ноги, но дало о себе знать только что полученное сотрясение мозга — милиционер закатил глаза и плашмя рухнул на столик.

Бонд захлопнул дверь, ведущую в холл, и обнаружил, что в замочной скважине торчит ключ. Он запер замок и спрятал было ключ в карман, но тут же сунул его обратно в скважину и сломал. Затем торопливо исследовал ближайшие помещения. Одним из них оказалась кладовка, где лежали пылесосы, щётки, вёдра и электрические удлинители. Бонд затащил туда обоих дежурных, связал их удлинителями и каждому засунул в рот по половой тряпке. Оба табельных "макарова" он забрал себе.

Было начало девятого. Бонд быстро разыскал аппаратную, в которой находились видеомагнитофоны. Дверь аппаратной была снабжена кодовым замком. Недолго думая, Бонд постучал. Никакого ответа. Он забарабанил в дверь кулаком. Она неожиданно распахнулась, в коридор высунулся злой, как чёрт, видеоинженер.

— Какого х… ты долбишь?..— он замолк и отвалил челюсть, уставившись на направленное ему в голову дуло пистолета, как кролик — на удава. Бонд приложил указательный палец свободной руки к губам и махнул пистолетом — иди, мол. Видеоинженер отступил в аппаратную, переводя испуганный взгляд с пистолета на лицо Бонда. Агент на ощупь закрыл за собой дверь и возобновил движение. Видеоинженер всё пятился, пока не споткнулся о лежавшую на полу металлическую коробку. Он упал на спину и ударился головой об острый угол стенда с аппаратурой.

— Что там, Жора? —  спросил кто-то, сидевший за стендом. Бонд проскользнул туда и приставил дуло "макарова" к виску пожилого, чрезвычайно худого мужчины с неаккуратной копной пегих волос.

— Тс-с-с! Какой сюжет следующий? — спросил он, указывая на видеомагнитофоны.

— Ты кто такой? — просипел мужчина. Бонд, теряя терпение, ткнул его дулом в кадык, отчего тот втянул голову в плечи и зажмурился.

— Слушай, приятель, плохого я тебе не желаю, но у нас с тобой совершенно нет времени. Ставь скорее эту кассету. — Бонд свободной рукой извлёк "бетамакс" из-за пазухи. — Когда будет дан сигнал пускать очередной сюжет, включишь её.

— А Жора где?

— В …де. Не зли меня. Действуй.

Второй видеоинженер закивал, взял кассету и вставил её в один из видеомагнитофонов. Он хотел было заглянуть за стенд, чтобы разыскать своего коллегу, но Бонд покачал головой и передёрнул затвор "макарова" одной рукой — этому трюку он когда-то научился у Жуковского. Потянулись минуты ожидания.

Вера, прогулявшись по парку усадьбы Останкино, зашла в застеклённый главный вестибюль телецентра — оттуда хорошо просматривалась троллейбусная остановка, на которой они договорились встретиться. В вестибюле работал большой телевизор с выключенным звуком, настроенный на первую программу. Вера успела посмотреть финал репортажа о пресс-конференции. Трясущиеся руки Ялдаева послужили темой для насмешек собравшихся — в вестибюле всегда толпился народ. Наблюдая, как люди смеются, она вдруг подумала: "А ведь эти долго не удержатся…"

Членов ГКЧП на экране сменили дикторы, а потом в вестибюле вдруг все замолчали — начался снятый днём репортаж от Дома Советов, который сегодня получил неожиданное прозвище "Белый дом".

— Звук! Сделайте погромче! — раздались разрозненные выкрики. Но прибавить громкость было некому, а может, у этого телевизора вообще отсутствовал динамик. И Сельцин на экране в полной тишине эмоционально шевелил губами и делал резкие жесты.

Дождавшись окончания трансляции сюжета, Бонд благодарно хлопнул видеоинженера по плечу (отчего тот снова втянул голову) и вышел из аппаратной. Теперь надо было поскорее выбираться из телецентра.

Бонд направился в дальний конец коридора, где, как он и предполагал, находился запасной выход на пожарную лестницу. Однако пролёт, ведущий вниз, был закрыт стальной решёткой с дверцей. Агент чертыхнулся, вернулся в коридор, к столику дежурного. В его ящике он нашёл связку ключей — наверняка один из них подходил к дверце на лестнице. Потом Бонд заглянул в кладовку. Оба милиционера уже пришли в сознание и извивались, как дождевые черви, стараясь избавиться от пут. Они злобно смотрели на Бонда и что-то мычали. Он подмигнул им, прихватил на всякий случай катушку с толстым обрезиненным кабелем и покинул кладовку. Но когда Бонд снова вышел на лестничную площадку, снизу донеслись голоса и топот множества ног.

Несмотря на страшную спешку, ему удалось разыскать нужный ключ. Бонд поступил так же, как и в предыдущий раз — сломал его в замке. Это задержит преследователей на какое-то время. И теперь у него оставался только один путь — наверх. Второй раз за этот сумасшедший день, чёрт бы его побрал!

Мчась по ступеням, Бонд слышал доносящийся снизу мат — преследователи пытались взломать дверь. Видимо, у них это не очень-то получалось — шум постепенно стихал. Наконец он добрался до самой верхней площадки с единственной дверью, закрытой на засов. Он распахнул её, вышел, и оказался на крыше высотной части телецентра. Подойдя к краю, Бонд прикрепил конец захваченного кабеля к вентиляционной трубе, а саму катушку швырнул вниз. Кабель размотался, его с лихвой хватило, чтобы спуститься на крышу основного здания, что Джеймс и сделал.

Оставалось только достичь земли. Но Бонд увидел, что у телецентра, сигналя сиренами и сверкая мигалками, стали собираться милицейские машины. Подъехал и автобус, из которого высыпали спецназовцы в бронежилетах и шлемах. Правда, здание было настолько обширным, что его при всём желании невозможно было оцепить быстро. И Джеймс, гремя ботинками, побежал к тыльному фасаду, полагая, что туда милиция ещё не добралась.

Его расчёт оказался верным — ни милиции, ни спецназа внизу не было видно. Бонд снял с руки "Брейтлинг", потянул за одну из кнопочек на боковой стенке часов. Кнопочка была фальшивой — за ней из часового корпуса потянулась тонюсенькая проволочка из необычайно прочного полимера. Она была достаточно длинной, но всё же для спуска из высотной части её бы не хватило. А сейчас секрет чудо-часов Кью пришёлся как нельзя кстати.

Джеймс сделал петлю на конце проволочки, зацепил за торчащий на краю крыши штырь. Вцепившись руками в браслет, шагнул с крыши. Проволочка разматывалась с едва слышным шелестом, Бонд опускался вниз. Наконец подошвы стукнулись об асфальтовую дорожку, обегавшую здание по периметру. Бонд освободил часы от проволоки и надел их на руку.

Ему пришлось сделать большой крюк, чтобы добраться до троллейбусной остановки незамеченным. Быстро сгущавшиеся сумерки облегчили ему задачу. Ещё издали он пытался отыскать взглядом Веру, но в павильоне было слишком много народу — опять заморосил дождь. Джеймсу осталось пройти каких-то двести ярдов, когда на его голову обрушился страшный удар. Он потерял сознание.

Заскрежетал отпираемый замок. Бонд прекратил хождение кругами и встал у стены напротив двери. В камеру вошёл председатель КГБ Виктор Клочков. Охранник запер дверь снаружи.

— Здравствуйте, мистер Бонд, — сказал Клочков по-английски.

— Здравствуйте, товарищ Клочков, — ответил Бонд; слово "товарищ" он произнёс по-русски. — Рад вас видеть в этой скромной обители.

Клочков сел на табурет у деревянного стола.

— Я буду испытывать неудобство, глядя на вас снизу вверх. Садитесь, пожалуйста, — английский Клочкова был весьма неплох.

Бонд сел на скрипнувшие нары.

— Что ж, объяснимся. Вы, конечно, не знаете, что сейчас происходит за пределами этого помещения, — Клочков обвёл взглядом камеру.

— За трое суток, что я здесь нахожусь, многое могло произойти.

— У вас хорошо развито чувство времени. Кстати, очень забавные часы вы носите.

— Носил.

— Да, носили…И машина неплохая.

— Я так понимаю, с "Мерседесом" мне придётся расстаться?

Клочков пропустил мимо ушей этот вопрос. Он выдержал паузу и произнёс:

— Я вынужден признать, что наша попытка спасти советское государство провалилась.

Бонд усмехнулся.

— Увы, не могу вам в этом посочувствовать.

— Я и не ждал от вас сочувствия. Никто не мог предположить, чем всё закончится. Именно поэтому вас никто не беспокоил в течение последних трёх дней — никаких допросов…

— И никаких прогулок.

— События стали развиваться быстро и непредсказуемо. После репортажа в программе "Время", вышедшего в эфир не без вашего участия, генерал Гусев, заместитель командующего воздушно-десантными войсками, принял решение перейти на сторону Сельцина. Но это было только начало. А теперь я в гораздо худшем положении, чем вы. Несколько часов назад Горбачёв с семьёй вернулся в Москву. Ярков и Кизяков арестованы. Арест остальных членов ГКЧП — вопрос очень недолгого времени. Но лично я не последую примеру министра Дуло и стреляться не стану.

— Вот как, Дуло покончил с собой?

— Да, когда узнал, что за ним выехали. Но дело не в этом.

Клочков замолчал. Бонд ждал продолжения.

— Я понимаю, вы уверены, что в очередной раз спасли мир. Нет, мистер Бонд. Сейчас они — Клочков показал куда-то в сторону, — ликуют, размахивают трёхцветными царскими флагами, сбрасывают памятники…

— Надеюсь, не Пушкину?

— Ваш юмор неуместен. В данную минуту на соседней площади беснуется огромная толпа, ожидающая сноса памятника Дзержинскому работы Вучетича, вы его наверняка видели. Хорошо ещё, что удалось уговорить этот сброд дождаться автокрана, а то рухнувший памятник мог бы запросто провалиться на станцию метро. Так вот, к чему я веду. Пройдёт несколько лет — может, пять, может, десять или пятнадцать — и мы вернёмся. Разумеется, под другим названием. Возможно, и цели наши будут несколько иными. Но те, кто сейчас орут на площадях, воспримут наше возвращение с радостью и облегчением.

— Почему вы так думаете?

— Я не думаю, я в этом уверен. Это же дети! Глупые, недоразвитые дети, которые сами не знают, чего они хотят. Ваша пропаганда в последние несколько лет очень постаралась расписать райскую жизнь при капитализме.

— Вы ошибаетесь. Никакой пропаганды не было…

— Была, мистер Бонд, была. И вот эти наивные, инфантильные люди вообразили, что стоит только избавиться от коммунистов и чекистов, и они заживут припеваючи. Не заживут. Они воспримут дарованную им свободу, как вседозволенность. И они совершенно не умеют принимать решения и нести ответственность за себя и за страну, понимаете?

— Они этому быстро научатся.

Клочков покачал головой.

— В странах Восточной Европы — вполне возможно. В Грузии, в республиках Прибалтики — вероятно. Но не в России, не на Украине и не в Белоруссии. Про Среднюю Азию я вообще не говорю.

— В таком случае могу только констатировать, что вы неплохо постарались за семьдесят с лишним лет.

Клочков усмехнулся.

— Это заложено в самой генетике нашего народа. Мы, знаете ли, не англичане, не французы и даже не поляки. И скоро население почувствует себя очень неуютно от того, что лишилось твёрдой, уверенной и сильной руководящей руки.

— Вы либо очень наивный человек, либо, извините, маньяк.

Клочков хотел что-то ответить, но тут в дверь постучали. Открылось окошечко, кто-то тихонько позвал из коридора:

— Виктор Алексеевич!

Клочков встал, подошёл к двери, переговорил с пришедшим. Потом обернулся к Бонду:

— Есть опасность захвата зданий КГБ пьяными хулиганами. В переулках бесплатно раздают водку. Вы свободны, мистер Бонд. Сейчас вас проводят к выходу.

Бонд встал с нар.

— Я так понимаю, Жуковский и прочие ваши люди на меня не в обиде?

— Это не вопрос обиды. Мы все — профессионалы, мистер Бонд, и делаем своё дело, не считаясь с неизбежными потерями и помехами. Выходите.

Клочков вышел в коридор, Бонд — следом.

— Только один вопрос, если позволите, господин Клочков.

— Пожалуйста, только побыстрее.

— К чему был это разговор?

Клочков посмотрел сквозь очки в глаза Бонду.

— Считайте мой краткий прогноз прощальным подарком коллеге от коллеги. Можете проинформировать о нём своё руководство. До свиданья, мистер Джеймс Бонд.

Когда Бонд вышел из тихого переулка на площадь, памятник "железному Феликсу", как называли основателя Чрезвычайной комиссии, уже болтался на тросах крана, словно на виселице. Ликующая толпа ревела. Бонд стал пробираться поближе к памятнику.

— Джеймс! — раздался женский крик. Он обернулся.

— Я почему-то знала, что встречу тебя здесь, — сказала Вера.

Они ещё долго стояли, обнявшись, под проливным дождём посреди бушующей толпы.

Эпилог

— Джеймс! — Феликс Лейтер приветственно махал рукой, удивительно быстро для одноногого поднимаясь на террасу отеля. Бонд швырнул книгу на столик, чуть не сбив хайбол с коктейлем, встал с шезлонга и подошёл к лестнице, но не стал помогать другу преодолеть последние ступеньки — Лейтер воспринял бы это как оскорбление.

— Ты заставил себя ждать, дружище, — заметил Бонд. — Ещё немного, и я отправился бы искать себе собутыльника среди ирландцев. Их здесь в этом сезоне чрезвычайно много.

— Никакому ирландцу не перепить меня, — заявил Лейтер и опустился в свободный шезлонг, вытянув протез.

— Задержали рейс?

 — Самое обидное, что в "Федерико Феллини" сели вовремя. Просто бестолочь-таксист катал меня по всему Римини, прежде чем мы совместными усилиями разыскали этот отель.

— Какой отель? — с невинным видом спросил Бонд.

— Как — какой? "Вера"!

— Здесь его все знают как "Бепа". "Вера" — написание по-русски, кириллицей.

— Какого чёрта ты мне раньше не сказал?!

— Маленькая месть за то, что ты упорно продолжаешь снабжать меня этим чтивом, созданным неуёмным воображением твоего соотечественника — Бонд указал на валявшуюся на столике книгу в бумажной обложке.

— А, "Мешок с костями"! Ну, и как тебе?

— Давай воздержимся от беседы о литературе, которая грозит перерасти в суровый спор. Лучше выпьем.

Бонд, поколдовав у стоявшего в глубине террасы бара-холодильника, вернулся к Феликсу со стаканом виски-сода.

— За что пьём? — спросил Лейтер, принимая стакан.

— Не за что, а за кого. За хозяйку этого отеля, синьору Веру Черонетти. Благодаря нулевому счёту, который тебе здесь выставят, ты, мой друг, ощутимо сэкономишь на отпускных.

Они выпили.

— Вера сейчас здесь? — спросил Феликс.

— Уехала во Флоренцию навестить родню мужа. На днях исполнится год, как не стало Пьетро.

— Да, точно… Помнится, ты очень переживал, когда Вера вышла за него.

— Наоборот, я за неё радовался.

— Рассказывай!

— Чистая правда. Пьетро был достойным человеком и хорошим другом. Это ведь он настоял, чтобы во всех справочниках и проспектах фигурировало кириллическое написание названия отеля. Он очень любил Веру. Они прожили душа в душу больше пяти лет.

— И познакомились только благодаря тебе и той заварушке в августе девяносто первого… Кстати, как поживает твой Каренин?

— Пьёт, а в свободное время снимается в сериалах. В России начался бум телевизионного "мыла". А на Западе ему не понравилось.

— Понятно… — Лейтер замолчал и принялся сосредоточенно разглядывать свой бокал. Потом, решившись, осторожно спросил:

— Как у тебя отношения с преемницей?

— Господь ещё не создал второго М., — ответил Бонд. — но, по крайней мере…

— Он создал первую М. — женщину! — захохотал Феликс.

— Да, именно так. Взаимная притирка идёт медленно, но верно.

— И хорошо. Всё равно наша работа теперь складывается из всяких мелочей — и чем дальше, тем мельче.

Запищала трубка радиотелефона. Бонд взял её:

— Алло!

— Ноль-ноль-седьмой? — в трубке звучал знакомый голос, который за последние несколько лет стал сопровождаться старческой одышкой.

— Слушаю вас, сэр! — в ответ на вопросительный взгляд Феликса Бонд начертил в воздухе букву "М".

— Простите, что вторгаюсь в ваш отдых. У вас включён телевизор?

— Нет.

— Посмотрите всемирные новости Би-би-си. Или любой другой новостной канал. Обратите внимание на известия из России.

— А что такое?

— Вас ожидает сюрприз.

Бывший начальник Бонда отключился. Бонд положил трубку на столик, пожал плечами. Взял пульт и оживил большой "Панасоник", стоявший в углу. На итальянском телеканале РАИ 1 шёл информационный выпуск.

— Что там? — спросил Лейтер.

— Ещё не знаю. Какие-то новости из России. Может, очередная "загогулина" Сельцина… — Бонд осёкся. Он узнал человека на экране, хотя миновало почти десять лет с того дня, когда случай столкнул их. Старый знакомый что-то говорил, стоя на трибуне в некоем большом собрании. Бонд вслушался в речь итальянского диктора. Насколько он понял, бывший дрезденский резидент только что стал вторым лицом в стране.

— Знаешь, Феликс, а ведь ты неправ,— сказал Бонд. — Мелочами мы, похоже, теперь не отделаемся.

Москва, март — май 2018 г.

Если вам понравился этот текст, можете поддержать автора:

Яндекс-кошелёк: 41001290341499

WebMoney: R225630806629

PayPal: пользователь beastman1966@gmail.com

Банковская карта: 4627 2900 2162 2321

AdvCash (рубли): R 7901 6276 0741