Жертва ради жертвы

 

Скачать в формате .doc можно здесь.

Повесть

Все персонажи и события являются вымышленными.

Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми, а также с событиями, имевшими место в действительности, случайно.

 

2008 год, июнь

 

— Подождите здесь, пожалуйста, — пропела молоденькая горничная. — Наш дворецкий, Иван Савельевич, отлучился, так что с вами побеседует сразу сам Модест Александрович. Он всегда разговаривает с новыми работниками. Когда он освободится, я проведу вас в гостиную.

Антон улыбнулся и кивнул:

— Спасибо, вы очень любезны. Позвольте узнать ваше имя?

— Маша, — девушка стрельнула глазками, повернулась и вышла за дверь, стуча каблучками. Антон огляделся. Комната, в которую его привела Маша, видимо, служила упомянутому Ивану Савельевичу кабинетом, а также использовалась в качестве хозяйственного склада: у окна стоял массивный стол, заваленный бумагами, а вдоль стен тянулись полки и стояли шкафы. На полках лежали упаковки мыла и туалетной бумаги, флаконы с моющими средствами, а через приоткрытую дверцу одного из шкафов Антон разглядел аккуратно сложенное постельное бельё.

Он присел на мягкий продавленный стул с резной деревянной спинкой. Вымокшая от пота рубашка неприятно коснулась разгорячённой спины. Вытер пот со лба — от станции электрички до за́мка шёл пешком, причём заключительную часть пути — в гору. Ну, ничего, как пел кот Леопольд, неприятность эту мы переживём. Лишь бы получить работу…

Ждать пришлось минут десять. Наконец за дверью вновь послышался цокот каблучков. Маша приоткрыла дверь и позвала:

— Прошу вас!

Следуя за горничной, Антон миновал узкую лестничную площадку, потом курительную со множеством кресел и вступил в большую гостиную. Напротив окна-эркера раскинулся огромный камин, у которого стояли два низких дивана. Стены комнаты до середины закрывала дубовая обшивка. Потолок пересекался деревянными балками, с него свисала огромная люстра из оленьих рогов. Антон, не зная, куда приткнуться, остановился посреди гостиной. Тут же отворилась резная дверь в углу, и вошёл Модест Александрович Чернорецкий — хозяин поместья Полушкино, промышленник, мультимиллионер и меценат. Это был высокий мужчина лет шестидесяти, с обширной залысиной и модной небритостью из седых волос. Сквозь очки в прямоугольной оправе смотрели его умные и хитроватые глаза. Чернорецкий был одет в домашнюю куртку, под которой виднелась чёрная футболка, и в свободные светлые брюки. Бросив "здравствуйте", владелец замка указал Антону на диван и сам плюхнулся напротив, забросив ногу на ногу.

— Итак, вы желаете получить работу, а именно устроиться на должность киномеханика.

— Да, всё верно.

— И зовут вас…

— Антон Успенский.

— Очень приятно. Чернорецкий Модест Александрович. Я принял вас по рекомендации моего племянника Николая. Если не ошибаюсь, вы с ним когда-то учились в одном классе?

— Вы правы, Модест Александрович.

— Где вы работали раньше?

— В киноцентре "Тверской", а до этого…

— Почему вас уволили?

— Скорее, сократили. Киноцентр обзавёлся цифровыми проекторами, и отпала необходимость содержать большой штат киномехаников.

Чернорецкий усмехнулся.

— У вас слишком книжный лексикон для простого киномеханика.

Антон тоже позволил себе усмехнуться.

— По образованию я журналист.

— Почему не работаете по специальности?

— Какое-то время работал. Потом надоело писать лишь о том, что заведомо просеется через сито главреда, и вносить бесчисленные поправки в соответствии с его указаниями. Решил уйти на вольные хлеба и заняться блогерством. Но пока это не приносит ощутимого дохода.

— Блогерством? Что ж, это дело перспективное. А каким образом научились обращаться с киноаппаратурой?

— В детстве я обожал сидеть в кинобудке, у нас на даче был клуб. Пока родители смотрели какой-нибудь фильм, киномеханик мне всё показывал и объяснял. Потом я его даже время от времени подменял, когда он… был не в состоянии работать.

Чернорецкий рассмеялся:

— Замечательно! Опыт подсказывает мне, что самоучки — самые лучшие специалисты. Нуте-с, а почему вы оказались в "либерах", в отличие от Коли? Он мне говорил, что в школе вы были не разлей вода.

Антон пожал плечами.

— Не люблю патернализм. Поэтому после референдума девяносто третьего года выбрал гражданство РЛДР.

— Вам тогда было…

— Семнадцать лет.

— Понятно. Что ж… Патернализм я и сам не выношу. Наверное, поэтому не только подался к "либерам", но и разбогател, — Чернорецкий впервые обнажил в улыбке зубы. — И теперь в часы отдыха позволяю себе удовлетворять свою страсть к киноискусству, которое для меня гораздо больше, чем просто хобби. Я имею возможность получать любые фильмы из Госфильмофонда. Как вы понимаете, они содержатся там в виде бобин с кинолентой, а не дисков и не карт памяти. Поэтому я не собираюсь менять старые добрые плёночные проекторы на цифровые.

Чернорецкий сжал губы, побарабанил пальцами по подлокотнику дивана.

— Условия такие. Выходные — понедельник и вторник. В остальные дни вы должны быть готовы в любую минуту войти в кинопроекционную, пусть даже ночью. Поскольку вам придётся проводить здесь пять дней в неделю, вам будет предоставлена комната для проживания. Рабочий день — ненормированный, так что никаких сверхурочных. Зарплата — тысяча евро в рублях по текущему курсу.

"Маловато для таких казарменных условий", — подумал Антон, но промолчал.

— В неделю, — добавил Чернорецкий после паузы, во время которой он внимательно наблюдал за Антоном.

— Простите, я вас правильно понял? — опешил Антон. — Тысяча евро в неделю?

— Вы не ослышались. И сверх того — бесплатное трёхразовое питание. Но, — Чернорецкий поднял палец. — Во-первых, никаких прогулов. Основанием для невыхода на работу может быть только чрезвычайное обстоятельство вроде смерти близкого человека… не дай Бог, конечно… или болезни — как вы понимаете, я имею в виду не насморк и не ячмень на глазу. Во-вторых, никакого алкоголя с вечера вторника и до утра следующего понедельника.

— Да я и не увлекаюсь, — почти не соврал Антон. Чернорецкий, не обращая внимания, продолжал:

— Никуда не отлучаться из окрестностей поместья в рабочие дни. Быть всё время на связи, Иван Савельевич запишет номер вашего мобильного. Ну, и оплачиваемый отпуск, разумеется, но не более двух недель за раз. Эксклюзивная медицинская страховка. Что ещё? Вроде бы всё. Вас устраивают эти условия?

— Вполне, Модест Александрович.

— Очень хорошо, — Чернорецкий достал мобильник из кармана куртки и набрал номер. — Иван Савельевич, вы вернулись? Подготовьте, пожалуйста, договор для господина Успенского… А, уже готово? Прекрасно. Сейчас я направлю его к вам, пусть подпишет и с завтрашнего дня приступает.

Чернорецкий убрал мобильник и обратился к Антону:

— Идите к дворецкому, оформляйтесь. Потом поезжайте домой, соберите вещи, какие вам здесь понадобятся — зубную щётку там, одежду… Завтра у вас — первый рабочий день.

— Я бы хотел заранее ознакомиться с проекционной аппаратурой, — сказал Антон.

Чернорецкому это явно понравилось.

— Хорошо, попросите Ивана Савельевича провести вас в будку.

 

В сопровождении Ивана Савельевича, толстенького бодрячка с моржовыми усами, Антон осмотрел кинобудку, где были установлены два тридцатипятимиллиметровых "Симплекса", хорошо ему знакомых. Потом дворецкий показал ему жильё — небольшую комнатку в мансарде, прямо над кинобудкой — чтобы добраться до места работы, Антону достаточно было спуститься по узкой лестничке. В комнатке имелись кровать с тумбочкой, столик с креслом, стенной шкаф и умывальник. В крохотном закутке по соседству располагались душ и туалет.

— Обедать будешь на кухне, — сказал дворецкий. — Если задержишься — загляни в правый холодильник, самый маленький. Кухарка по персоналу оставит тебе там твой харч, разогреешь в микроволновке. Только не вздумай водить сюда девок!

Антон принял всё это к сведению и отправился в Москву, чтобы собрать вещи. Вернулся на вокзал, таща на спине рюкзак, а на плече — большую сумку с ноутбуком и кое-какой мелочью. На перроне он нос к носу столкнулся нос к носу со своим бывшим одноклассником Колей, который и "сосватал" его дяде-миллионеру.

— Ну, Антоха, с тебя пузырь! — прогремел мордастый, коротко стриженый Николай. — Да не какой-нибудь "Столичной"! Раскошеливайся на джин с тоником или ещё что-нибудь ваше, буржуйское!

Судя по запаху и поведению, Николай уже принял внутрь грамм двести, а то и все триста. Антон, стыдясь громкого голоса и бесцеремонности приятеля, поскорее затащил его в вагон подошедшей электрички. Николай плюхнулся на сиденье и облегчённо вздохнул.

— Как тебе дядя Модя? — поинтересовался Николай.

— Готов забиться, что в глаза ты его Модей не зовёшь, — усмехнулся Антон.

Николай махнул рукой.

— Вот ведь как поднялся, старый чёрт! За каких-то пятнадцать лет! Был простым инженеришкой, а стал…

— Потому что не остался в "совке", в отличие от некоторых, — поддел Николая Антон. Тот тут же разозлился и прошипел:

— Ты на "совок" не наезжай! Вообще жаль, не перестреляли ваших вожаков тогда, в девяносто третьем — Борьку-алкаша и прочих гайдаров-шмайдаров… Тогда бы не устроили этот мудацкий референдум! По живому народу плугом прошлись, по живой стране! Это всё жиды постарались на деньги америкашек. Мало им было Советский Союз развалить…

Антон пожал плечами:

— Вы получили назад свой обожаемый "совок", а мы с твоим дядей — либерализм. Каждому — своё. Чем ты недоволен? И что же ты водочку посконную не желаешь трескать? Джин тебе подавай, да ещё с тоником.

Физиономия Николая налилась кровью. Он набычился и отвернулся к окну, за которым медленно тянулись рельсы сортировочной.

— Да ладно, Колян, не лезь в бутылку, — примирительно сказал Антон. — Будет тебе и джин, и тоник, да хоть вискарь. И с закусью. Только я сегодня с тобой пить не буду, у меня завтра — первый рабочий день. Не дай бог дядя учует. Придётся тогда распрощаться с местом.

— Как будто дядя нарочно будет тебя нюхать, — пробурчал Николай. — Другое дело, если Савельич донесёт или ещё кто из челяди, та же Машка-шлюшка… Ты с ней, смотри, поаккуратнее. Чуть что не по ней — сразу нажалуется дяде Моде, даже если ты ни в чём не виноват. Сочинит что-нибудь, стерва эдакая. Из-за неё, кстати, твой предшественник и погорел.

— Ну?

— Хрен гну! Невзлюбила его Машка. Правда, он сам был виноват — не надо было над нею смеяться, над дуростью её. И устроила Мария ему подставу — спрятала в кинобудке пару пустых пузырей и навела Савельича.

— Но он же наверняка не был выпивши!

— Ну и что? Бутылки из-под водки на рабочем месте — значит, бухал в рабочее время, а потом по пьяни забыл их выбросить. И всё! Расчёт в зубы, гуляй, Вася!

Они замолчали. Электричка прогрохотала по мосту кольцевой. Антон сказал:

— Всё-таки я не могу тебя понять. Зачем ты остался в "совках" после образования Конфедерации? Подался бы к "либерам", дядя бы тебе подобрал какую-нибудь синекуру. Ни очередей, ни дефицита, ни партсобраний. Хочешь — в Турции отдыхай, хочешь — в Египте. Тачку опять же купил бы нормальную, не ездил бы на этом ведре с гайками. Неужто ты и впрямь такой идейный? Извини, Колян, не верю!

Николай скривил рот, огляделся по сторонам. Наклонился к Антону и сказал вполголоса:

— Что толку теперь говорить? Нашим сейчас к вашим переметнуться труднее, чем при Союзе в Израиль уехать. И политического убежища не попросишь — территория-то одна, комитетчики сразу за задницу возьмут. Дерьмократы — они, конечно, враги народа, да ведь и наш генсек не многим лучше. Клоун этот лысый, бородавчатый. Только и знает, что с трибуны трепаться своим унитазным голосом. А народ живёт всё хуже. У вас-то, по крайней мере, президенты меняются. Хотя Немцов уже второй срок сидит…

— А потом выберем кого-нибудь другого.

— Ага, как будто вы сами выбираете! Рассказывай сказки! Там, брат, такие бабки крутятся… Это всё в Вашингтоне решают, кого вам посадить.

Николай откинулся на спинку сиденья и закончил:

— Только имей в виду, Марк Антоний, я тебе ничего такого про генсека не говорил.

— А я ничего и не слышал, — ответил Антон.

От электрички до развилки они шли вместе. Дорога направо вела к замку Чернорецкого, налево — в посёлок, где жил Николай. На развилке стояли два магазина. В "совковом" через весь зал змеилась очередь: давали полукопчёную колбасу и горошек в банках. Николай попытался было сунуться без очереди, чтобы взять чекушку, но был послан матом и покупателями, и золотозубой продавщицей. Раздосадованный, он вышел из магазина и обратился к приятелю, который только что покинул "либерский" мини-маркет с пачкой сигарет и двумя бутылками минералки:

— Тошка, будь другом, возьми мне двести пятьдесят! Догнаться надо, душа горит!

— Давай уж я сразу с тобой рассчитаюсь, — сказал Антон и вернулся в магазин. Вскоре он вручил красному как рак Николаю пакет с большим "Бифитером", полуторалитровой бутылкой "Швепса" и нарезкой в ассортименте, а ещё присовокупил пачку красного "Винстона".

— Спасибо, — пробормотал Николай. — Теперь главное — мимо Люськи всё это пронести…

Он взял гостинец, пожал Антону руку и двинулся по направлению к своему дому.

 

Поначалу Антон бездельничал. Чернорецкий уезжал куда-то рано утром и возвращался за полночь. Но в маленькой кладовке рядом с кинобудкой всё равно ожидали желания хозяина яуфы с фильмами. Дворецкий поставил Антона в известность, что каждый вторник минивэн привозит в Полушкино фильмы из текущего кинопроката или из Госфильмофонда и забирает уже просмотренные.

Во избежание всяких неожиданностей Антон прогнал несколько частей, отрепетировав переход с поста на пост в финале каждой части. Аппаратура оказалась хорошая, не капризничала и не преподносила неприятные сюрпризы. Заодно он поинтересовался репертуаром, надеясь, что сможет определить кинематографические пристрастия Чернорецкого, но тщетно. Какая связь между трофейным немецким мюзиклом "Кора Терри" с Марикой Рёкк, бразильской мелодрамой начала семидесятых "Счастливо, Мануэла!", новейшим фантастическим триллером "Явление" и киноальманахом "Товарищ песня", снятым лет сорок назад на Одесской киностудии?

Прошло два или три дня. Антон гулял по огромному парку усадьбы, сидел в своей комнатке за ноутбуком, а в положенное время отдавал должное кулинарному искусству кухарки по персоналу Евдокии Петровны. Любопытствуя, в отсутствие Чернорецкого (и с разрешения Ивана Савельевича) изучил замок. Выяснилось, что гордое здание в стиле неоготики было построено в конце XIX века для некой немецкой баронессы. В советские годы в нём размещался сначала приют для беспризорников, потом санаторий, потом клуб… Чернорецкий приобрёл замок вместе в прилегающей территорией в конце девяностых, отреставрировал его и обставил аутентичной мебелью. На первом этаже располагались парадные комнаты и кухня, на втором — кабинет, библиотека, спальня Чернорецкого и несколько гостевых спален. К замку примыкал двухэтажный флигель, соединённый с ним крытой галереей. Во флигеле находился кинозал, а также квартира дворецкого. Остальной обслуживающий персонал обитал в мансардах. Антон не без облегчения узнал, что комната любвеобильной (если верить Кольке) горничной Маши располагалась в мансарде основного здания, а не флигеля.

В субботу Антон решил искупаться в пруду. Он захватил полотенце и отправился к купальне. Жаркий июньский вечер был тих и безмятежен, солнце золотило верхушки мачтовых сосен, на поверхности пруда покачивались кувшинки. Антон разделся и уже собирался нырнуть с деревянных мостков в чистую прохладную воду, как из раздевалки донёсся рингтон мобильника. Иван Савельевич, даже не спрашивая, где находится Антон, скомандовал:

— Готовь "Гром небесный"! — и тут же дал отбой. Антон, чертыхнувшись, моментом оделся и побежал по каменной лестнице наверх, к замку. Быстро отыскал в кладовой нужный яуф, затащил его в кинопроекционную. Только он успел зарядить первую часть, как из интеркома, связывающего кинозал с будкой, раздался голос Чернорецкого:

— Пожалуйста, начинайте!

Антон нервно запустил механизм. На первых кадрах зажёг проекционную лампу и выглянул в окошко, чтобы проверить резкость. Проклятье! Изображение было сжато с боков — он забыл установить анаморфотную насадку для широкоэкранного фильма. Антон опустил кронштейн с насадкой, экран растянулся по горизонтали. Он торопливо навёл на резкость и в отвратительном настроении зарядил вторую часть в другой проектор. На протяжении сеанса Антон то и дело выглядывал в зал. Чернорецкий сидел в кресле, он то отхлёбывал кофе из чашечки, то курил. Как он отреагирует на его косяк? Накажет рублём или сразу уволит?

Картина заканчивалась. Счастливый герой Жана Габена накупил детских вещей в ожидании младенца, которого ждала героиня Мишель Мерсье. После появления титра "Конец" Антон остановил проектор и зажёг в зале свет: "Ну, вот и всё…"

— Спасибо, Антон, — прозвучало из интеркома, — Но впредь будьте внимательнее.

— Извините, Модест Александрович, — заторопился Антон. — Я просто не успел…

— Всё-всё, тема закрыта. Подготовьте, пожалуйста, "Явление". Смотреть будем примерно через час.

— Понял, сделаю.

Антон выдохнул. Перемотав части на начало, он вышел покурить в узкий коридорчик рядом с кинобудкой. Да, Чернорецкий суров. "Тема закрыта"! У Антона не было сомнений, что подобный ляп, допущенный в будущем, повлечёт за собой весьма неприятные последствия.

Почти всё воскресенье Чернорецкий провёл в кинозале. Антон прокрутил пять фильмов, делая между сеансами по его указанию получасовые антракты. На сей раз всё прошло без сучка и задоринки, но к концу дня Антон вымотался — не от физической нагрузки, а от нервного напряжения, вызванного страхом сделать ошибку.

Утром в понедельник Антон получил СМС-сообщение из банка. На его счёт поступила сумма в рублях, эквивалентная восьмистам евро. "Ну да, я же начал работать только в четверг…" Эйфория от получения денег ещё не успела выветриться, как позвонил Колька и бросил:

— Тошка, звякни мне!

И тут же отключился. Антон усмехнулся и набрал домашний номер приятеля.

— Что так коротко, Колян?

— Как будто не знаешь, какие тарифы для "совков" при звонке на мобильный! Словно с Австралией говоришь.

— Чего хотел-то?

— Люська моя укатила в Казань, к тёще. У тебя же сегодня и завтра выходной? Может, бухнём, а? Давай, подваливай!

— А тебе что, на работу не надо?

— У меня отгулы накопились, я взял два дня. С меня — хата и квашеная капустка собственного приготовления, с тебя — всё остальное.

— Что, Люська денег не оставила?

— Оставила, да только чтобы мне с голоду не помереть, морда татарская! Ивана Грозного на неё нет! Опять же по очередям таскаться… А тебе тоже прямая выгода: в замке-то бухать нельзя!

— Почему нельзя? У меня законный выходной.

— Ага, и просидишь целый день в своей каморке, чтобы не попасться на глаза дяде или Савельичу… да хоть той же Машке! Не уволят, конечно, но осадочек-то останется, как говорится. Приходи часикам к трём. Если нажрёшься, останешься у меня ночевать.

— Не я, а мы. Мы вместе.

— Ну, я это и имел в виду. Жду!

Около трёх часов дня Антон затарился всем необходимым в магазине и отправился в посёлок. Николай с женой Людмилой обитали в добротном кирпичном доме, в котором имелась даже, как говорил Коля, "цивильная сральня" с водопроводом и канализацией. Ванной, правда, не было — летом Осетровы пользовались садовым душем, а зимой мылись на кухне в корыте или посещали баню в райцентре. Дом стоял на участке в двадцать соток, сплошь занятом огородом, парниками и кустами чёрной смородины. В самом дальнем углу участка была выкопана яма под небольшой бассейн, рядом приткнулась давно не крашеная деревянная беседка. В ней-то Николай и накрыл свою долю "поляны". Она состояла из большой эмалированной миски с квашеной капустой, щербатой суповой тарелки с солёными огурцами и нарезанной буханки.

Николай поливал из шланга огород. При виде нагруженного Антона он радостно выматерился и ринулся навстречу.

— Тащи, тащи сюда, — суетился он, перехватив у Антона пакет, в котором позванивали водочные бутылки. — Что ещё притащил?

— Дефицит, — коротко ответил Антон. — Сам увидишь.

Разложив по тарелкам принесённые Антоном яства, приятели начали трапезу. Вскоре Николай раскраснелся, вспотел, глаза его налились кровью.

— Рассказывай, Антонелли, как тебе работается на крупного капиталиста, — потребовал он.

— Нормально, — махнул рукой Антон. — В первый раз только немножко напортачил, но пронесло.

— А что такое?

Антон попытался объяснить ему, что такое анаморфотная насадка и чем технически отличается широкоэкранный фильм от обычного, но Николай перебил его:

— А, ладно, всё равно ни хрена не пойму.

— Вообще мужик нормальный. Суровый, но справедливый.

— "Справедливый"! — насупился Николай. — Денег куры не клюют, а нам с Люськой достаётся от него шиш с маслом! Вон, только домину помог построить да с водопроводом… Говорит: раз уж вы решили остаться в "совках", так и живите, как "совки"!

— Это как раз справедливо. И потом, когда-нибудь всё вам достанется.

— Да дядя Модя нас всех переживёт, — Николай раздражённо загасил сигарету в консервной банке, служившей пепельницей, и продолжил: — А то ещё надумает жениться, наследнички пойдут… Вот тогда мы точно хрен чего получим.

Николай замолчал и почесал потное брюхо.

— Чего-то я хотел тебе сообщить… А, вот. К нам скоро приедет Зойка. Отпуск у неё.

— Из Петербурга? — уточнил Антон. Николай немедленно озверел и грохнул пудовым кулачищем по столешнице:

— Из Ленинграда! Свой Петербург засуньте себе в жопу, буржуи недорезанные!

Антон расхохотался.

— Из Ленинграда, из Ленинграда, только не психуй! Подожди, сколько я её не видел? С самой школы! Лет пятнадцать, да? Зоя ведь даже на твою свадьбу не приехала.

— В контрах мы тогда были, — пробурчал Николай. — Из-за этого вот самого участка, на котором мы сейчас с тобой сидим. Хорошо, Мишка её уломал не судиться.

— Как она? Ещё красивей, наверное, стала.

— Куда уж красивей, — пробурчал Николай. — Михаила выгнала, сейчас одна живёт. Служит в райкоме.

— Значит, решила карьеру делать?

— Ну! У начальства на хорошем счету. Того и гляди, третьим секретарём сделают. Не баба, а переходящее красное знамя! — Колька захрюкал от смеха и утёр сопли.

— В смысле?

— В смысле, знает, с кем в койку ложиться.

— Э, Колян, брось, зачем ты так о родной сестре?

— Сестра, сестра…. Стерва она. Уж на что моя Люська — зараза, а всё ж какое-никакое понятие имеет. А эта... Мишку со свету сживала так, что он до "белочки" допился. Теперь, значит, придётся её здесь терпеть.

— А я Зою с удовольствием повидаю.

— Ещё бы! Как ты страдал по ней в одиннадцатом классе! Всё меня просил, чтобы я на неё повлиял. А что я мог сделать? Сердцу ведь не прикажешь. Хочешь сейчас к ней клинья подбить?

— Ещё чего! Ты только представь себе: у меня жена — "совок" и член компартии!

— Да она и сама с тобой связываться не будет. Из идело… идеогологических соображений.

Они просидели в беседке до темноты. Николай заснул прямо там, улегшись на столе. Антон добрался до террасы и рухнул на старый диван. На следующее утро Николай предложил было продолжить банкет, но Антон категорически отказался. Сразу после завтрака, состоявшего из остатков вчерашнего пиршества, Антон отправился в поместье, чтобы отдохнуть и прийти в норму перед новой рабочей неделей.

Зоя приехала через три дня. Это была уже не та утончённая и неземная тургеневская девушка, какой её запомнил Антон, а отчаянно красивая и самоуверенная женщина, крепко стоящая на своих стройных ножках на грешной земле. К удивлению Антона, она остановилась не у Осетровых, а в дядином замке, в её распоряжение была предоставлена одна из гостевых спален. Первая их встреча произошла вечером дня её приезда, возле купальни. Зоя уже знала, что Антон работает киномехаником у её дяди, и разговаривала с ним прохладно и даже высокомерно. Таким образом, она дала понять бывшему поклоннику, что ничего общего у них быть не может. На следующий день Антон встретился на площади у магазинов с Николаем и пожаловался ему на сестру:

— Нет, я всё понимаю, столько лет прошло… Но всё-таки я рассчитывал на бо́льшую теплоту.

— Свои расчёты засунь себе знаешь куда? — горько усмехнулся Николай. — Я же говорил, какая Зойка стала. Ты ещё не всё знаешь. Она намедни высказала дяде Моде претензию: мол, почему это обслуживающий персонал пользуется купальней наравне с хозяевами — это она себя уже хозяйкой считает, прикинь? Ну, дядя-то на неё цыкнул, чтобы не зарывалась, хотя вообще он к ней благоволит, в любимицах Зойка у него. Я даже думаю, что Модест всё ей завещает…

— Она же вроде как идейная.

— Ну и что? Идейная — не идейная, а своего не упустит. Законом не запрещено "совкам" вступать в права наследования, пусть даже наследство "либерское". Тогда и ваше гражданство получить — раз плюнуть. Тому на лапу, этому на лапу… Но я другое хотел сказать, Тошка. Имей в виду: Зойка заимела на тебя зуб.

Антон обескуражено покачал головой.

— Я же не сделал ей ничего плохого! Из-за чего?

— А я почём знаю! Просто будь осторожен. Если что — она тебя сожрёт, как богомолиха своего самца.

После этого разговора Антон решил по возможности не попадаться Зое на глаза. На прогулку и в купальню он отправлялся либо рано утром, либо поздно вечером, с наступлением темноты. Всё остальное время проводил либо в кинобудке, либо в своей комнатке в мансарде, а на выходные уехал домой, в Москву. Вернувшись во вторник вечером, он обнаружил, что в кладовой ожидает просмотра новый набор кинолент. На следующее утро ему позвонил на мобильник дворецкий.

— Подготовь "Возраст любви" и "Секс в большом городе". И никуда не отлучайся. Я не знаю, когда они захотят смотреть.

Антон перетащил из кладовой в кинобудку два соответствующих яуфа, а потом вернулся к себе и стал коротать время за ноутбуком, благо вай-фай в замке работал превосходно. Около десяти утра его мобильник вновь затрезвонил.

— "Возраст любви", — выпалил Иван Савельевич.

Антон скатился по лесенке в кинобудку, зарядил первые две части аргентинского фильма и выглянул в окошечко. Не прошло и минуты, как в зале появились Чернорецкий и Зоя. Они устроились в креслах, и Чернорецкий отдал по интеркому обычную команду начинать.

Всё шло как по маслу. Антон запустил пятую часть. На экране Лолита Торрес устраивалась в танцевальную группу театра, а он полез в яуф за шестой. Машинально бросил взгляд на ярлык, наклеенный на коробку, и обнаружил, что это не шестая, а седьмая часть. Наверное, при предыдущем просмотре нерадивый киномеханик уложил коробки в неправильном порядке. Антон достал из яуфа все коробки… но их оказалось восемь, а не положенных девять. Шестая часть "Возраста любви" отсутствовала.

Антон обшарил кинобудку. Коробки не было. Самое скверное, что это выяснилось только сейчас, во время сеанса! Что́ бы ему стоило осмотреть яуф сразу же после того, как он перетащил его из кладовой, и заблаговременно доложить Чернорецкому об отсутствии одной части! А теперь…

Пятая часть подходила к концу, подающая бобина вращалась всё быстрее. Мелькнула мысль: "Может, запустить сразу седьмую, вдруг не заметят?" Слабая надежда: такой киноман, как Чернорецкий, наверняка хорошо знает этот культовый фильм. Что же делать?

В углу экрана мелькнула чёрная точка, сигнализирующая о том, что механику пора запускать другой проектор. Антон выключил аппарат, зажёг в зале свет и нажал на клавишу интеркома.

— Извините, Модест Александрович. Нам прислали этот фильм не полностью. Следующая часть отсутствует, — покаянно произнёс он в микрофон и тут же выглянул в окошко. Он увидел, как Зоя повернулась к своему дяде и что-то быстро заговорила, презрительно улыбаясь. В этот момент Чернорецкий нажал клавишу интеркома, и Антон услышал её последние слова:

— …и в школе был таким же безалаберным!

"Ну, ты и дрянь, Осетрова", — подумал Антон.

— Антон, спуститесь, пожалуйста, в кинозал, — очень вежливо попросил Чернорецкий.

Когда Антон оказался в кинозале, Зои там уже не было. Чернорецкий по-прежнему сидел в кресле. Он закурил и сказал:

— Если не ошибаюсь, я уже говорил вам, Антон, чтобы вы были внимательнее.

— Модест Александрович…

— А это значит, что вам следовало проверить все яуфы на предмет комплектации сразу же после того, как их сюда доставили.

— Фильмы привезли во вторник, в моё отсутствие.

— Тогда — сегодня утром. И в любом случае вы должны были убедиться, что все части на месте, непосредственно перед сеансом. Мы не стали бы тратить время на неполноценный просмотр.

— Да, я с вами согласен.

— Я не спрашиваю, согласны вы или нет. Теперь так: я не помню случая, чтобы из Белых Столбов привозили неполные фильмокопии. Ключи от кладовой имеются только у вас и у Ивана Савельевича. Последнему заглядывать в кладовую нет необходимости. Значит, пропажа части — на вашей совести. И это ещё полбеды, что мы не досмотрели "Возраст любви" до конца. Как вы собираетесь возвращать в Госфильмофонд копию без одной части? Вы понимаете, что мне предстоит неприятный разговор с их руководством? Вы понимаете, что они теперь вправе вообще отказать мне в предоставлении картин?

— Понимаю.

— Значит, поступим следующим образом. Я извещу Госфильмофонд о пропаже… какой там?

— Шестой…

— Шестой части "Возраста любви". И молите бога, чтобы он оказался у них не в единственном экземпляре. Если они смогут напечатать новую копию шестой части, я оплачу их расходы, а потом вычту эту сумму из вашей зарплаты. Если же другого экземпляра нет… В зависимости от того, какие претензии мне предъявит Госфильмофонд, я и решу, как с вами поступить. Но в любом случае я лишаю вас зарплаты за один день. Идите.

 

Чернорецкий сдержал своё слово — в очередной понедельник счёт Антона увеличился не на тысячу, а на восемьсот евро. Конечно, он огорчился. Но неприятней всего было даже не взыскание, а сочувствующие взгляды, которые на него кидал весь персонал замка, от кухарки Евдокии Петровны до горничной Маши. Антон вдруг подумал: а не подставил ли его кто-нибудь из коллег? Не могла ли горничная Маша за что-нибудь ему отомстить таким образом? Но с Машей у Антона сложились хорошие, ровные отношения. Вряд ли и Иван Савельевич хотел навредить ему — он искренне огорчился, когда узнал о пропаже и о том, что Антону грозили в связи с этим неприятности.

В четверг утром Чернорецкий лично позвонил Антону на мобильник и велел зайти к нему в кабинет. Полный дурных предчувствий, Антон отправился на встречу.

Он впервые оказался в кабинете Чернорецкого. Эта узкая комната на втором этаже была сплошь заставлена книжными шкафами. Хозяин кабинета восседал в кресле, облокотившись на огромный стол. В ответ на "здравствуйте" Антона он лишь кивнул головой. Сесть не предложил; молча глядел на Антона, у которого вертелась одна мысль: "Сейчас он меня уволит".

Наконец Чернорецкий произнёс:

— Должен сказать, что вы легко отделались. К счастью, в Госфильмофонде отнеслись спокойно к пропаже фрагмента — у них сохранился контратип. Печать трёхсотметровой копии одной части стоит как раз двести евро, которые я с вас вычел. Так что будем считать данный инцидент исчерпанным. Не люблю говорить банальности, но выражаю надежду, что он послужит для вас уроком.

Он помолчал.

— Теперь вот что, — Чернорецкий встал из-за стола, взял что-то стоящее рядом с его креслом и, обогнув стол, подошёл к Антону. В руке Чернорецкого был яуф.

— Это — "Юлиан Отступник". Российский фильм 1916 года, который долгое время считался утраченным. Его можно назвать первым русским пеплумом — действие происходит в Древнем Риме.

— Да, я читал о нём, — кивнул Антон.

— Тем лучше. Его недавно обнаружили в архиве "Гомона". Я оплатил покадровое сканирование, компьютерную ретушь и изготовление копии на тридцати пяти миллиметрах, что обошлось в довольно внушительную сумму. Но Европейская Киноакадемия возместит мне бо́льшую часть этой суммы, если я передам им сделанную копию. Здесь все пять частей новой копии — пожалуйста, убедитесь сами…

— Я вижу.

— Прекрасно. Оригинал, кстати, тоже хранится у меня. В субботу сюда приедут представители Киноакадемии, они будут смотреть фильм. Надеюсь, с ним ничего не случится. Никто здесь, кроме меня и вас, не знает о его существовании. Берите яуф.

Антон взял коробку и вышел из кабинета. На всякий случай он решил не пользоваться кладовкой, а спрятать коробку с "Юлианом" в своей комнате. Он засунул яуф в платяной шкаф, а сверху накрыл его большой полупустой сумкой, в которой привёз свои пожитки.

В этот день Чернорецкий вернулся поздно с делового ужина, а в пятницу занемог — чем-то отравился накануне, как сказал его личный врач, приехавший по вызову. Он настоятельно посоветовал Модесту Александровичу соблюдать постельный режим и строгую диету в течение всего уикенда. Визит представителей Киноакадемии пришлось перенести, но, разумеется, болезнь хозяина не освобождала Антона от работы — в субботу вечером племянница Зоя изъявила желание посмотреть новый фильм "Головлёвы" по роману Салтыкова-Щедрина. Его снял режиссёр Никольский, прославившийся как отечественными, так и голливудскими картинами. Фильм был совместного производства — и Российской либерально-демократической республики, и РССР. Поэтому его выпустили в прокат одновременно во всей Конфедерации. Обычно "либеральные" картины, допущенные в "советский" прокат, появлялись в "совковых" кинотеатрах с опозданием на год или два.

Как обычно, Антон зарядил первые две части. Выглянув в окошко, он увидел, как Зоя нажала клавишу на интеркоме и сухо произнесла "можно". Но, против обыкновения, она заняла не одно из кресел в центре зала, а направилась к задней стене — очевидно, решила устроиться со всем возможным комфортом на диване, который не был виден из кинобудки. "Не хочет, чтобы я на неё смотрел", — подумал Антон и начал сеанс. Когда заканчивалась третья часть из двенадцати, в кинобудку неожиданно ворвался Коля — Антон даже вздрогнул.

— Антоха, выручай! Мне там цемент привезли, для бассейна, срочно нужны две бутылки, а у меня шаром покати! — Николай, весь красный, запыхался, рубаха на его груди была наполовину расстёгнута.

— Какие ещё бутылки? — удивился Антон.

— Молочные, блин! Водка, водка нужна! А в нашем магазине нет, мужики в ожидании заняли круговую оборону, не прорвёшься. Выручай, друг!

Антон наконец понял, в чём дело. В "совковой" среде водка, как и лет двадцать назад, служила неофициальной валютой, причём более крепкой, чем "деревянный" рубль. Ею расплачивались за услуги с сантехниками, строителями, грузчиками или, как сейчас Колька, с водителями, которые доставили цемент для его будущего бассейна.

— Ты же видишь, я занят.

— Да я на машине! Две минуты туда, две обратно…

— А если что случится? Плёнка порвётся, например? Твой дядя на меня и так волком смотрит.

— Ничего не порвётся! Больше разговору…

— Я тебе дам наши деньги, сам купишь в "либерском" магазине.

— Заметут! Нам же нельзя с вашими деньгами, сам знаешь.

— Кто заметёт? Продавщица? Да ей до фени.

Колька застонал.

— Ладно, — сдался Антон. — Подожди, пока часть закончится.

— Сколько ей ещё мотаться? — скривился Николай. Антон открыл противопожарную коробку и взглянул на быстро крутящуюся бобину.

— Минуты две.

В ожидании переключения проекторов Колька нетерпеливо мерил шагами тесную кинобудку. Наконец Антон запустил четвёртую часть и сказал:

— Я сейчас. Следи за проектором.

Он сбегал в свою комнатку за бумажником, а потом совершил на "Жигулях" Николая марш-бросок до магазина. К счастью, покупателей в зале не оказалось, что вообще-то было удивительно для вечера субботы. Антон выбежал из магазина с двумя "Столичными". Николай в нетерпении мерял шагами площадку.

— Держи!

— Спасибо, братуха, выручил! С меня причитается!

— Ты только и знаешь, что обещать.

— Всё, всё, на этот раз без обману.

Николай хлопнул Антона по плечу. Они прыгнули в машину и рванули в обратный путь. Когда запыхавшийся Антон вбежал в кинобудку, мелькали последние кадры четвёртой части. Антон едва успел зарядить пятую до появления сигнальной точки.

В воскресенье утром Антона разбудила гроза. Дождь хлестал в открытое окно мансарды, на полу под батареей натекла лужа. Он захлопнул окно и хотел было отправиться в душ, но вдруг заметил, что дверца стенного шкафа чуть приоткрыта. Сердце похолодело.

Антон распахнул шкаф и отбросил сумку. Яуфа с "Юлианом Отступником" под ней не было.

 

К десяти часам утра Антон облазил весь флигель в поисках проклятой фильмокопии. Он заглянул во все уголки кинопроекционной и кладовки, обшарил коридорчик и узкую крутую лестницу, ведущую со двора на второй этаж — по ней обычно и затаскивали фильмы. Нет необходимости говорить, что он перевернул вверх дном также свою комнату. Всё было тщетно.

Антон терялся в догадках, кто и почему его так подставил. Кто знал о существовании фильма? Только он, Антон, и Чернорецкий, который вчера весь день не выходил из своей спальни. А ключ от антоновой комнаты имелся только у него и у дворецкого в специальном шкафчике, который тот держал на запоре. Да и сам Антон всегда запирал своё жилище в мансарде, когда покидал его… но только не вчера.

Точно! Антон вбежал в комнату, схватил бумажник и помчался вниз, где его ждал Колька. А потом так торопился попасть в кинобудку до окончания части, что ему и в голову не пришло заглянуть в мансарду. Наверное, именно в это время неизвестный вор и спёр с неизвестной целью яуф с "Юлианом Отступником".

Что же делать? Чернорецкий теперь его уволит, это уж как пить дать. Хорошо ещё, если не вычтет стоимость повторного изготовления копии — это вам не пустяковая печать с контратипа одной-единственной части! Сумма даже для самого Чернорецкого выглядела внушительно.

Совершенно упавший духом Антон спустился на первый этаж. В дверях кухни чуть не столкнулся с Машей, которая несла на подносике здоровый завтрак для Чернорецкого — тарелку с овсянкой и стакан простокваши. Получил от Евдокии Петровны яичницу с колбасой, ту же овсянку, но с малиновым вареньем, и чашку кофе — но не мог проглотить и кусочка. Евдокия Петровна заметила, в каком он был состоянии.

— Антоша, что с тобой? Ты ничего не ешь. Невкусно?

— Что вы, Евдокия Петровна, очень вкусно! Наверное, траванулся чем-нибудь.

Евдокия Петровна покачала головой:

— Конечно, кушаешь что попало, кусочничаешь… Хотя вон и Модест Александрович — даром что на приёмах деликатесами питается, а всё одно — диета, промывание желудка…

Антон слушал кухарку вполуха. Через его мозг стремительно проносились варианты дальнейших действий: "Пойти, признаться — и будь что будет? А может, попросту сбежать? Найдут, ради Чернорецкого землю рыть будут. Ещё и обвинят в краже ценного фильма".

Послышался нарастающий стук каблучков. В кухню ворвалась Маша. По её кукольному личику градом текли слёзы, она всхлипывала с повизгиванием и прижимала к груди сжатые кулачки.

— Там… Модест Александрович… в крови! Мёртвый! — едва выдавила она и тут же разразилась истеричными рыданиями.

 

В Полушкино прибыли сразу две опергруппы — и "либеральная", и "советская", поскольку в одноимённом посёлке поблизости в основном проживали "совки". По предварительному заключению судмедэксперта смерть Модеста Александровича Чернорецкого, шестидесяти одного года, произошла накануне между восемнадцатью и двадцатью одним часом. Причиной смерти послужило пулевое ранение в голову, произведённое с расстояния около двух метров из огнестрельного оружия, предположительно пистолета. Орудия убийства на месте преступления не оказалось.

К трём часам дня следователь, которому устроили временный кабинет в большой приёмной на первом этаже, опросил всех, от садовника Василия до дворецкого. Кроме того, у них взяли отпечатки пальцев. Антон, разумеется, не избежал общей участи. Он рассказал, что примерно с восемнадцати тридцати до двадцати тридцати находился в кинопроекционной, занятый своими прямыми обязанностями.

— Во время сеанса вы постоянно находились в проекционной? — поинтересовался следователь по фамилии Лосев, мужик лет сорока пяти с выпученными глазами.

— Выходил на лестницу покурить, — сказал Антон.

— А охрана на воротах утверждает, что около девятнадцати часов вы покинули территорию поместья вместе с Николаем Осетровым на его машине и вернулись минут через шесть-семь.

— А, да, — Антон сделал вид, что только сейчас об этом вспомнил. — Осетрову срочно понадобилось купить кое-что в "либерском" магазине, и я…

— Настолько срочно, что он счёл возможным оторвать вас от работы?

Антон, досадуя, рассказал про то, что Николаю надо было расплатиться водкой с водителем и экспедитором, которые привезли ему цемент.

— Странно, что вы сразу об этом не рассказали, — следователь уставился на Антона. Чёртов Колька с его дурацким бассейном!

Были ещё какие-то вопросы, и из приёмной Антон вышел совершенно измочаленным. Органы правопорядка никого не впускали и не выпускали с территории поместья. У главных ворот, у всех выходов из парка дежурили полицейские и милиционеры. Всему персоналу, кроме дворецкого, велели сидеть по своим комнатам в мансардах — под охраной были все лестницы, не говоря уже о входных дверях. Антон уединился у себя и стал размышлять о происшедшем.

Кто же убил Чернорецкого? И кто стащил фильм? Антон почти не сомневался, что это был один и тот же человек. Зачем ему фильм? Чтобы подставить его, Антона. Чтобы у него были неприятности. А потом этот некто убил Чернорецкого. А ведь вся обслуга в курсе, что Чернорецкий ругал Антона за отсутствие части "Возраста любви", даже наказал его рублём. Неведомый преступник решил воспроизвести ту пропажу, но на этот раз дело оказалось значительно серьёзнее. Судите сами — исчез ценный киноматериал, который меценат Чернорецкий доверил своему киномеханику. Нет сомнений, что в таком случае киномеханику светит увольнение, а то и возмещение огромного ущерба, непосильного для его кармана. Чтобы избежать наказания, киномеханик… убивает хозяина! Ну и ну! Неужели таинственный убийца вообразил, что Антон способен на такое? Нет, он ничего не воображал, он просто хотел, чтобы в глазах окружающих у Антона имелся мотив пристукнуть Чернорецкого, пусть даже такой нелепый и несоизмеримый. Таким образом, убийца отвёл возможные подозрения от себя. Теперь ещё следователь уцепится за то, что Антон не рассказал сразу о своей непродолжительной отлучке из поместья, начнёт рыть землю…

Кстати, а на кого действительно падают подозрения? Кому выгодно убийство Чернорецкого? В первую очередь — его племянникам. Кто же из двоих мог казаться преступником — Зоя или Николай? Скорее всего, Зоя: Николай трусоват, да и умом недалёк. Оба теперь получат огромное наследство — если, конечно, их дядя не составил втайне какое-нибудь особенное завещание. Понятно, что Осетровым хочется поскорее прибрать к рукам дядюшкино богатство. Ведь Чернорецкий был здоров как бык — об этом знали все. Диета, фитнес, медобслуживание, правильное питание, поездки на курорты… Он вполне мог бы прожить ещё лет двадцать пять, а то и больше. А ну как женился бы, и у него появились дети? В этом случае Зое и Николаю осталось бы только облизываться на замок и прочее добро Модеста Александровича…

Стоп! О том, что "Юлиан" находится в поместье, никому, кроме убитого и Антона, не было известно. Однако некто обыскал его комнату, забрал яуф и спрятал его. Следовательно, этот некто был в курсе. Кто же он… или она? Может, он подслушал разговор Антона и Чернорецкого в кабинете, а затем проследил, куда Антон понесёт фильм? Но он никого не видел по дороге от кабинета до своей комнатёнки… Впрочем, вариантов, куда Антон мог деть яуф, не так уж много — или кладовка, или проекционная, или его комната. И как раз комнату-то он вчера забыл запереть, когда заходил за бумажником. Зоя?.. Но она не отлучалась из кинозала во время сеанса. Или отлучалась?

Антон сел в кресло и закурил. Вопросы толкались в голове, путаясь друг с другом. Откуда Зоя могла знать, что он забудет запереть дверь? Действовала наугад? А может, вообще не думала, что дверь будет заперта? Вполне возможно. В её распоряжении было около десяти минут… какие ещё десять минут?! Целых два часа! Он же не видел её в зале, она сидела у стены! Кто мешал Зое подняться с первого этажа в его комнатку в мансарде и не спеша обыскать её? Комната-то маленькая. И мест, где можно спрятать предмет размером с пуфик, не так уж много. Она успела бы не только найти яуф, но и…

Страшная догадка промелькнула в антоновом мозгу. Нет, этого не может быть, он сегодня утром обыскал всю свою комнату! Но в сумку-то не заглядывал…

Антон схватил сумку, валявшуюся на полу — он отбросил её, когда рылся в шкафу — и расстегнул молнию. Сверху лежал толстый свитер, который Антону ещё ни разу не довелось надеть во время пребывания в Полушкино, ибо стояла исключительно тёплая погода. Под свитером прощупывался небольшой предмет. Уже зная, что это, Антон отшвырнул свитер. В складках его синей утеплённой куртки уютно устроился чёрный с коричневым "Вальтер".

Антон впал в ступор на пару минут, потом заметался по комнате. Мелькнула дурацкая мысль утопить оружие в унитазе. А если застрянет? Вышвырнуть из окна? Окно мансарды выходило на асфальтированную площадку, звук падения наверняка кто-нибудь услышит. Кинуть пистолет вбок, чтобы он упал на газон? А может, просто пойти к следователю и рассказать всё, как есть? Так его же, Антона, сразу и заметут! Разбираться они будут, что ли? Конечно, правоохранительные органы сейчас уже не те, что раньше, но всё-таки… Оружие налицо? Налицо. Мотив есть! Хилый, но есть. Возможность незаметно прокрасться в спальню Чернорецкого имелась? Разумеется! Что же делать?

Послышались шаги по узкой лестничке, ведущей в мансарду. Антон метнулся к сумке и схватил "Вальтер". Паника затуманила его мозг, но всё-таки не настолько, чтобы он в последнюю секунду не сообразил натянуть обшлаг рукава на кисть правой руки и только после этого схватить оружие. Затем он подбежал к окну, распахнул его и метнул "Вальтер", стараясь попасть на газончик с торцевой стороны флигеля. Пистолет с тихим шорохом исчез в зарослях кустарника.

В дверь постучали — слишком деликатно для полиции.

— Войдите! — выдавил Антон.

Дворецкий Иван Савельевич вошёл в комнату, закрыл за собой дверь и уселся на стул в углу.

— Антоша, — тихо сказал он. — Дело плохо. Они под тебя копают. Я слышал, когда приносил им кофе.

Антон сглотнул.

— Я не…

— Я знаю, что это не ты, — перебил его дворецкий. — Но следак Лосев заимел на тебя зуб. Ты ему чем-то не понравился.

— Догадываюсь, чем, — и Антон кратко рассказал Ивану Савельевичу о своей вчерашней отлучке. Тот покачал головой.

— Ох уж этот Николай! Лосеву нужен козёл отпущения. Ты — первая кандидатура. Беги.

— Как же я сбегу? Сбежал — значит, виноват.

— Зато на свободе. К тому же отведёшь подозрения от остальных сотрудников. А очутишься в КПЗ — что докажешь?

— Это их дело — доказывать вину.

— Ты попусту теряешь время. Ещё раз говорю тебе: беги, пока не поздно.

— А разве уже не поздно? Кругом менты и полиция.

Дворецкий оглянулся на дверь и понизил голос:

— В конце коридора, рядом с туалетом — дверь на чердак.

— Я думал, там кладовка.

— Нет, нет. Пройдёшь по чердаку до шахты кухонного лифта — его давно убрали, но шахта осталась. В ней имеется лесенка. Спустишься по ней в подвал, он тянется под всем замком. Дойдёшь до его другого конца — того, что под биллиардной и курительной — по правую руку увидишь винтовую лестницу, которая ведёт в башенку. Поднимешься на первый этаж и увидишь дверь на террасу. Она не охраняется. Выйдешь на террасу, спустишься к пруду — и поминай как звали.

— Неужели пруд не охраняют?

— Вся полиция следит за воротами и за парком. А за прудом наблюдает лишь один. Торчит с биноклем на балконе второго этажа — знаешь, где кабинет Модеста Александровича... был. Но дверь в башенке с балкона не видна, оттуда просматривается только другой берег.

Иван Савельевич вздохнул.

— Деньги нужны?

— Нет, — Антон быстро побросал в злополучную сумку кое-какие вещи, сунул ноутбук. — Хотя… У меня мало наличных, а карту, наверное, скоро заблокируют.

— Возьми, — Дворецкий сунул ему тонкую пачку тысячных. — На первое время хватит. Не хочу я, чтобы тебя арестовали, сам в молодости попал в похожую историю… Есть, где отсидеться?

Антон ненадолго задумался.

— Да.

— Хорошо. Переждёшь, а там, глядишь, всё и выяснится.

Антон забросил сумку на плечо и крепко пожал дворецкому руку. Выйдя из комнаты, прошёл через указанную дверь на чердак. Чуть не расчихался от пыльного затхлого воздуха. Разыскал шахту кухонного лифта. Преодолев приступ клаустрофобии, влез в неё и, быстро перебирая руками и ногами, спустился в подвал.

Включив фонарик в своём мобильнике, Антон двинулся между старыми покосившимися стеллажами, на которых когда-то стояли сотни бутылок с благородным вином. Стеллажи сменились древней мебелью — наверное, ею были обставлены комнаты ещё при первых владельцах замка. Пройдя ещё несколько метров, Антон упёрся в кирпичную стену. Так, теперь направо… Он посветил фонариком. В восьмиугольной нише, соответствующей башенке, располагалась винтовая лестница. Крутые ступеньки вели наверх.

Когда Антон поднялся на первый этаж и осторожно приоткрыл дверь наружу, сквозняк занёс в башенку несколько сухих листьев. Он вышел на каменную террасу, опоясывающую западную сторону замка, и быстро проскользнул под ближайшие деревья. Продираясь сквозь густой подлесок, спустился к пруду. Осмотрелся. Возле купальни никого не было. Антон приблизился к купальне, снял с парапета пёстро раскрашенный спасательный круг и бросил его в воду у самого берега. Разделся до плавок, засунул одежду в сумку, положил её на круг и поплыл вдоль самого берега, толкая круг перед собой.

 

На всякий случай Антон решил не идти к ближайшей станции электрички, а доехать на автобусе до районного центра Осельцово, а дальше уже смотреть по обстоятельствам. Он шёл лесной тропой, бегущей параллельно шоссе, так что ему не приходилось волноваться по поводу того, что он может невзначай сбиться с пути. Было около пяти часов вечера, когда Антон подошёл к уединённой автобусной остановке в трёх километрах от поместья. Непонятно, для чего её здесь устроили — поблизости не было ни одного населённого пункта — но автобус здесь останавливался исправно.

В ожидании автобуса Антон не сидел на скамейке в павильоне, а прохаживался за ближайшими деревьями. Мобильник он выключил, чтобы его не засекли по сигналу. "Надо бы купить новую симку…" Это вполне можно было сделать в Осельцово — рядом с вокзалом постоянно маячили продавцы "левых" сим-карт, которые не требовали от покупателей паспорт.

Изредка в обе стороны проносились машины — шоссе не пользовалось популярностью, что было весьма кстати. Антон услышал натужный рёв дизеля. Автобус? Он подошёл к остановке. Нет! По дороге полз огромный МАЗ, тащивший за собой цистерну с надписью "Живая рыба". Номер у него был "совковый": вместо триколора блестел красный флажок. Отдуваясь, тягач остановился напротив остановки. По пояс голый водила в грязной кепке высунулся в окно со стороны пассажирского сиденья и крикнул:

— Тебе куда, земляк?

Антон чуть не брякнул, что в Осельцово, но вовремя прикусил язык.

— Я тут друга жду, должен подъехать…

— А то садись, довезу!

— Не надо, спасибо.

— Ты "либер"?

— Да, а что?

Водила воровато огляделся.

— Чёрная икра нужна?

Настоящая осетровая икра была в "советской" среде, как и положено, дефицитом. В "либеральной" же она продавалась свободно, но стоила очень дорого. Некоторые "совки", чтобы улучшить своё материальное положение, спекулировали икрой в "либерской" среде, получая "капиталистические" рубли, хотя как спекуляция, так и обладание значительной суммой в этой валюте были для них уголовно наказуемы.

— Так как, берёшь?

— Не интересуюсь, спасибо.

— Отдам со скидкой!

"Когда же ты уедешь отсюда?" — с досадой подумал Антон и крикнул:

— Всё равно наличных с собой нет, только карта!

Водила досадливо крякнул:

— Карта, хренарта… Задолбали вы своей продвинутостью, буржуи проклятые!

Он убрался обратно в кабину и надавил на газ. Тягач, выпустив чёрный вонючий дым, двинулся дальше. Антон перевёл дух, несмотря на временно испортившуюся атмосферу. "Буржуи проклятые!" Вот вам и очередное подтверждение того, что отношения между "совками" и "либерами" становятся всё более напряжёнными. Первые подсознательно (а то и сознательно) завидовали вторым, которые имели возможность свободно приобретать любые товары, ездить по всему миру и пользоваться Интернетом и мобильной связью — в "совковой" среде такое было доступно лишь партийным бонзам и крупным чиновникам, да и то с известными ограничениями. Вторые же неявно (а иногда и явно) презирали первых, считая их тупым былом, но в то же время некоторые из "либеров", особенно старшего возраста, испытывали ностальгию по "совку" и были не прочь переметнуться в РССР, где к тому же была формально бесплатная медицина. Их останавливала только невозможность отыграть назад.

Подобные отношения, разумеется, не могли не повышать напряжённость в обществе. Всё громче звучали голоса о том, что создание в конце девяносто третьего года РПЭК — Российской политико-экономической Конфедерации было ошибкой, как и последовавшее за ним разделение населения на граждан Российской советской социалистической республики, или, в просторечии, "совков", и Российской либерально-демократической республики, или "либеров". Обе части Конфедерации сосуществовали на одной и той же территории, общими у них были только природные ресурсы, поделённые к середине девяностых в отношении пятьдесят на пятьдесят, а также некоторые виды транспорта. Даже армий в Конфедерации было две, причём "советские" граждане, как и во времена СССР, служили по призыву, для "либералов" же служба в армии была добровольной: кто хотел — заключал контракт. Внутренняя эмиграция де юре допускалась, однако де факто гражданам РССР сделать это было крайне сложно. Лишь дети, достигшие восемнадцатилетнего возраста, могли свободно выбирать, с какой из двух частей Конфедерации они свяжут своё будущее.

Небывалое в истории человечества государственное образование возглавлял Совет Конфедерации. В его состав входили по пятьдесят представителей от РССР и от РЛДР. "Советскую" делегацию на сессиях возглавлял бессменный президент РССР и Генеральный секретарь компартии Геннадий Зюганов. "Либеральную" же представлял президент Борис Немцов, второй раз подряд выигравший президентские выборы в Российской либерально-демократической республике. До него лидерами "либералов" были Галина Старовойтова и Григорий Явлинский, взошедший на высший пост после выборов девяносто четвёртого года. И в последнее время атмосфера на Совете была насыщена электричеством, словно перед сильной грозой…

Наконец-то показался автобус. Оранжевый ЛиАЗ подкатил к остановке и приглашающе открыл скрипучие двери. Антон поднялся в полупустой салон и оказался нос к носу с Николаем, сидевшим в хвосте. Тот ошарашено уставился на приятеля.

— Антоныч! Откуда ты здесь взялся?

— Догадайся с трёх раз.

— Это ведь не ты пришил дядю Модю? — спросил Николай с совершенно идиотским видом.

Антон вздохнул.

— Ага, я ещё и часовню развалил.

— А чего тогда драпаешь?

— Я — первый подозреваемый. У меня нет алиби, зато, по мнению следака, может оказаться мотив.

— Какой ещё мотив?

— Дядя ведь меня оштрафовал за пропажу одной части фильма.

— Прекрати, какая ерунда! К тому же всё ведь обошлось, да?

— Ты следователю это докажи. К тому же я не сказал ему, что вчера отлучался во время сеанса, чтобы купить тебе водку. Он сразу сделал стойку.

— Блин, значит, я виноват! — покаянно прокряхтел Николай.

— Виноватых нет, есть жертвы… Что там сейчас творится, в замке?

— Что-что… Часть  ментов уехала, часть осталась. Зойка дала показания, меня тоже вызывали… Ты извини, я уж рассказал, что напряг тебя вчера с водкой… а, ну да, ты им и сам рассказал.

— Оружие убийства нашли?

— Вроде нет. Хотя не знаю, может, уже и нашли. Тошка, брось дурить, возвращайся назад!

— Вернусь. Только не сегодня.

— А когда?

— Когда надо будет.

Они помолчали. Лес по сторонам шоссе поредел, скоро автобус должен был оказаться на окраине Осельцова. И тут Николай задал вопрос, который Антон и ожидал от него услышать:

— Куда ты теперь?

— В Быковку, к Маслову, — как можно небрежнее ответил Антон. Маслов был их с Николаем одноклассником.

— К Валерке Маслову? — оживился Николай. — Тысячу лет его не видел! Значит, он окончательно обосновался на даче?

— Ну да. С женой развёлся, живёт один. Перекантуюсь пока там, а потом видно будет. Смотри только, не расколись.

— Обижаешь! Тебе, наверное, деньги нужны? Я бы тебе одолжил, кабы было что.

— Я понял и оценил. Кстати, чего это ты катишь в Осельцово на ночь глядя?

— С мужиком одним столковался, он мне обещал новый аккумулятор для моей тачки, старый-то совсем не тянет.

Антон невесело усмехнулся.

— Нормально. У него дядю убили, а он об аккумуляторе печётся.

Николай обозлился:

— Тебе бы так! Это же дефицит! Надо хватать, пока не уплыл. А дядю всё равно не воскресить.

— Вот он, ваш "совок"! Если бы мне понадобился аккумулятор, я бы через интернет заказал, и в тот же день…

Николай скривился, будто съел лимон.

— Интернет, интернет! За вами за всеми американцы следят через интернет!

— А за вашими партсекретарями, значит, не следят! — усмехнулся Антон. Николай не нашёлся, что ответить, и угрюмо замолчал. Между тем автобус въехал на привокзальную площадь Осельцова и остановился бок об бок со своим собратом. Николай и Антон распрощались.

— Ты, если сможешь, дай о себе знать, — скорбно сказал Николай.

— Постараюсь известить, — кивнул Антон и пошёл к кассам. Он купил билет, прошёл на платформу, дождался электрички и занял место в вагоне. В субботний вечер поезда шли в Москву почти пустыми.

Быковка была третьей остановкой от Осельцова, однако Антон вышел не там, а на предыдущей платформе Набоково, и пошёл к Быковке через поле пешком, не особенно торопясь. Долгий июньский день подходил к концу. Солнце золотило сосны в ближнем лесу, а со стороны Москвы надвигалась сизая туча, из которой время от времени вырывались серебряные нити молний. До участка Маслова можно было добраться двумя путями: либо пройти по главной улице Быковки, тянувшейся от станции, и свернуть за водонапорной башней налево, в небольшой переулочек, либо обогнуть посёлок по краю поля и зайти в этот же переулочек со стороны леса.

Антон выбрал второй путь. Он дошёл до угла, образованного высоким дощатым забором, и осторожно выглянул в переулок. Участок Маслова был равноудалён от обоих концов переулка. Антон пригляделся: возле забора копошилась долговязая фигура в футболке и в шортах. Он двинулся вперёд, поминутно озираясь по сторонам. Ему, наконец, удалось разглядеть, чем занимался Маслов — тот поправлял створку ворот.

— Здорово, Валера! — крикнул он. Маслов от неожиданности выпустил створку, и она обрушилась ему на ногу.

— Так твою растак и разэдак, Успенский! — завопил он. — Ты чего под руку здороваешься?

 

— Ну, дела! — протянул Маслов через полчаса. — Ну, ты и попал, Антоха!

— Вот поэтому я и вытащил тебя с твоего участка и оторвал от ремонта ворот. Здесь в любое время могут появиться полицаи или менты, — закончил Антон. — А может, и те и другие.

Они стояли в сотне метров от участка Маслова, в зарослях орешника — ворота оттуда хорошо просматривались.

—Это в том случае, если Осетров окажется сукой, — заметил Маслов. — Знаешь, а ведь он может! Кто меня заложил в восьмом классе, когда я нарисовал на доске карикатуру на Гниду Гнидыча, помнишь? Ну, на Геннадия Геннадьевича, математика нашего?

— Как не помнить…

— На фига ты вообще сказал ему, что едешь ко мне?

— Сам не знаю… Почему-то захотелось проверить Осетра на вшивость.

— Ты вообще соображаешь, что наделал?

Антон разозлился.

— По-твоему, я тупой? Я, пожалуй, пойду, — он нагнулся и вскинул на плечо сумку.

— Подожди, чудак-человек! Куда ты сейчас пойдёшь, дело к ночи. Твоё счастье, что у меня обстоятельства сложились подходящим образом. Видишь вон ту халупу?

Маслов показал на одноэтажный обшарпанный домик, стоявший на участке соток в двенадцать.

— Ну, вижу.

— Это дача моего дядьки, который свалил в Израиль.

— В Израиль?

— Только не говори, что ты не знал, что по матери я — Зильберман. Дядька, стало быть, переписал дачку на мамашу, но она заниматься ею не хочет, вот я потихоньку и колупаюсь. Думаю — то ли продать, то ли оставить… Хочешь — живи в ней хоть до конца лета! Зимой-то холодно, из отопления только печка…

— Предложение, конечно, заманчивое, — засмеялся Антон. — И я, пожалуй, им воспользуюсь, но только на одну ночь. Слишком уж близко и к Москве, и к этому чёртову Полушкину. Завтра утром я свалю.

— И куда подашься?

— Да есть у меня одно местечко… — Антон ухмыльнулся.

— Шут с тобой, не хочешь говорить — не надо. Меньше знаешь — крепче спишь. Я сейчас!

Маслов сбегал за ключом. Они с Антоном зашли на участок, который уже начал приобретать запущенный вид. Маслов отпер замок и отворил дверь. Изнутри пахнуло затхлостью. Они прошли застеклённую веранду и оказались в единственной комнате домика.

— Ничего, жить можно, — констатировал Антон, оглядывая типично советский дачный интерьер с древним диваном, рассохшимся буфетом, массивным круглым столом и несколькими венскими стульями. В углу стоял старинный умывальник.

— Ты жрамши? — осведомился Валерий.

— С утра не ел, — признался Антон.

— Пошли ко мне… хотя, нет. На всякий случай притараню всё сюда. И сам с тобой похаваю.

 

Ужин был безалкогольным — Маслов вообще не употреблял спиртного. Впрочем, Антон и не настаивал — в его теперешнем положении лучше было иметь свежую голову. Разговор, конечно, не мог не зайти об убийстве в полушкинском замке. Валерий спросил:

— Почему ты так уверен, что это Зойка?

— А кто же, по-твоему? Кому смерть Чернорецкого выгоднее всего?

— Скажем, дворецкому. Сам же говорил, что он настаивал, чтобы ты слинял. Таким образом, ты становишься главным подозреваемым.

— Я и так главный подозреваемый.

— Значит, ещё более главным! А от себя этот тип подозрение отвёл.

— Савельичу незачем было убивать хозяина.

— Откуда ты знаешь? Мало ли какие отношения их связывали!

— Всё равно, я не могу поверить, что это он.

— Ладно, будем надеяться, что в конце концов всё разрешится, — вздохнул Маслов и вдруг напрягся, глядя куда-то вдаль. — Ты только не волнуйся, Антоха, но, по ходу, они явились.

Антон обернулся — он сидел спиной к окну. Сквозь густые ветви яблони в летних сумерках мелькали синие и красные огни полицейской машины.

— Я пойду, узнаю, что и как, — заявил Валерий, вставая. — А ты на всякий случай залезь на чердак. С той стороны есть лестница.

Антон просидел на чердаке минут сорок. Было уже совсем темно, когда Валерий крикнул снизу:

— Антоха, слезай! Уехали менты.

— Я бы выпил чего-нибудь, — проворчал Антон. Он осторожно спустился вниз, нащупывая ногами ступеньки.

— Они ищут тебя, — сообщил Валерий. Они с Антоном зашли в дом, Валерий щёлкнул выключателем. Над столом вспыхнул древний светильник в матерчатом оранжевом абажуре.

— Спасибо, я и так это знаю!

— Я сказал им, что ты здесь не появлялся. А один в штатском — следак, наверное, — эдак подозрительно на меня уставился своими буркалами и спрашивает: а откуда это вы только что пришли, господин Маслов? Я и брякнул, что к соседу заходил по делу. И тут же очко опустилось: а ну как он захочет навестить этого самого соседа? Но ничего, обошлось…

— Они не рассказывали, что там с расследованием?

— Дурак, что ли? С какой стати они мне будут рассказывать? А я даже спрашивать не стал, чтобы не нарываться… Слушай, я хорошо знаком с участковым в вашем Полушкине, могу ему позвонить и поинтересоваться, как подвигается дело.

— А он ничего не заподозрит — дескать, с какого перепугу ты ему позвонил?

— Как это — с какого? Менты понаехали, напугали меня до полусмерти своими расспросами. Подожди, я мигом!

Валерий вышел на веранду и достал мобильник. Антон по привычке полез за своим смартфоном, чтобы посмотреть почту, но, сообразив, выругался: он напрочь забыл купил новую симку... Антон закурил, стряхивая пепел в старинную пепельницу каслинского литья.

Вскоре вернулся Валерий.

— Он только что с дежурства, говорит — устал как собака. Завтра утром всё узнаем. Ложись спать, Антоха. Там, в ящике, есть чистое бельё. Я тоже пойду, а то поздно уже.

— Как будто я сейчас смогу заснуть, — вздохнул Антон. Но всё-таки он постелил себе на диване и лёг, когда Валерий отправился к себе. К его удивлению, сон сморил его довольно быстро, и спал Антон так крепко, что на следующее утро Маслову пришлось его будить.

— Который час? — прохрипел Антон.

— Половина десятого. Пошли ко мне завтракать!

За завтраком, состоящим из сваренных вкрутую яиц, свежих огурцов и помидоров и копчёной колбасы, Маслов рассказал о своём звонке участковому.

— В общем, так. Они нашли "Вальтер". Никаких "пальчиков" на нём нет. Убийца стёр их или воспользовался перчатками.

— Понятно… Поеду я, Валер.

— Куда?.. Ах, да… Лучше не говори. А то вдруг меня будут пытать, я и расколюсь!

 

Баню, что в незапамятные времена воздвигли рядом с платформой "Набоково", местные жители называли "паровозной". Когда-то ею с удовольствием пользовались машинисты, кочегары, кондукторы, обходчики и прочие железнодорожные служащие. Их нынешние коллеги тоже не брезговали здесь париться, благо до общежития железнодорожников было рукой подать. К услугам клиентов имелись не только великолепная парилка и пристроенный уже в новейшее время бассейн, но и кабинки для отдыха, где не возбранялось курить и пить пиво, а также два пивных бара — один для "совков" с разливным (и разбавленным) "жигулёвским" и "ячменным колосом", другой — для "либерального" контингента; тут уже можно было побаловать себя ледяным баночным "хайнекеном" или "туборгом".

В этот утренний час в бане оттягивалась компания молодых железнодорожников. Ребята хлестали друг друга вениками по поджарым торсам, с воплями ныряли в ледяной бассейн, закутавшись в простыни, пили горячий чай — многим сегодня предстояло работать, так что на спиртное было наложено негласное вето. Вдоволь напарившись и накупавшись, молодые люди с весёлым матерком высыпали в раздевалку и принялись надевать стильную форму своего ведомства.

— Э, алё, а где моя одёжа? — вдруг крикнул один из них. — Кто спрятал? Пацаны, харэ шутковать!

Но "пацаны" не "шутковали". Форма бедолаги отсутствовала по другой причине. Минут через десять после того как труженики рельсов отправились в первый раз в парилку, в неё облачился Антон. И сразу же покинул гостеприимную баню.

В кармане рубашки обнаружилось служебное удостоверение. Поначалу Антон хотел его выбросить, но потом у него возникла идея. Он сфотографировался на мобильник на фоне светлой стены дома, скинул фотку на ноутбук, с помощью Фотошопа подрисовал на ней фрагмент печати, после чего записал готовый файл на флешку. Добравшись пешком до окраины Осельцова, он отыскал там маленькую контору, которая оказывала услуги фотопечати и копирования, распечатал фото на принтере и наклеил поверх физиономии незадачливого железнодорожника. Во избежание встречи с последним Антон не стал возвращаться в Набоково, а сел в Осельцове на дальнюю электричку.

Пригородные электропоезда, как и некоторые другие виды транспорта, были свободны от "социально-политической сегрегации", о чём в последнее время всё больше и больше вещали с телеэкранов руководители РССР. Каждый, кто покупал билет хоть за сорок "советских" копеек, хоть за сорок "капиталистических" рублей, ехал с одинаковым комфортом — если, конечно, под ним понимать душные вагоны с сидениями, обитыми кожзамом, или провонявшие куревом и мочой тамбуры. Так что контингент в электричках был смешанный, что не могло время от времени не вызывать конфликтов, особенно на почве разницы мировоззрений.

Антон прошёл через несколько вагонов вперёд, выбрал тот, где народу поменьше, сел у окна. Он решил доехать до станции Калинка, где можно было пересесть на поезд, ходивший по Большому Московскому кольцу, чтобы таким вот кружным путём попасть в Клещеево. А дальше… Но не будем забегать вперёд.

Когда до Калинки оставалось уже совсем немного, Антону захотелось курить. Он встал, вышел в тамбур, а поезд в это время остановился у очередной платформы. В тамбуре Антон нос к носу столкнулся с мужиком неопределённого возраста, который, судя по запаху, успел уже основательно залить глаза. При виде антоновой формы он сделал было попытку слинять обратно на платформу, но двери уже закрылись. На физиономии мужика появилось затравленное выражение.

— Ты, это, командир… — просипел он, приняв Антона за контролёра. — Извини, я не успел билет купить.

— Да ты и не собирался, — усмехнулся Антон.

— Не, чё ты, падла буду… Оштрафуешь меня, да?

Антона вдруг осенило.

— Давай рубль — и обойдёмся без квитанции.

Мужик скривился ещё более жалостливо.

— Пустой я, земеля!

— Врёшь. Сейчас ментов позову, они тебя обыщут. Ещё и в вытрезвитель заберут за появление в общественном транспорте в нетрезвом виде.

— Ах, ты ж, хреновина какая! — безбилетник зашарил по карманам, выудил несколько монет, принялся считать их на дрожащей ладони. — Во, полтинник… ещё пятак… гривенник… Шестьдесят пять копеек, больше нету, мля буду!

— Давай сюда, чёрт с тобой, — Антон брезгливо подставил ладонь под звякающие монеты. Ханурик, горестно вздыхая и бормоча что-то, проскользнул в вагон. Антон закурил и ещё раз пересчитал деньги. По крайней мере, теперь можно будет купить какой-нибудь перекус в "совковой" забегаловке или в магазине. Там его искать точно не будут…

В Калинке Антон посмотрел расписание. Ближайшая электричка по кольцу отправлялась только через пятьдесят минут. В ожидании её он заглянул в "совковое" заведение под названием "Сосисочная". Надежда на то, чтобы заморить червячка, растаяла: к прилавку змеилась очередь немолодых, скверно одетых женщин, а толстая продавщица то и дело кричала:

— Не становитеся мне за сырыми сосиськами! Отпускать не буду! Здеся столовая, а не магазин! В магазин, в магазин идите за сырыми сосиськами!

Женщины покорно брали варёные сосиски — видимо, в местном магазине этот продукт отсутствовал. Временные трудности! Итак, подзаправиться здесь не удастся. Антон вышел из заведения общепита и направился к "либерскому" киоску, где купил пару хот-догов и бутылку колы. Хоть так заморить червячка…

Электричка, ходившая по Большому кольцу, состояла всего из четырёх вагонов, и свободное место удалось отыскать с трудом. Антон сел рядом с толстым дедом, храпевшим в обнимку с огромным рюкзаком, от которого несло солидолом. Кусок сиденья у прохода занял молодой среднеазиат в кожаной куртке и чёрных отутюженных брюках. Напротив разместилась пожилая тётка противного вида с собранным в гармошку лицом и наполовину рыжими, наполовину седыми волосами. Тётка поставила на сиденье рядом с собой перевязанную шпагатом картонную коробку. А когда поезд уже тронулся, на свободное место рядом с тёткой села плоская как доска девица в некрасивых очках. Девица держала на поводке вертлявого фокстерьера.

При виде пса тётка немедленно взвилась:

— Уберите собаку! Здесь нельзя!

— Можно, — тихо произнесла девица.

— Собака не в наморднике! Вот скажите, — обратилась тётка за поддержкой к Антону, видя, что он в железнодорожной форме. — Разве можно провозить собак без намордника?

— Небольшие породы — можно, — ляпнул Антон первое, что пришло в голову. Не хватало ещё обратить на себя внимание! Чёрт бы побрал старую грымзу и молодую плоскодонку…

— И неправильно, что можно! А вдруг она меня укусит? Вдруг она бешеная? Что же мне, сорок уколов в живот делать?

— Сорок уколов давно уже не делают, — не повышая голоса, пролепетала девица. Она взяла фокстерьера и посадила его к себе на колени.

— Ещё и на руки берёт, как ребятёнка! — не унималась старуха. — Своих сначала нарожай…

— Да пошла ты в жопу, корова старая! — вдруг рявкнула девица на весь вагон. Фокстерьер злобно гавкнул, вскочил с колен и с рычанием впился в тёткин указательный палец, которым она размахивала перед самой его мордой. Тётка заорала:

— Милиция! Убивают!

Поднялась кутерьма. Многие пассажиры повскакали с мест и окружили девицу с тёткой. Тётка вопила, девица матерно огрызалась. Кое-кто уже снимал происходящее на мобильник. Девица оторвала своего любимца от тёткиной руки, последняя трясла у всех перед носом пальцем со следами мелких псиных зубов. Антон решительно поднялся с места и, буркнув: "Я за милицией", прошёл в другой вагон. Только милиции ему сейчас и не хватало!

 

 

1987 год, август

 

Снизу послышался мамин голос:

— Антоша! К тебе пришли Мариночка и Петя!

Как не вовремя! Антон с досадой оторвался от книги. Но досада его была вызвана не только тем, что ему помешали читать. "Мариночка и Петя"… Опять они вместе! Да, конечно, их дачи расположены почти рядом, на главной улице посёлка, носящей гордое название "Проспект науки", а Антон обитает в каком-то унылом "Девятом поперечном про́секе", поэтому логично, что к нему друзья приходят вместе. Но почему-то именно с этого года, когда всем троим исполнилось по двенадцать, он начал испытывать ревность при мысли, что Петька и Маринка проводят вдвоём чуть больше времени…

Он услышал торопливые шаги на лестнице. Через мгновения друзья ввалились в комнату.

— Привет! — белобрысый плотный Петька тут же схватил книгу, которую читал Антон, и одобрительно свистнул при виде красочной глянцевой обложки. — Классное оформленьице, научились делать! "Судьбы наших детей". Это про что?

— Про детей, — огрызнулся Антон. Тоненькая черноволосая и большеглазая Марина недоумённо взглянула на него:

— Антоша, ты чего такой злой сегодня?

— Так просто. Не выспался.

— Неужели только в этом дело? — лукаво спросила Марина. Вот язва!

— Оторвали вы меня от интересной книги…

Петька пробежал глазами текст на открытой странице и захрюкал от смеха.

— Мариш, ты только послушай! "Я нерешительно дотронулся до складки на животе у Джерри. Под моими пальцами пульсировала жизнь, пытаясь вырваться из безвоздушной темницы драконьего чрева." Ни фига себе! Это что за порнография?

— Это не порнография, а фантастическая повесть Барри Лонгиера. Называется "Враг мой", — проворчал Антон. — Классная, кстати.

— Про беременных драконов?

— Подожди, Долгов, — отмахнулась Марина. — Антош, ты сегодня будешь в кинобудке?

— Не знаю, — помотал головой Антон. — Если дядя Лёша попросит…

— Точнее, если он напьётся, — ухмыльнулся Петька.

— А что сегодня идёт? — спросил Антон.

— Французский фильм "Красная зона". Детям до шестнадцати. А я бы посмотрела!

Антон замещал киномеханика Алексея в тех нередких случаях, когда тот, по его словам, "болел". Ему ужасно захотелось сделать Марине приятное. К тому же возможность провести подружку на "взрослый" фильм поднимала его в её глазах. Антон сказал, сделав вид, что колеблется:

— Вообще-то дядя Лёша не разрешает никого приводить с собой… Хотя ладно. Если он меня попросит его заменить, посмотришь со мной из кинобудки!

— Ой, правда?! — Марина так образовалась, что порывисто чмокнула его в щёку. Антон вспыхнул, а Петька заржал… но как-то неестественно. И тут же заявил:

— Я тоже пойду!

— В будке и так не повернуться. Куда там ещё тебя девать? — Антон надеялся, что до Петьки дойдёт намёк на его полноту. Петька мгновенно помрачнел:

— Не хочешь — не надо. Обойдусь. А если вас засекут полицаи?

Полицаями друзья называли обоих местных дружинников. В поселковом клубе очень редко дополняли киноафишу объявлением "Дети до 16 лет не допускаются", но уж если такое случалось, "полицаи" вставали у входа и требовали паспорт у всех, чей возраст вызывал у них хоть малейшее сомнение.

— Лестница в кинобудку — с другой стороны, — напомнил Антон. — Если всё сладится, я за тобой зайду.

— Ладно-ладно, друзья называется, — фыркнул Петька. — Дай тогда хотя бы эту книгу почитать.

— Вообще-то Антоша её сам ещё не прочитал, — заметила Марина.

— Окей, — расщедрился Антон. — Дам, если не будешь ныть.

Какая самая захватывающая книга могла сравниться с удовольствием провести полтора часа с Мариной в тесной темноте кинопроекционной!

Положительно, судьба была на стороне Антона: киномеханик дядя Лёша опять оказался не в состоянии выполнять свои служебные обязанности, о чём он заплетающимся языком сообщил Антону по телефону. И Антон отправился за Мариной.

У клуба царило оживление. В ожидании сеанса обитатели посёлка прохаживались перед входом или сидели на скамейках напротив открытой сцены, на которой обычно устраивали музыкальные выступления юных дачников, посещавших местную детскую группу. Антон, Марина и Петька тоже ходили туда чуть ли не с трёх лет — собственно, там они и познакомились и с тех пор были не разлей вода. Однако, став школьниками, все трое единодушно отказались посещать группу "для малышни".

У входа, как и следовало ожидать, торчали оба дружинника. Чтобы лишний раз не попадаться им на глаза, Марина и Антон обошли клуб по большой дуге и поднялись по узкой крутой лестничке. Антон открыл дверь кинопроекционной — у него имелся свой ключ.

— Здо́рово! — протянула Марина, оглядывая тесное помещение. — А почему аппаратов два?

— Потому что фильм состоит из нескольких частей, — объяснил Антон. Он снял со стопки круглых жестяных коробок верхнюю. — Видишь? Здесь написано: "Красная зона, всего частей — 10, часть 1". Сначала я заряжаю в один проектор первую часть, а вторую — во второй. Когда первая часть заканчивается, я выключаю этот проектор и тут же включаю второй. Пока идёт вторая часть, я заряжаю в первый проектор третью часть, и так далее.

— Ничего не поняла, — Марина скорчила гримаску.

— Просто смотри, тогда поймёшь.

Он быстро и ловко зарядил первую часть в аппарат — ему хотелось блеснуть перед Мариной своим мастерством, что вполне удалось: Марина удивлённо ахнула:

— Я бы ни за что так не смогла!

— А я могу и с закрытыми глазами, — небрежно сказал Антон и тут же продемонстрировал такой фокус со вторым проектором. Марина захлопала в ладоши.

— Тише! — зашипел Антон.

Билетёрша тётя Клава дала третий звонок. Антон, как обычно, выждал минуту и запустил проектор.

Фильм попался подходящий — жуткая история о том, как некая фирма, дабы скрыть загрязнение окружающей среды своим заводом, устроила пожар в соседней деревне. Марина пугалась, ахала, закрывая ладошками рот и прижималась к Антону. А он, вдыхая аромат её духов — наверное, Марина воспользовалась мамиными — только и мечтал о том, чтобы фильм подольше не заканчивался. В конце концов он набрался смелости и обнял её. Марина не возражала. Похоже, Петьке больше ничего не светило…

Но вот по экрану поползли финальные титры. Антон остановил проекцию, вынул последнюю часть, перемотал её на начало. И только они собрались покинуть кинобудку, как входная дверь распахнулась. На площадке лестницы стояла Маргарита Михайловна, заведующая клубом.

— Здрасьте, молодые люди! — сказала она. — Антон, тебе известно, что посторонним запрещено входить в кинопроекционную?

— Я сам пригласил Марину, — ответил Антон с вызовом.

— При чём здесь Марина? Речь в первую очередь о тебе. Я так понимаю, ты уже не в первый раз замещаешь Алексея?

Антон неопределённо пожал плечами. Маргарита Михайловна кивнула.

— С ним будет разговор особый. А вы оба — марш по домам! И чтобы близко не подходили к кинобудке! С твоими родителями, Антон, я тоже поговорю.

Марина и Антон спустились с лестницы и побрели домой, обсуждая по дороге случившееся.

— Неужели Долгов настучал? — спросила Марина.

— Петька здесь ни при чём, — твёрдо сказал Антон. Конечно, его душу терзали сомнения, но высказывать их Марине было непорядочно по отношению к другу.

— Да, вряд ли, — легко согласилась Марина.

Они остановились у ворот марининой дачи.

— Ну, приветик! — сказала Марина. — И спасибо за фильм!

Она чмокнула Антона, на этот раз в губы. Он порывисто обнял её и тоже поцеловал. Несмотря на неприятности, которые его ждали в связи с подменой дяди Лёши, домой Антон летел, словно на крыльях. Скорей бы дожить до восемнадцати лет и жениться на Марине!

 

 

1999 год, октябрь

 

Под покровом осенней тьмы "партизаны" погрузили вещички в "четвёрку" и поднялись обратно в квартиру, чтобы обговорить последние детали, а заодно и посидеть на дорожку. И тут раздался стук в дверь. Олег и Тимур скрылись на кухне, Паша метнулся из-за стола и встал за дверью, Семён же неторопливо, вразвалочку подошёл в двери и, позёвывая, спросил:

— Кто там?

— Сёма, это я.

— Кто — я?

— Петро, не узнал, что ли?

— Ты один?

— Нет, со мной тут один мужик, — Пётр понизил голос. — Из Москвы.

— Что ему надо?

— Он из газеты… Да открывай ты, чёрт, не дай бог кто из соседей увидит!

Семён отомкнул замки, отворил дверь и отошёл в сторону, пропуская визитёров. В прихожую вошли Пётр и гость из Москвы — худой парень лет двадцати четырёх, с сумкой через плечо. Семён тут же захлопнул дверь и запер все замки. Паша расслабился и покинул свой пост.

— Пошли в залу, там всё выясним по-быстрому, — Семён махнул рукой в сторону комнаты. — А то у нас времени — цигель-цигель, ай-люлю!

Из кухни появились Олег и Тимур. Все шестеро проследовали в комнату и заняли места, кому какое досталось. Москвич скромно присел на табурет у окна.

— Прошу любить и жаловать, — провозгласил Пётр. — Антон Успенский, мой лучший друг детства и журналист из газеты "Новости столицы"…

— Название на слуху, — заметил Паша. — Давно работаешь?

— Первый год. Внештатно, — ответил Успенский. Пётр махнул рукой:

— Да какая разница — штатно, внештатно! Антон приехал к нам, чтобы написать об операции. Его рекомендовал сам Бунимович…

— Знаешь, кто мы такие? — перебил его Семён.

— Вы — "партизаны", — улыбнулся Антон.

— Точно. Как сюда добирался?

— Доехал на московской электричке до Сосёнок, дальше пилил пешком километров семь. В Багрове сел на местную электричку.

— Вопрос на засыпку, — продолжал Семён. — Тебе известно, в какой именно операции нам предстоит участвовать?

— В задержании так называемого президента Квачина, — отчеканил Антон.

— Не страшно?

— Я журналист. Это моя работа.

— Мсье жюрналист! — кривляясь, противным голосом прогнусавил Тимур. — А вам известно, что там могут стрелять? Вы хоть раз в жизни держали в руке боевое оружие?

— Никак нет, сержант, — невозмутимо ответил Успенский, хотя глаза его искрились насмешкой. — В мою задачу входит сбор материала для будущей статьи о том, как доблестные "партизаны" восстанавливают оба конституционных строя на территории, занимаемой Владиславской областью.

— Мсье жюрналист!.. — не унимался Тимур, но Семён перебил его:

— Кончай, Тимур. Ладно, мужики, посидели перед дорожкой, теперь быстренько поссыте — и айда, время дорого. Антон, ты всё-таки держись позади и на рожон не лезь, понял?

Они спустились во двор, где у подъезда дремал вишнёвый "жигуль-универсал". Антону места в салоне не хватило, ему пришлось устроиться в багажнике, по соседству с брезентовым мешком, в котором лежало оружие. За руль сел молчаливый Олег, хозяин машины. Семён собрался было занять сиденье рядом с ним, но передумал.

— Садись-ка лучше ты, — скомандовал он Петру, а сам сел назад и, обернувшись, сказал Успенскому:

— Извини, Антон, придётся тебе потрястись. Дороги у нас здесь не ахти, не Москва, чай. Так что береги копчик!

Все засмеялись. Антон тоже усмехнулся и ответил:

— Ничего, не гипсовый, не развалюсь.

— Поехали, — скомандовал Семён. Олег запустил мотор. Антон подумал, что рёв движка "жигулей" должен был перебудить всю округу. Машина, переваливаясь, вырулила со двора на улицу. Олег явно избегал больших улиц — "четвёрка" ныряла то в один неприметный переулочек, то в другой. По обеим сторонам уносились назад тёмные силуэты зданий. Уличное освещение работало только в центре, в жилых районах электричество, как обычно, отключили в двадцать три часа.

— В первый раз во Владиславле? — поинтересовался Семён.

— Нет, бывал здесь пару раз в гостях у Петра и Марины. А до этого ездили с классом на экскурсию по Золотому кольцу, — ответил Успенский. — Мне тогда четырнадцать было.

— Это в каком же году?

— В восемьдесят девятом, в июне.

— Понятно, — кивнул Семён. — Я как раз в армию уходил. Ну, а что же здесь, по-твоему, сейчас произошло?

— Это экзамен? — ехидно поинтересовался Антон.

— Да нет, просто интересно сравнить информацию, которой пичкают внешнее население, с собственными сведениями.

Антон пожал плечами.

— Если вкратце — в мае этого года губернатор Квачин, бывший первый секретарь обкома КПСС, организовал так называемый референдум о выходе Владиславской области из состава Российской политико-экономической Конфедерации и об образовании так называемой Владиславской народной республики. Одновременно состоялись "президентские выборы", на которых была выставлена единственная кандидатура — сам Квачин. Его поддержали командиры воинских частей, расквартированных во Владиславской области, многие руководители районных администраций, а также, к сожалению, бо́льшая часть населения. После "референдума" Квачин заявил о кардинальной смене политического и экономического курса. Были конфискованы и объявлены "народной собственностью" все частные предприятия, проведено "раскулачивание" местных фермеров. Происходят преследования представителей интеллигенции, не согласной с политикой так называемого президента ВНР, в результате чего почти все они вынуждены были покинуть территорию области. Отключены Интернет и сотовая связь. Повсеместно насаждается крайне левая идеология…

— Шпаришь прямо по-газетному, — заметил Тимур.

— А ты как хотел? — усмехнулся Семён. — Журналистов извне сюда не пускают. Так что ничего удивительного. Слушай, Антон. Квачин — это не просто незаконный президент незаконного территориального образования. Он — сволочь, садист. Всё местное "либерское" руководство расстреляно. Преследуется не только интеллигенция, а вообще все несогласные. Воспрянувшее духом быдло — почти всё оно по странному совпадению оказалось из "совков" — пишет доносы. Людей забирают по ночам, прямо как в тридцать седьмом. Фермерские хозяйства пускают дымом, хозяев вешают. Людей сажают в тюрьмы только за то, что они не выходят на работу. Жгут запрещённые книги на площадях — об этом у вас в Москве знают?

— Нет, — ответил потрясённый Антон.

— У Квачина в заложниках вся область. Одинокие-то ещё могут убежать, а те, у кого здесь родственники, боятся: губер объявил, что оставшихся будут сажать, а их имущество — конфисковывать. А ещё Квачин сообщил в Москву, что если против новоявленной республики будут применены экономические санкции или военные действия, он начнёт расстреливать мирное население. Так что, друг мой, ты очень рискуешь, что связался с нами.

— Я думаю, не больше, чем вы.

— Тоже верно, — усмехнулся Семён.

"Четвёрка" наконец выбралась за город и затряслась на колдобинах. Антон раскрыл рот, чтобы сказать что-то, но подпрыгнул на месте, прикусил себе язык и зашипел от боли.

— Что такое? — спросил Семён.

— Язык прикусил.

— Привыкай.

— Куда мы сейчас?

— У Квачина есть загородная резиденция, километрах в двадцати от Владиславля. О ней никто не знает, все думают, что он живёт на бывшей обкомовской даче в Ершах. Зато охрана у него там небольшая, вполне нам по силам.

Язык понемногу отошёл, и Антон сказал:

— Странно, что нет никаких блокпостов.

— Типун тебе на язык! — прошипел Тимур. — Не дай бог, где по дороге обнаружатся!

— Это вряд ли, — заметил Семён. — Я же говорю: резиденция тайная, какой смысл охранять подступы? О ней же никто не знает. Ну, почти никто.

Машина въехала в спящую деревню. В ней не светилось ни одного окна, единственный фонарь тускло освещал лишь площадь у магазина. Несмотря на темноту, Антон разглядел, что некоторые дома пострадали от пожаров.

— Добрые односельчане пустили красного петуха богатеям, — прокомментировал Тимур.

— И куда они делись? — спросил Антон.

— У кого близких родичей не было — за границу… ну, в смысле, за границу ВНР. Остальные — кто куда по области.

Деревня кончилась, дорога опять пошла лесом. Через четверть часа с правой стороны сквозь деревья заблестела гладь озера. Семён сказал:

— Подъезжаем. Километра полтора осталось, минуты через три будем.

Три минуты истекли. Пётр с переднего сиденья бросил:

— Не будем.

Тимур злобно прошипел, повернувшись к Антону:

— Накаркал, молодец!

Шоссе впереди сужалось до одной полосы. С обеих сторон к нему подступала изгородь из рабицы, которая, однако, не тянулась дальше в лес, а обрывалась всего в нескольких метрах от дороги — это было видно даже в темноте. В изгороди имелись металлические ворота, справа от которых светились два окошка строительного вагончика, снятого с колёс. А прямо перед воротами торчали два молодца в камуфляжной форме и в красных беретах. Первый был вооружён "калашом", второй — карабином Симонова. Олег замедлил ход, не доезжая полусотни метров до ворот, и очень медленно повёл машину на первой передаче. Охранники двинулись навстречу "жигулям", на ходу беря оружие наизготовку. Олег произнёс первые слова с самого начала пути:

— Про блокпост нам не сказали. И когда они успели его соорудить? Сёма, что делать будем?

— В вагончике наверняка ещё один или двое, — торопливо ответил Семён. — Олег, берёшь того, кто первым подойдёт к машине, Петька берёт другого. Антон и Пашка, страхуете багажник. Тимур, мы с тобой следим за вагончиком.

Носитель "калаша" зашёл с левой стороны "четвёрки", его напарник — с правой. Олег опустил стекло. Первый охранник, не опуская автомат, зажёг фонарик и принялся шарить его лучом по лицам пассажиров.

— Чё надо? — нарочито гнусавя, спросил он. Семён, привстав с заднего сиденья, изобразил растерянную улыбку:

— Здорово, земляк! Где тут озеро, не подскажешь? Полночи уже ищем, рыбку поудить…

— Вы его проехали, — ответил за товарища второй, тоже светя фонариком в салон. — Поворачивайте назад, здесь закрытый объект.

— Толян, я тебе говорил,что проехали! — напустился Семён на Олега. — Сусанин хренов! Тебе только врагов по лесу водить…

— Валите, валите отсюда! — настаивал обладатель карабина; он явно начал нервничать.

— Сейчас, сейчас, мужики, один момент… Толян, чё застыл? Разворачивайся!

Произнося эту реплику, Семён заглянул в лицо Олега. Тот, не глядя, выбросил в окно руку с кинжалом и проткнул им живот охранника. Моментально выпустив кинжал, схватил автомат и рванул на себя. Охранник треснулся челюстью о крышу "жигулей" и, хрипя, осел на дорогу. Совершенно синхронно такую же операцию провернул и Пётр со вторым охранником — правда, угодил ножом не в живот, а пониже, отчего тот заорал во всё горло. Тимур выпрыгнул из машины и довершил дело, перерезав своим ножом ему глотку.

"Партизаны" забрали уже не нужное охранникам оружие, а также фонарики и рации. Охранник, что таскал карабин, был мёртв. Второй вот-вот собирался отдать богу душу.

— В будку, скорее! — скомандовал Семён.

Они побежали к вагончику. Антон выбрался из багажника, с ужасом пялясь на новоявленного мертвеца. Обойдя его как можно дальше, он побежал за остальными, но успел, что называется, к шапочному разбору: третий страж валялся на полу вагончика, корчась от сильнейшего удара в живот, которым его наградил Пётр. Мужик в камуфляже поскуливал и пытался материться сквозь слёзы.

— Не визжи, — говорил ему Пётр. — Ты ещё легко отделался, жополиз квачинский.

— Что со связью? — спросил Семён.

— Рацию отобрал, — отрапортовал Пётр. — А кроме неё, у них тут только телефон, да и тот левый какой-то.

Он показал на висевший на стене аппарат без диска.

— Камеры?

— Камер нет.

— Понятно. Связываем этого, убираем дохлятину и идём к дому. Олег, загони нашу тачку за изгородь.

Пётр и Паша вызвались оттащить труп. Семён и Олег тщательно связали второго и третьего охранников, засунули им кляпы во рты. Тимур предложил воспользоваться при захвате резиденции не только добытым оружием, но и привезённым. Антону вручили обнаруженный у третьего охранника "макаров" с полным магазином.

— Зря не пуляй, — зачем-то наставил его Тимур.

Они прошли от ворот метров триста. Впереди на пригорке Антон увидел логово Квачина. Это была двухэтажная деревянная дача постройки начала пятидесятых, с большой застеклённой верандой и изящной башенкой на крыше, напоминавшей голубятню. Партизаны обошли дом с правой стороны, где имелась небольшая терраса с каменной балюстрадой, которая огибала широкий эркер. Шторы в эркере были задёрнуты и освещены изнутри.

— Там у него столовая, — прошептал Семён. — Не спит, гадёныш. А вот охрана, скорее всего, дрыхнет.

— Хороша охрана, — сплюнул Паша.

— А чего им бодрствовать? Надеются на тех троих привратников.

Семён достал из кармана мятый лист бумаги, развернул его и зажёг фонарик.

— Вот план дачи. Крыльцо с левой стороны — чёрный ход, от него тянется коридор через весь этаж до парадного подъезда с другой стороны. Первая комната справа от чёрного хода — дежурка. Видите, окно тёмное? Значит, точно дрыхнут. А в столовую можно попасть через две двери, обе ведут из того же коридора, одна за другой, так что лучше входить двоим одновременно, чтобы старая сволочь не утекла. Дальняя дверь в столовую — как раз рядом с парадным входом. Порядок такой: я, Тимур и Олег заходим через чёрную дверь и блокируем охранников, а Пётр с Пашкой в это же время заходят через парадную и берут Квачина в столовой. А тебе, Антон, лучше подождать здесь.

— Даже не думай, — прошептал Антон. — Я с вами.

— Как знаешь, только не путайся под ногами. Этот Квачин — бывший военный, с ним тоже могут быть проблемы. Пётр, ставим таймеры на три минуты…

Пётр и Семён засучили рукава.

— И-и-и… Старт!

Пискнули наручные часы. Семён выдохнул:

— Пошли

Он, Олег и Тимур, неслышно ступая, пошли к чёрной двери. Пётр, Павел и Антон — к парадной. Остановились у лестницы. Пётр, глядя на часы, шагнул было на первую ступеньку, но она заскрипела. Пётр зашипел и убрал ногу. Все трое застыли, прислушиваясь. Всё было спокойно.

Запищал таймер. Пётр взбежал по отчаянно визжащим ступенькам и дёрнул обитую дерматином дверь. Та распахнулась, Павел в два прыжка оказался рядом с Петром. Чудом не застряв в проёме, они ринулись в дом. В тот же момент из глубины коридора послышались крики, загремели выстрелы.

Антон влетел в столовую. Обстановка в ней была архаичная, под стать даче. В центре стоял накрытый скатертью овальный обеденный стол, его окружали стулья в белых чехлах. У дальней торцевой стены возвышался буфет карельской берёзы, на нём — электрический самовар. Оранжевый свет торшера с матерчатым абажуром падал на кресло с подлокотниками, также затянутое в чехол. Напротив кресла, в углу, находилась единственная современная вещь — большая видеодвойка "Панасоник", на её экране мелькали кадры старого фильма — Антон узнал "Заговор обречённых". Рядом с телевизором стояло чёрное пианино, накрытое сверху кружевной салфеткой.

Пётр, стоя рядом с креслом, упирал ствол пистолета в грудь невысокого, с обширной залысиной мужчины лет шестидесяти пяти. Тот был одет в зелёную армейскую рубашку навыпуск и синие треники. На ногах его были вязаные шерстяные носки и шлёпанцы. Павел держал мужчину на мушке со спины.

— Не дёргайся, мудозвон старый, — прошипел Пётр. Квачин пожевал губами и сказал глухим баском:

— Зажгите-ка верхний свет, ребята. Хочу хорошенько разглядеть, кто тут ко мне такой смелый в гости пожаловал. Даже маски не надели.

— Они нам без надобности, — ответил Павел.

— А что? Давай и правда зажжём, полюбуемся на эту мразь, — предложил Пётр.

— Не сто́ит пока.

Возня в глубине дома стихла. Через несколько томительных минут в столовой появились Семён и Тимур. Последний, шипя, держался на рваный и окровавленный рукав своей куртки.

— Тимка, ты как? — спросил обеспокоенно Павел.

— Ерунда, царапина, — пробормотал Тимур.

— А где Олег?

— Караулит тех троих.

— Ну, всё, ребята, вам конец, — произнёс Квачин глуховатым баском.

— Это тебе конец, гондон плешивый, — процедил сквозь зубы Тимур и двинулся было к Квачину, но Семён попридержал его:

— Спокойно, Тима, спокойно… Если уж удалось взять его живым, побережём для суда.

Закрытые шторы озарились снаружи фарами. Семён обратился к Квачину:

— Кто это там?

Квачин пожал плечами. Семён скомандовал Петру и Павлу:

— Апостолы, тащите этого на второй этаж…

— Может, лучше здесь его оставим? — предложил Павел. — Кто его знает, вдруг у них предусмотрен какой секретный сигнал? А сами будем держать его под прицелом, заодно и гостей захватим.

— Добро, — согласился Семён. — Занимай своё кресло, дядя. И не вздумай подмигивать и корчить рожи. Тимур, иди наверх, там, в ванной, должна быть аптечка. Антон, помоги ему.

Квачина заставили сесть в кресло перед телевизором. Павел и Пётр спрятались за шторой, закрывавшей окно-эркер. Семён отступил во тьму коридора и устроил засаду на лестничной площадке, возле дверей на застеклённую веранду — оттуда хорошо просматривалось кресло Квачина. А Антон и Тимур, который придерживал раненую руку, поднялись на второй этаж.

— И где тут ванная? — вопросительно пробурчал Тимур.

Антон вызвал в памяти план дачи.

— За этой комнатой. Пошли.

Они пересекли комнату, видимо, служившую Квачину кабинетом — письменный стол с зелёной лампой, книжные шкафы, портрет Сталина на стене — из которой попали в маленький поперечный коридорчик с несколькими дверями. Антон безошибочно открыл ту, за которой находилась ванная.

— Свет не зажигай, — прошептал Тимур.

— А то я не знаю, — огрызнулся Антон. Он осветил лучом фонарика шкафчик, висевший сбоку от раковины.

— Ну-ка, посмотрим… Держи фонарь.

Антон, порывшись в шкафчике, извлёк из него упаковку марли, флакончик с йодом и бинт.

— Снимай куртку.

Снаружи захлопали автомобильные дверцы, донеслись голоса. Антону показалось, что один из них — женский.

— Что там, внизу, интересно? — бормотал Тимур, пока Антон его перевязывал.

— Думаю, мужики как-нибудь и без нас обойдутся.

— Смотря сколько прибыло этих…

— Судя по звуку, они приехали на "уазике". Так что вряд ли больше пяти. Как тебя подранили?

— Как, как… Один из церберов начал палить, ну и зацепил… Их там двое.

— Готово, — выдохнул Антон. Тимур посветил фонариком на перевязанное предплечье.

— Классно перевязал, спасибо… Ты извини, что я поначалу на тебя наехал. Нервы, понимаешь…

— Проехали. Пойдём вниз?

Тимур помотал головой.

— Можем напортить мужикам. Подождём.

 

Тем временем двое вооружённых опричников Квачина, топая берцами, втолкнули в гостиную Марину, жену Петра. Руки её были в наручниках.

— Вот шпионка, Василий Михалыч! — довольно отрапортовал первый, мордастый верзила.

— Какая шпионка? Это Марина, — кисло промямлил Квачин и отвёл глаза в сторону. Опричники переглянулись.

— Она… это… у вас здесь горничной работала.

— Знаю, — бросил Квачин.

— Дрынов решил проверить всех сотрудников на эту, как её… лилейность?

— Лояльность, — поправил Квачин.

— Так точно… И подключился на коммутаторе к ихним домашним телефонам. А эта жидовка трепалась с каким-то мужиком, говорили о вашем распорядке дня.

— Почему Дрынов сразу сам мне не позвонил?

— Не смог прозвониться. Наверное, обрыв на линии. Может, лось зацепил. И рация была выключена.

— С каким мужиком она договаривалась?

— Вот это установить не удалось, — развёл ручищами верзила. — Мужик звонил из автомата, что у вокзала.

— Кто это был? — равнодушно спросил Квачин у Марины.

— Кто? — второй опричник толкнул молодую женщину в спину.

— Конь в пальто, — ответила та.

— У-у, сука жидовская! — рявкнул он и тут же рухнул как подкошенный — подкравшийся сзади Семён обрушил на его голову китайскую фарфоровую вазу. Павел выскочил из-за шторы и бросился на пол — верзила выстрелил в него, пуля вышибла лунку в паркете. Пётр хотел было тоже покинуть своё убежище, но запутался в шторе, и следующая пуля угодила ему прямо в сердце. Семён заорал и выстрелил в голову верзиле. Тот забрызгал мозгами ковёр, а Марина расширенными глазами смотрела, как, обрывая штору с карниза, оседает на пол её муж Пётр. Квачин вскочил с кресла и хотел скрыться в коридоре. Семён выстрелил ему в ноги, владиславский диктатор заскулил и рухнул на пол. А потом отчаянно закричала Марина.

 

 

2008 год, сентябрь

 

— Успенский, мне каждый раз нервничать, когда ты задерживаешься? — сердито спросила Марина из кухни. Антон в прихожей снял брезентовую куртку, некогда принадлежавшую Петру, стянул говнодавы и через большую комнату, которую Марина называла холлом, устало прошлёпал на кухню. Тарзан, забывшись, сунулся было следом.

— Пшёл! — гаркнула Марина. Пёс аж присел на задние лапы. Потом развернулся и, придав своей морде равнодушный вид, удалился на двор.

— Не сердись, Маринка, — Антон примирительно чмокнул её в затылок.

— "Не сердись"! У нас тут заблудиться — как два пальца…

— Так Тарзан же со мной. Неужто до дома не довёл бы?

— Ладно, мой руки — и за стол.

Антон послушно проследовал в туалет. Когда он вернулся, на столе уже дымился борщ в глубокой тарелке. Он с удовольствием принялся орудовать ложкой. Марина села напротив и закурила.

— Серьёзно, Антон, я тебя прошу — не отлучайся надолго. Мобила здесь не берёт, а если что с тобой случится? Петьку я потеряла, с меня хватит… — она отвернулась к окну и яростно затянулась; сигарета затрещала.

— Не буду, — Антон посмотрел на Петькину фотографию на бревенчатой стене — тот сидел на новеньком снегоходе. Фотография была сделана, судя по оранжевым цифрам в уголке, первого января 1999 года. До Петькиной гибели во время операции по захвату Квачина оставалось меньше десяти месяцев…

В конце лета 1992 года родители Антона продали дачу — в стране кардинальным образом изменилась политическая и экономическая ситуация. На вырученную валюту они приобрели квартиру в элитном доме, чтобы сдавать её в аренду. Своё старое трёхкомнатное жильё Успенские разменяли на две квартиры — однокомнатную в Москве, для Антона, и двухкомнатную в Гатчине. Родители Марины тоже продали свою дачу и уехали в Израиль. Детский роман Антона с Мариной к тому времени как-то сам собой сошёл на нет, а в одиннадцатом классе он всерьёз увлёкся Зоей Осетровой.

Больше года Антон не видел своих друзей по даче. Однако во время октябрьских событий 1993 года первокурсник журфака Успенский неожиданно встретил молодых супругов Петра и Марину Долговых у здания Моссовета, где собрались сторонники Ельцина и противники Хасбулатова, Руцкого и прочих, засевших в Белом доме. Петька к тому времени уже активно занимался политикой, несмотря на свой юный возраст. Марина, как оказалось, вернулась в Россию — ей очень не хотелось служить в израильской армии. Антона какое-то время терзала ревность, но он быстро смирился с существующим положением дел. На декабрьском референдуме все  трое проголосовали за преобразование Российской Федерации в Российскую политико-экономическую Конфедерацию и выбрали гражданство её либерально-демократической части.

Детская дачная дружба перешла во взрослую дружбу домами — хотя дом Антона представлял главным образом он сам: с семейной жизнью у него так и не сложилось, хотя романов было немало. В начале 1997 года Петька унаследовал дом в Рогожине — деревне, расположенной во Владиславской области, и заявил, что заниматься политикой ему надоело. Они с Мариной уехали в Рогожино, Петька взял в аренду дышавшую на ладан молочную ферму и за свой счёт восстановил её. Молочная ферма Долговых скоро стала одним из успешных сельхозпредприятий Владиславской области, что крайне не нравилось односельчанам, подавляющее большинство которых составляли "совки". И началось: то коровы сдохнут по неизвестной причине, то словно сам собой вспыхнет пожар на силосной башне… Прямые угрозы Петру и Марине тоже поступали. А потом наступил май 1999 года…

Родственников во Владиславской области у Долговых не было, и они вполне могли покинуть территорию "народной республики", однако оба супруга пошли на принцип. Они выгнали коров в чистое поле, подожгли ферму, чтобы не досталась "гегемонам", и перебрались в "однушку" во Владиславле, которую Пётр ещё раньше приобрёл на всякий случай. Супруги вступили в группу заговорщиков, которые готовили смещение диктатора областного разлива. Марине удалось в разведывательных целях устроиться горничной на его дачу, хоть принимавший её на работу Дрынов, правая рука Квачина, и заподозрил в ней по внешним признакам "лицо еврейской национальности", что в данной специфической среде было синонимом неблагонадёжности.

После гибели мужа и ликвидации "Владиславской народной республики" Марина продала и квартиру, и дом в Рогожино. Взамен она приобрела хутор, расположенный в глухом лесу, километрах в пяти от села Богучарова, всё там модернизировала и стала работать лесником.

Антон не видел её с памятной октябрьской ночи девятилетней давности, и его удивила произошедшая с Мариной перемена. Это была уже не прежняя острая на язык и общительная московская интеллигентка, а настоящая деревенская бой-баба, суровая и малословная, из тех, что и коня на скаку остановят, и в горящую избу войдут. Когда Антон в железнодорожной форме появился на пороге её жилища и с ходу вывалил на неё свою историю, Марина не стала ахать и причитать, а сразу сказала:

— Живи у меня, сколько хочешь, а там видно будет.

Антон принял приглашение — другого выхода у него не было. Но, осознавая, что он попросту напросился, Антон чувствовал себя всё более неуютно и через месяц заявил Марине, что убирается восвояси. Почему? Во-первых, он её попросту обжирает, ибо своих денег у него нет, как нет и возможности устроиться на работу. Во-вторых, ему надоело прятаться от любого человека, который появлялся на хуторе — такое, правда, случалось редко. В ответ на его тираду Марина усмехнулась и сказала:

— Успенский, ты думаешь, я тебя куда-нибудь отпущу? Ты — единственный родной мне человек в этой стране. Родители в каждом письме зовут обратно к себе в Израиль, а я точно знаю, что жить там не смогу. И не комплексуй по поводу денег! Если маешься от безделья, возьми на себя часть моих обязанностей — обходи лес, тогда я смогу уделять больше внимания хозяйству. А что до того, что тебе приходится прятаться от людей… всё проходит!

И Антон успокоился. Он отрастил бороду и целыми днями, сопровождаемый большим чёрным "дворянином" Тарзаном, ходил по окрестным лесам. О том, как продвигается следствие по делу об убийстве Чернорецкого, ему было известно мало: по телевизору о нём говорили всё меньше и меньше, газеты тоже постепенно потеряли интерес, а интернета на хуторе, понятное дело, не имелось. Но главное, что Антон знал точно — это то, что он по-прежнему являлся главным подозреваемым в убийстве в усадьбе Полушкино.

— М-да, Полушкино… — пробормотал Антон, поглощая борщ.

— Что — Полушкино? — спросила Марина.

— Представляешь, набрёл сегодня на руины барского дома, скорее даже за́мка… До того похож на Полушкино! Башенки, стрельчатые окна… Может, даже построил тот же самый архитектор.

— Это рядом с Ухной, что ли? С озером?

— Точно, есть там озеро! Ухна — не Ухна, но есть.

— Знаю. Это бывшая усадьба Ухновское. Одно время местные "либерские" власти хотели привести её в порядок и организовать там отель, да "совки" упёрлись — никаких отелей, только музей! Какой музей, зачем? Так ни до чего и не договорились. В результате усадьба ветшает, и дела до неё никому нет… кроме Мит-Митрича.

— Что за Мит-Митрич?

— Дмитрий Дмитриевич, бывший учитель истории в поселковой школе. Краевед-энтузиаст.

— Он жив?

— Жив, жив. Организовал у себя дома такой маленький краеведческий музей. Хочешь — сходи, посмотри. Он тебе наверняка и про за́мок расскажет.

— Да зачем мне это…

— Развеешься. А то совсем отвыкнешь с людьми общаться, станешь диким помещиком.

— Местные увидят, будут обсуждать нового человека… Деревня же!

— Дом Митрича — на окраине, ближайший к лесу.

— А вдруг он видел мою фотографию?

— Тебя сейчас даже родная мать не узнает с такой бородищей. А старику приятное сделаешь. Он всегда рад заполучить слушателя.

 

За всё время пребывания на хуторе Антон ни разу не приходил в Богучарово, видел село лишь издали, от опушки леса. Оно тянулось вдоль извилистой речки, на том берегу виднелась золотая маковка сельской церкви. Дом же Митрича находился на этом берегу, Антон добрался до него от хутора меньше чем за час.

Бывший учитель, низенький лысый бородатый старичок в очках, чрезвычайно похожий на Санта-Клауса, действительно обрадовался нежданному экскурсанту. Антон представился ему журналистом из Москвы, пишущим большую обзорную статью о культурном наследии Владиславской области — за время пребывания у Марины он неплохо ознакомился с ней по местным газетам и кое-каким книгам, нашедшимся в доме. Мит-Митрич битых два часа водил Антона по пристройке своего дома, превращённой в музей. Антон ахал, удивлялся, задавал вопросы, а сам только и думал о том, как навести Мит-Митрича на вопрос об Ухновском. Но тот сам заговорил о заброшенной усадьбе.

— Если у вас найдётся время, обязательно посетите усадьбу Ухновское! Вернее, то, что от неё осталось… Вот, посмотрите… — он подвёл Антона к очередному стенду. — Это фотография начала прошлого века, Ухновское как раз приобрёл купец первой гильдии Василий Евстратьевич Нерлин. Купил он его у разорившейся дворянской фамилии Лавровых, отремонтировал дом, провёл туда электричество, сделал водопровод и канализацию…

— Необычная архитектура, — как бы невзначай заметил Антон. — Это ведь готика, не так ли?

— Точнее, неоготика, — поправил хранитель музея. — Один из, можно сказать, шедевров Павла Борцова. Слыхали о нём?

— Нет, — честно признался Антон.

— Замечательная личность, можете мне поверить! Архитектор-самоучка, один из немногих русских зодчих, возводивших здания в готическом стиле! Я собрал целый альбом о его творчестве. Одну минуточку, я вам сейчас его покажу…

Мит-Митрич куда-то убежал и вскоре вернулся с громадным фотоальбомом. Он положил его на стол и принялся перелистывать толстые картонные страницы с наклеенными на них фотографиями.

— Вот, смотрите… За́мок в подмосковном селе Полушкино — пожалуй, лучше других сохранившееся произведение. Всё хочу выбраться в Москву, посмотреть, так сказать, своими глазами… Правда, говорят, сейчас усадьба находится в частном владении, но, может, меня пропустят…

Антон едва слушал добряка-учителя — на развороте, посвящённом замку Чернорецкого, он увидел старинный поэтажный план. Он тут же узнал подвал, по которому пробирался из флигеля к башенке. Да-да, вот кухонный лифт, вот винтовая лесенка… А это что?

— Извините, — Антон перебил Мит-Митрича. — что это такое?

Он указал на план. Мит-Митрич довольно засмеялся.

— А, сразу обратили внимание? Похвально, молодой человек! Это, так сказать, одна из изюминок… или, говорит современная молодёжь, фишек Борцова. В каждом из загородных дворцов, которые он строил, зодчий обязательно делал тайный подземный ход — как правило, о нём было известно одному лишь заказчику. Смотрите, здесь находится столб. Можно подумать, что он несущий, как и остальные столбы в подвале. На самом деле его назначение — замаскировать подземный ход.

— И куда же ведёт этот подземный ход?

Мит-Митрич хитро улыбнулся.

— Давайте посмотрим на плане имения… Видите, он здесь тоже обозначен! Ход ведёт к часовенке, которая находится ровно в ста саженях к юго-востоку от замка.

— Точно! — невольно выкрикнул Антон. Он вспомнил: в полушкинском парке действительно имелась часовенка, почти не заметная среди густого кустарника.

— Что — точно? — удивился Мит-Митрич.

— Сто саженей — это ведь метров двести?

— Двести тринадцать метров и тридцать шесть сантиметров, — отчеканил бывший учитель, наставительно подняв палец.

— Значит, не совсем точно, — засмеялся Антон. — Просто я вспомнил, что возле барского дома в Ухновском я видел часовенку.

— Именно! Тоже в ста саженях, и тоже строго на юго-восток от дома! И во всех имениях так! Часовни эти Борцов воздвигал во славу преподобного Антония Печерского, покровителя зодчих.

"Надо же, тёзка", — подумал Антон. — "Хороший знак".

— Вы разрешите мне сфотографировать этот план? Меня всегда очень интересовала планировка старинных усадеб, — попросил Антон, доставая мобильник с "левой" симкой — и то, и другое он приобрёл с рук на одной из толкучек Владиславля, когда пробирался к Марине.

— Зачем же фотографировать? Я с удовольствием сниму для вас ксерокопию, у меня есть копировальный аппарат, — гордо сказал Мит-Митрич.

Андрею оставалось только рассыпаться в благодарности. Прощаясь с гостеприимным хозяином, он пожертвовал на нужды музея посильную сумму.

 

Обратно он возвращался, когда уже совсем стемнело. Осенний ветер шуршал в ветвях деревьев, по небу бежали облака, между которыми проглядывали звёзды. Итак, подземный ход... Покойный Чернорецкий наверняка знал о нём. А могла ли прознать Зоя? Вполне. Кто мешал ей порыться в бумагах дяди в его отсутствие? Может, он и сам ей рассказал. Идеальное место для того, чтобы надёжно спрятать что-нибудь.

Впереди сквозь чёрные стволы приветливо засветилось окно марининого дома. На задёрнутой занавеске играли цветные сполохи: Марина смотрела телевизор. Сонно заворчал Тарзан в своей будке.

— Тихо, тихо, свои, — пробормотал Антон. Он поднялся по ступенькам, скинул куртку в тёмной прихожей и распахнул дверь в холл. Первое, что он увидел — лицо Зои крупным планом на экране телевизора. Он присвистнул.

— Удивляешься, что я смотрю "совковый" канал? — отреагировала Марина. Она сидела в кресле-качалке и что-то вышивала.

— Это она, — сказал Антон.

— Кто — она?

— Та самая Зоя, о которой я тебе рассказывал.

Марина перевела взгляд на экран.

— Довольно интересная, надо признать.

— Да уж, интересная… Что это за передача?

— Чёрт её знает, репортаж с какого-то "совкового" кинофестиваля… Как тебе Мит-Митрич?

— Занятный дедок. Сейчас расскажу, — рассеянно сказал Антон, не отрываясь от телевизора. Кто-то за кадром — видимо, корреспондент — спросил у Осетровой:

— Многих советских зрителей возмутила сцена самоубийства Любиньки, они посчитали её слишком натуралистичной. А вы как считаете, Зоя Васильевна?

— Самоубийства? — Осетрова, казалось, растерялась. — Честно говоря, не помню такую сцену в фильме… Меня возмутило другое: всеми нами уважаемый режиссёр Никольский допустил слишком откровенную сцену соблазнения Иудушкой его племянницы.

— Разве? — удивился интервьюер. — А вот этот эпизод я не могу припомнить…

— Тем лучше, — отрезала Осетрова.

Телевизионное интервью продолжалось, но Антон уже ничего не слышал. Он застыл на месте, как соляной столб. В конце концов Марина обратила внимание на его необычное состояние.

— Ты чего, Успенский?

Антон не реагировал. Марина испугалась:

— Антошка, да что с тобой?!

— Разные версии, — выдавил Антон.

— Что? Какие версии?

— Две версии фильма "Головлёвы"… Одна для "либерского" проката, другая — для "совкового". Обычная вещь! В "либерской" были и самоубийство Любиньки, и соблазнение. А из "совковой" версии соблазнение вырезали! Сцена самоубийства — очень сильная, Зоя просто не могла не запомнить её, раз она запомнила соблазнение… Значит, Зоя эту сцену пропустила! Ты понимаешь, что это значит? Она точно выходила из зала во время сеанса!

 

 

2008 год, октябрь

 

Старинный город Багров располагался километрах в семидесяти к юго-западу от Владиславля, почти на границе области. В Золотое кольцо он не входил, хотя местный кремль упоминался во всех путеводителях, и у его главных ворот частенько можно было видеть комфортабельные туристические автобусы. Кремль стоял на берегу реки Багровки, за которой до самого горизонта тянулись поля и перелески; с противоположной стороны к нему примыкала главная городская площадь.

С правой стороны площади красовался недавно отреставрированный трёхэтажный особняк начала XIX века, в двух его крыльях были расквартированы обе части местной конфедеративной власти — "советский" горсовет и "либеральная" управа. Перед "советским" крылом возвышался на постаменте неизменный Ильич с вытянутой рукой, перенесённый сюда из городского парка по настоянию "либеров". С левой стороны площади, у здания автовокзала, сгрудились междугородние автобусы, словно лодки у причала. Среди них были как ПАЗы, ЛиАЗы и древние "икарусы", предназначенные для "совков", так и сравнительно новые "сетры" и "неопланы" для пассажиров-"либеров": междугородный автобусный транспорт, в отличие от городского, был дифференцирован по социально-политическому принципу. Сразу за площадью раскинулся городской рынок.

В этот солнечный воскресный день вся парковка у рынка была забита. Здесь можно было увидеть и проржавевший "москвич" неопределённого цвета, и длинномерную "газель" фермера-индивидуала, и новенькую бюджетную "хёндэ". К парковке подрулила аккуратная маленькая "дэу" и в нерешительности остановилась. Её владелица, ухоженная дама лет шестидесяти с хвостиком, с надеждой смотрела на упитанного мужика, который неторопливо размещал в багажнике своего синего "фольксвагена" пакеты с дарами садов и огородов.

Разобравшись наконец с карго, мужик сел за руль. Но едва он отъехал от парковки, как на освободившееся место, едва не задев "дэу", влез дощатым задом невесть откуда взявшийся древний грузовик ГАЗ-51. Женщина с досадой стукнула по баранке, вышла из машины и приблизилась к шофёру грузовика. Мордастый детина как раз вылезал из кабины, на ветровом стекле которой виднелась фотография Сталина.

— Молодой человек! — крикнула она. — Я первая!

— Куда? — хохотнул тот. — На кладби́ще?

— Я специально ждала этот место, а вы нагло влезли без очереди!

— Ничего, перебьёшься. У вас, дерьмократов, очередей нет, хоть постоишь за рабочим человеком.

Водитель грузовика двинулся было вразвалочку ко входу на рынок, но владелица "дэу" заступила ему дорогу. Она смотрела снизу вверх на кабаноподобного визави, её глаза побелели от ненависти.

— Честно говоря, я другого и не ожидала, — тихо сказала она. — Достаточно посмотреть, чей портрет вы возите на ветровом стекле…

Детина набычился.

— Ага, вот Сталина бы сейчас! Он бы вас всех…

Кто-то тронул его сзади за плечо. Водила обернулся и увидел молодого, наголо стриженого мужчину с пышными усами. Мужчина был в сером незастёгнутом плаще, под которым виднелся тёмный костюм с галстуком.

— Одну минутку, товарищ, — произнёс незнакомец.

— Тебе чего, земляк?

— Отойдём в сторонку… Подождите, пожалуйста, пару минут, — бросил он женщине.

Пожав плечами, водила последовал за стриженым. Они зашли за кузов грузовика. Правая рука незнакомца нырнула во внутренний карман пиджака и извлекла бордовую книжечку. Стриженый раскрыл её и поднёс к носу водилы.

— Читать умеешь?

Водила сглотнул и кивнул.

— Не слышу ответа!

— Умею…

— Тогда убирай отсюда свой рыдван. Спецоперация здесь идёт, понял? Эта женщина — наша сотрудница.

— А-а… Так она ж вроде из этих, из "либеров"...

Глаза стриженого сузились. Он прошипел:

— Умничаешь?

— Всё-всё, командир, я понял.

Водила затопал вокруг грузовика, влез в кабину. ГАЗ взревел двигателем и, чадя, поехал к парковке у особняка. Стриженый проводил его взглядом и подошёл к женщине.

— Пожалуйста, паркуйтесь, — сказал он ей и двинулся дальше. Та кивнула и холодно ответила:

— Спасибо.

Женщина заняла место за рулём своей машины и пробормотала:

— Явно гэбешник. Чего это он так расстарался ради меня? Понравилась, что ли? — на всякий случай женщина посмотрелась в зеркальце заднего вида.

А мужчина в плаще, не дойдя до автовокзала, резко сменил направление и пошёл к "совковому" крылу особняка, где ГАЗ тщетно пытался втиснуться между чёрной "волгой" и фургоном "скорой помощи". Он распахнул дверь со стороны пассажирского сиденья и запрыгнул внутрь.

— Ты чего, командир? — испугался водила. Стриженый, ни слова не говоря, взял фотографию вождя и принялся методично рвать её на куски. У водилы глаза полезли на лоб.

— Э! Э! Зачем?! Чё такое, а?

— Открыть рот! — скомандовал гэбешник. Водила машинально распахнул пасть с гнилыми зубами. Через мгновение она оказалась забита обрывками фотографии. Гэбешник молниеносно обхватил левой рукой шею водилы, а правой сжал его челюсти.

— Жри! — рявкнул он. Водила рванулся, пытаясь освободиться, но в его подбородок упёрлось дуло пистолета.

— Жри, паскуда!!!

У водилы слёзы выступили на глазах, он что-то мычал. Но незнакомец не отпустил его, пока тот не проглотил изображение своего кумира.

— И запомни: будешь болтать — получишь срок.

— За что? — прохрипел водила.

— Было бы за что — пристрелил бы на месте.

Вскоре человек в сером плаще покинул кабину грузовика и быстро пересёк площадь. Он успел сесть в отъезжавший тёмно-красный "икарус". Приняв на борт дополнительного пассажира, автобус выпустил чёрное облако выхлопа, вырулил на трассу и начал четырёхчасовое путешествие до Москвы.

Пассажиров в салоне было немного. Стриженый сидел в его хвосте у окна и равнодушно смотрел на пробегающий пейзаж. Он думал:

"Наверное, не стоило заводиться из-за фотографии. Зато отвёл душу. И этот козёл наверняка побоится обращаться в милицию или ещё куда. К тому же он вряд ли запомнил фамилию, указанную в удостоверении… Да, трудновато жить под чужой личиной. Не правда ли, господин Успенский? А ведь и двух дней не прошло…"

 

— Поворотись-ка, сынку, — скомандовал Семён.

Антон повернулся вокруг своей оси. Семён придирчиво осмотрел его и одобрил:

— Годится. Совершенно не похож на себя прежнего. Усы, лысина… Ни одна собака не узнает.

— Собака-то как раз узнает. Унюхает, — усмехнулся Антон. — Да и отпечатки пальцев никуда не делись.

— Отпечатки никто у тебя проверять не будет. Кстати, твоя ксива готова, — он протянул Антону новенькое удостоверение с тиснёными золотыми буквами на обложке: "Комитет государственной безопасности РССР". Антон раскрыл книжечку. С чёрно-белой фотографии на него смотрел незнакомый мужик лет тридцати пяти, абсолютно лысый и усатый. Звали мужика Головко Алексей Николаевич, и имел он звание майора. Нижний правый угол фотографии пересекала фиолетовая круглая печать с серпасто-молоткастым гербом.

—Здо́рово работает ваша фирма! Не подкопаешься.

— Обижаешь, майор! И документ, и печать — самые что ни на есть подлинные. У нас с чекистиками — бартер. Мы им предоставляем свои чистые ксивы, они нам — свои.

— Для чего?

— Как — для чего? Для оперативной работы. Ты не представляешь, насколько часто возникает необходимость кагэбэшнику прикидываться эрэсбешником, и наоборот.

— Информацией тоже делитесь?

— Если я отвечу "нет", ты же всё равно не поверишь! — засмеялся Семён. — Худой мир лучше доброй ссоры. К тому же мы не лезем в их дела, а они — в наши.

— А как же диссиденты?

— Кто-кто?

— Ну, те "совки", которые рвутся в РЛДР. Их ведь преследуют.

— Это не наше дело. Вот, держи.

Семён протянул Антону пистолет.

— Не настоящий, не надейся. Муляж. Только чтобы припугнуть. Наша контора, конечно, иногда нарушает законы ради благой цели, но предоставить гражданскому боевое оружие — это было бы уже слишком. Так что не взыщи.

— Понимаю, — Антон сунул фальшивый пистолет в карман пиджака. Семён отошёл в угол кабинета, распахнул дверцу шкафа, за которой Антон увидел новенький сейф с электронным замком. Поколдовав с клавишами сейфа, Семён открыл его и вынул ополовиненную бутылку "Абсолюта" и пластиковые стаканчики.

— Звание полагается обмыть, — пояснил он. — Даже если оно липовое. Присаживайся.

Антон сел в кресло перед рабочим столом Семёна. Тот расположился напротив, разлил водку по стаканчикам, открыл ящик стола и извлёк оттуда початую упаковку ржаных сухариков.

— Погон у тебя нет, но мы представим, что сняли с них звёздочки и бросили в стаканчики. Будем!

Они чокнулись и выпили. Семён извлёк сухарик и захрустел им, Антон последовал его примеру. Потом задал вопрос, который раньше не решался озвучить:

— Тебе не стрёмно совершать должностное преступление?

— Никакого преступления нет. Я ни перед кем не отчитываюсь по поводу своей работы с осведомителями. У меня широкие полномочия, я ведь не последний человек в областном управлении РСБ.

— А если я и вправду преступник? Если труп Чернорецкого висит на моей шее, а?

— Это ты бабке какой-нибудь деревенской расскажи, — Семён налил по второй. — Всё, что ты мне поведал — чистая правда. Нюхом чую. Будем!

Они выпили. Семён вдруг захохотал.

— А как вы с Маринкой обосрались, когда я нагрянул на хутор! Она грудью в дверях стала, а ты дунул, словно заяц, через окно…

— Ты же не предупредил о своём визите! Мы и подумали, что по мою душу.

— Могли бы сообразить, что РСБ не занимается уголовщиной.

— От страха напрочь мозги отключились.

— Понятно. Зато потом хорошо посидели, чуть ли не до утра… Ты извини, что я спрашиваю... У вас с Маринкой… как?

— В смысле — имею ли я виды на неё? Не знаю.

— На твоём месте я бы даже не сомневался… Ладно, это не моё дело. Слушай сюда. Я тебе раньше об этом не говорил, надо было кое-что уточнить.

Семён извлёк из ящика ежедневник, из которого торчали разноцветные стикеры.

— Итак, — он раскрыл ежедневник, пролистал несколько страниц. — Во-первых, тебе известно, что Зоя Васильевна Осетрова, по бывшему мужу Каретникова, приходится родственницей небезызвестному Василию Михайловичу Квачину?

— Иди ты! — оторопел Антон.

— Советую тебе запить такое дело, — Семён разлил водку. — Квачин — двоюродный дед Осетровой. Точнее, дядя её отца. Ещё точнее, младший брат её бабушки по отцу.

— Ни фига себе! Вот почему она на меня волком смотрела… Колька наверняка рассказал ей, что я участвовал в задержании её двоюродного дедушки… Подожди! Колька-то мне не говорил, что он тоже приходится Квачину внучатым племянником... Господи, получается, что и Чернорецкий с Квачиным — родственники!

— Чернорецкий с Квачиным — седьмая вода на киселе, они родственники только по браку родителей твоих одноклассников Осетровых. А Колька — просто ссыкло. С одной стороны, Квачина до сих пор почитают многие "совки", с другой — ихний генсек его официально заклеймил с высокой трибуны. Квачин осуждён на длительный срок и теоретически может помереть в тюрьме. Но это именно что теоретически. И теперь дело за "во-вторых". Имеются подозрения, что некоторые влиятельные "совковые" персоны из консервативного крыла готовятся взять реванш за девяносто третий год. Их программа-минимум — убрать нынешнего генсека, поставить на его место Квачина и поменять соответственно всё высшее партийное руководство. А программа-максимум — ликвидировать нашу либеральную республику и вернуть всё взад, то есть упразднить Конфедерацию и восстановить "совок" на всей её территории. Но пока кое-что препятствует осуществлению этих программ. Угадай, что именно.

Антон пожал плечами.

— Может, отсутствие поддержки среди населения?

— Поддержка-то как раз имеется. Не стопроцентная, конечно. Но на своё население они плевать хотели, а "либеров" надеются сломить репрессиями. Нет, тут кое-что другое.

— Финансирование?

— Вот! — Семён швырнул ежедневник на стол. — А теперь представь себе, что в распоряжении сторонников Квачина окажется многомиллионное состояние Чернорецкого!

Антон присвистнул.

— Ай да Зойка!

— Дошло? Но предъявить ей ничего нельзя. Она ведь ещё даже не вступила в права наследования, а данный процесс к тому же замедляется многими обстоятельствами, в частности, тем, что убийца Чернорецкого до сих пор не найден и не осу́жден. А доказательств причастности Зои к убийству дядюшки нет никаких. Напротив, это ты ходишь в главных подозреваемых и объявлен в розыск. А у нас пока связаны руки. И я сильно опасаюсь, что, когда мы сумеем выпутаться, будет слишком поздно. И теперь, наконец, подошла очередь "в-третьих"… Только давай сначала выпьем.

Антон опрокинул в себя водку и сказал:

— Странно. Неужели Осетрова не понимает, что в случае коммунистического реванша она лишится состояния? Зачем она им помогает?

— А зачем Савва Морозов помогал большевикам? — ответил вопросом на вопрос Семён. — Причём он-то был бизнесменом до мозга костей, а Осетрова твоя — так, из грязи в князи… Ладно. Хочешь разом покончить со всей этой историей? В том числе и с уголовным преследованием?

— Ещё бы не хотеть!

— Тогда слушай. Тебе придётся взять на себя необычную миссию. И если ты паче чаяния попадёшься в лапы комитетчикам или ментам — что бы ты им ни говорил, РСБ от тебя решительно открестится.

— Господи, ну прямо миссия, которая невыполнима! Выкладывай.

Тут автобус, на котором ехал новоявленный майор Головко, остановился у перрона одного из московских автовокзалов, и ему пришлось отвлечься от воспоминаний о позавчерашнем разговоре. Через пару часов его можно было увидеть на подмосковной платформе "Быковка" — майор вышел из электрички, тут же достал из кармана допотопный обшарпанный мобильник, набрал номер и поговорил с кем-то в течение нескольких минут. Под конец разговора он чему-то рассмеялся, спрятал мобильник за пазуху и покинул платформу.

 

У Валерия Маслова засиделся назойливый гость — пожилой сосед Демьяныч из "совков". Он обожал время от времени наведываться к Маслову, вести разговоры (вернее, монологи) обо всём на свете, пить, отдуваясь, предложенный из вежливости чаёк. Выставить Демьяныча не было никакой возможности: намёков он не понимал, а сказать прямо Маслову не позволяло воспитание. Так и просиживал сосед у него по три, по четыре, а то и по пять часов, и уходил всегда по собственной инициативе. Но не в этот раз…

Демьяныч на веранде масловского дома приканчивал четвёртый по счёту стакан чая с баранками и рассуждал, как водится, о политике с видом подлинного эксперта. По его словам, всех президентов Российской либерально-демократической республики купили с потрохами американцы и евреи, и сейчас думают, кого назначить следующим. Валерий рассеянно слушал его, время от времени поглядывая на калитку. Наконец раздался стук, и он прервал соседа на середине фразы:

— Извини, Демьяныч, открою…

Тот кивнул и поставил свой речевой аппарат на паузу — прямо было видно, каких усилий ему это стоило. Маслов впустил на участок преображённого Антона. Оба быстро проследовали на веранду, и "майор Головко", нахмурившись, уставился на Демьяныча. Тот радушно улыбнулся, встал из-за стола и протянул руку:

— Здравствуйте!

Антон демонстративно проигнорировал руку Демьяныча и сухо произнёс:

— Добрый день. Гражданин Зябликов?

— Да, я, — опешил Демьяныч.

— Майор КГБ Головко, — Антон шикарным жестом выхватил из внутреннего кармана удостоверение и поднёс его к глазам соседа.

— Э… Во как… Слушаю вас! — старик вытянулся по стойке "смирно".

— До нас дошли сведения, что вы спекулируете дефицитными товарами.

Демьяныч изменился в лице и побагровел.

— Кто? Я?! Какими товарами?

— Вопреки строгому запрету вы продаёте урожай со своего огорода "либералам", на вырученные деньги, опять-таки вопреки запрету, закупаетесь в "либерских" магазинах…

— Не было этого, вот вам крест! — сосед неумело перекрестился.

— Вас зовут Борис Григорьевич?

— Нет, нет! — обрадовался старик. — Михаил Демьянович!

— Документы имеются?

— А как же! — Демьяныч суетливо захлопал по карманам. — Дома оставил… Сходить?

— Я подтверждаю, — встрял Маслов. — Это Зябликов Михаил Демьянович.

— Понятно,— кивнул Антон. — Ошибочка вышла. Примите извинения, гражданин Зябликов.

— Ничего, ничего… — сосед быстро засеменил с веранды. — Что-то засиделся я у тебя, Валерка… Бывай, до скорого!

Когда за соседом захлопнулась калитка, Валерий и Антон посмотрели друг на друга и дружно захрюкали, пытаясь сдержать смех.

— Честно говоря, я испугался, что у старика с перепугу случится приступ, — сказал Валерий.

— Главное, ему даже в голову не пришло, что КГБ не занимается спекуляцией, — ответил Антон. — Теперь, может, отойдёт, подумает и сообразит.

— Не сообразит. Заробел поротой задницей. Это у них в генах… Рад тебя видеть, сволочь!

Они обнялись.

— Хорошо, что ты догадался позвонить мне со станции, — заметил Маслов. — Помог мне избавиться от этого назойливого старика. Садись!

Антон сел на место Демьяныча.

— Чайку? Или чего покрепче?

— Ты же не пьёшь!

— Не пью, но ради тебя расстарался. Пиво есть, водяра… Расскажешь в красках, что с тобой произошло за это время. Я, конечно, прочитал твой емейл, но вживую как-то интереснее.

— Расскажу обязательно, но потом. Сначала — о деле.

— Слушаю тебя.

— Не хочу лишний раз светить здесь мордой. Сможешь кое-что приобрести для меня?

— Не вопрос.

 

За окном комнатушки в мансарде, которую Колька с Люсей отвели Зое, царила непроглядная ноябрьская тьма. По крыше нудно стучал дождь. Зоя раздражённо натянула тёмный комбинезон и резиновые сапоги — предстояла очередная "ходка" в замок её покойного дяди Модеста. Следствие по делу об его убийстве до сих пор не закончилось, вопрос о наследстве повис в воздухе, и свободного доступа в резиденцию не было — на всех дверях висели печати, а территория патрулировалась то ментами, то полицаями. Но Зоя вовсе не собиралась терпеливо сидеть и ждать окончания следствия. Она — законная наследница, и имеет полное право пользоваться материальными благами! Чтобы быть поближе к вожделенному наследству, она даже перевелась из ленинградского райкома в местный, подмосковный, к которому относилось село Полушкино — для осуществления этого плана ей пришлось кое с кем переспать, а кое-кого и слегка пошантажировать. Зое даже предоставили квартиру в одной из новостроек Осельцова, и теперь предстояло её обставить, на что, разумеется, требовались деньги. И не "совковые" рубли, на которые всё равно не купишь ничего приличного, а "буржуйские". И делать покупки надо было уже сейчас. Потому-то Зоя и совершала время от времени подобные вылазки...

Завершив экипировку, она спустилась вниз по крутой лестнице и вошла в кухню. Братец в трениках и в байковой рубашке навыпуск стоял посреди кухни и торопливо поглощал содержимое чекушки, опрокинув её надо ртом. При виде Зои он вздрогнул, фыркнул и облил физиономию остатками водки.

— Зойка, бл… — прохрипел Николай.

— Лю-у-уся! — позвала Зоя издевательским тоном. Николай махнул на неё бутылкой:

— Да тихо ты, тихо!

Он застыл и прислушался. Из большой комнаты доносилось патриотическое пение Кобзона — видимо, Люся смотрела какой-то концерт по телевизору и никак не отреагировала на зов своей золовки. Николай облегчённо вздохнул и засунул бутылку за холодильник.

— Что, опять туда собралась? — спросил он.

— Как видишь.

— Может, не надо? Стрёмно как-то…

— Мне нужны "буржуйские" рубли.

— А вдруг заметут с ними?

— Тебя — обязательно. А я — партийный работник. Где сядут, там и слезут. Дай пройти, — Зоя небрежно отодвинула рукой брата, сняла с вешалки плащ с капюшоном и вышла из дома через заднюю дверь.

На главной улице Полушкино не было ни души — все сидели по домам. Лишь вдалеке, на шоссе, время от времени пробегали лучи фар. Зоя, держась обочины, дошла по хлюпающим лужам до границы парка и вступила под деревья. У самого забора возвышалась чёрная масса часовни, покосившийся металлический крест на её маковке поблёскивал в свете уличного фонаря. Зоя достала из кармана плаща фонарик, зажгла его, пошарила лучом по двустворчатой двери и привычным движением открыла её. Проскользнула внутрь. Запах сырости и опрелой древесины ударил в нос. Зоя отодвинула в сторону небольшой иконостас, за ним скрывался люк в полу. Она подняла деревянную крышку люка. Луч фонаря выхватил каменные ступеньки, ведущие под землю. Зоя, стараясь не оступиться, начала спускаться вниз, не забыв поставить крышку на место.

Незадолго до своей смерти дядя не только показал ей, где он хранит наличку на всякий случай, но и открыл тайну подземного хода. Собственно, Зоя и сама знала о том, что теоретически он должен существовать: кто-то из команды Квачина занимался в краеведческом кружке у старика Митрича и поведал ему о секрете усадебных домов, возведённых Борцовым, а он как-то поделился сведениями со своей внучатой племянницей — просто так, в качестве курьёза. Зоя сама завела разговор на данную тему, и Чернорецкий показал ей старинный план, что хранился в его архиве. Это пришлось как нельзя кстати — лучшего места для того, чтобы спрятать драгоценный кинофильм, не было. Причём Зоя спрятала как оригинал почти вековой давности, разыскав его в книжном шкафу в дядином кабинете, так и сделанную по заказу Чернорецкого копию, которую стащила из комнатки этого лоха Успенского.

Вот лесенка, ведущая вверх, в подвал замка — с той стороны вход замаскирован фальшивым опорным столбом. А оба яуфа, с оригиналом и с копией, лежат в неприметной нише под лесенкой… вернее, лежали, когда она проходила здесь в прошлый раз, неделю назад…

Зоя, недоумевая, внимательно осмотрела нишу. Пусто! Кто, кроме неё, мог проникнуть в подземный ход и утащить фильмы? И откуда вообще неизвестный вор узнал о том, что они здесь спрятаны? Значит, ему известно и о существовании самого подземного хода?!

Зоя почувствовала холод в груди. Что теперь делать? Проникнуть в замок? А вдруг там засада? Но в таком случае её могут ожидать и в часовне…

Не веря своим глазам, Зоя наклонилась пониже и ещё раз осмотрела нишу. Ничего! Откуда-то из глубины хода донёсся гулкий голос, показавшийся ей знакомым:

—Осетрова!!!

Зоя взвизгнула, резко выпрямилась и со всего маху ударилась головой о лесенку. В глазах у неё заплясали искры. Не обращая внимания на гудящую боль в голове, она полезла по лесенке вверх и попыталась отодвинуть нижнюю часть столба, скрывавшую выход. Тщетно — каменный куб не поддавался. Она посмотрела вниз. К подножию лесенки подошёл бородатый мужчина, которого она поначалу не узнала. В одной руке он держал фонарик, в другой — пистолет.

— Оба выхода перекрыты, — сказал мужчина. — И мне терять нечего. Спускайся, Зоя. Надо поговорить.

 

 

 

Эпилог. 2008 год, декабрь

 

— Сколько же времени ты её караулил?

— Дней восемь в общей сложности. Каждый вечер занимал наблюдательный пост неподалёку от часовни, в кустах, и глядел в прибор ночного видения — его для меня купил Маслов. Холод, дождь, ветер…

— Бедненький!.. И что же, она так сразу и призналась в убийстве собственного дядюшки?

— Если бы! Закатила истерику и бросилась мимо меня к другому выходу, в часовне.

— Даже пистолета не испугалась?

— Наверное, подсознательно чувствовала, что я всё равно не стану в неё стрелять.

— А ты бы выстрелил, если бы пистолет был настоящий?

— Нет. Какой смысл? Когда Зоя убедилась, что из подземного хода не выбраться, она тут же увяла. Морально разоружилась и выдала всё. Я снял её признание на мобильник.

Они сидели в уютном кафе на бульваре де Маджента. За большими окнами сиял праздничной иллюминацией рождественский Париж. Гарсон подал фуа-гра с поджаренным хлебом. Антон поднял бокал с золотистым сотерном, они с Мариной чокнулись.

— Я так понимаю, одного её признания оказалось мало, — сказала Марина и пригубила вино.

— Конечно, мало. Мне пришлось пережить немало трудных дней, но мне очень помог Семён по своей линии. Оказалось, соратники Квачина, в том числе и его внучатая племянница, действительно собирались устроить переворот с ликвидацией Конфедерации, дожидались только вступления Зои в права наследования, чтобы воспользоваться его капиталами… Да шут с ними, это дело прошлое. Слава богу, всё закончилось. Потом я сообщил в штаб квартиру "Гомона" о том, что "Юлиан Отступник" находится у меня, причём и оригинал, и копия. А они, оказывается, назначили крупную премию тому, кто найдёт фильм. Благодаря этому мы с тобой сидим сейчас здесь и поглощаем фуа-гра.

— Кстати, спасибо, что вытащил меня в Париж, — сказала Марина. — Всегда мечтала здесь побывать.

— Тебе спасибо, что согласилась составить мне компанию.

Они помолчали.

— Интересно, кому теперь отойдёт богатство Чернорецкого? — произнёс Антон. — Вряд ли Николаю. Я забыл тебе сказать — он тоже под следствием. Выясняют, был ли он в курсе планов своего двоюродного деда или нет.

— Меня как-то мало волнует, кому всё достанется, — сказала Марина. — Я за тебя рада. Щедрая награда французов не будет для тебя лишней.

— Не "для тебя", а "для нас", — поправил её Антон. — Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

 

Москва, сентябрь — ноябрь 2020 г.

Если вам понравился этот текст, можете поддержать автора:

Яндекс-кошелёк: 41001290341499

WebMoney: R225630806629

PayPal: пользователь beastman1966@gmail.com

AdvCash (RUB): R 7901 6276 0741

Банковская карта VISA: 4627 2900 2162 2321