Мятущиеся души

 

Скачать в формате .epub можно здесь.

 

Фантастическая повесть

 

Часть 1

Он чувствовал себя крайне неуютно. Гнетущее ощущение опасности не только не отпускало — напротив, усиливалось с каждым мгновением. Самое скверное, что он не видел способа избежать неведомой угрозы и просто физически ощущал приток адреналина. И даже когда проснулся и осознал, что находится под тёплым одеялом в своей кровати, привычно лёжа на правом боку, а рядом посапывает Ри́да, то не сразу утратил это ощущение — жуткое, но чем-то очень притягательное.

Слезящимися со сна глазами он посмотрел на стрелки радиобудильника, стоявшего на прикроватной тумбочке. Слишком рано для того, чтобы встать, и слишком поздно для того, чтобы постараться вновь заснуть.

Тихонько, дабы не потревожить спящую жену, он спустил ноги с кровати. Огляделся. Щель между задёрнутыми плотными шторами светилась мрачным пурпуром — было полнолуние. Может, и неприятный сон случился из-за этого. Он попытался вернуть и вновь пережить недавнее ощущение опасности, но тщетно — сновидение уже поблекло, растворилось где-то в глубинах сознания или куда там уходят воспоминания о ночных грёзах…

Он встал и прокрался на лестничную площадку. Спустился на первый этаж, причём, дабы взбодриться, ступал босыми ногами не по ковровой дорожке, покрывавшей лестницу, а по краю ступеней, то есть по голому камню. Пересёк просторный двухсветный холл и уединился в туалете — Рида непременно проснулась бы от шума спускаемой воды в ванной при спальне. Занимаясь большим делом, механически перелистывал глянцевый журнал малого формата — в специальном кармашке на стене лежала целая пачка. Рида частенько совмещала посещение сортира с просмотром гламурной прессы.

Наверху с шумом распахнулась дверь спальни. Похоже, намечается очередная ссора…

— Ксиль! Кси-и-и-иль!

Нет, голос у Риды был скорее испуганным, чем сердитым. Он спустил воду, вымыл руки и вышел из туалета. Жена, кутаясь в одеяло, стояла наверху лестницы и смотрела куда-то сквозь огромное, в два этажа, окно.

— Посмотри, что творится!

О́ксиль перевёл взгляд на заоконный пейзаж. На краю приусадебного острова ярко пылала деревянная беседка.

— Тушить всё равно поздно, — определил он.

— Огонь перекинется на деревья!

— Они перенасыщены влагой. Ничего не будет.

— Всё равно, иди и погаси! Главное, вчера ведь передали в прогнозе погоды, что высока вероятность огневий! Но ты, разумеется, не в курсе.

— Разумеется, не в курсе.

Оксиль накинул в прихожей старую куртку и вышел в сад. В хозблоке взвалил на плечи ранцевую поливочную помпу и отправился к беседке, на ходу разматывая заливной шланг. Рида, надев халат, тоже вышла из дома, но осталась на крыльце, наблюдая за действиями мужа. Он бросил конец шланга в канал и запустил помпу. Из сопла с шипением вырвалась струя воды. Оксиль направил её на останки беседки, которые и без того уже затухали. Сзади к нему, шурша домашними туфлями по песчаной садовой дорожке, подошла жена.

— Придётся отстраивать заново, — заявила она. — Точно такую же. Только надо покрыть её огнеупорным лаком. Ты тогда не захотел этого делать — и вот результат.

— Огневья имеют слишком высокую температуру. Никакой лак не спасёт. Видишь, не мы одни пострадали. — Оксиль махнул рукой в сторону: с одного из приусадебных островов поднимался дым.

— Не спасёт, если использовать дешёвку. А я недавно видела рекламу нового лака…

— Ты всегда веришь рекламе?

— И ещё надо, наконец, застраховать все наши строения, — сказала Рида, проигнорировав его вопрос.

— Дом и так застрахован на случай пожара.

— Огневья в договоре не учитываются!

— Конечно, ведь страховка от такого пожара стоит гораздо дороже.

— Значит, завтра же пригласим агента, пусть подготовит новый договор. И заплатим, сколько понадобится. Деньги на компьютер почему-то у тебя нашлись…

Рида пошла к дому.

— Компьютер необходим мне для работы, — сказал Оксиль ей в спину.

— Ну да, чтобы сочинять пьесы, которые нигде не ставят, — пробурчала жена на ходу.

— Вообще-то ставят. Не отрицай очевидное, это просто смешно.

Супруга резко развернулась и сказала:

— Ты не забыл, что сегодня во второй половине дня мы вместе с отцом едем в хоспис?

— Я устал. В последнее время было много работы.

— Придётся тебе преодолеть свою усталость. Дядя До́ран совсем плох, надо успеть навестить его. Отец тоже выразил желание тебя увидеть. Так что будь любезен, избавь меня от споров на этот счёт. Сейчас позавтракаем и пойдём в церковь.

— Может быть, в таком случае изменим порядок мероприятий? Сначала — к дяде Дорану, а потом — в церковь? А то, глядишь, к вечеру старик уже переместится в мойру…

— Что ты такое говоришь?! — возмутилась Рида.

— Всякое бывает.

— Ну, если не дай бог что́, я тебе припомню твои слова. Пошли спать.

Оксиль покрутил головой и двинулся к хозблоку, чтобы вернуть помпу на место.

х х х

Служба тянулась, словно световой день летнего солнцестояния. Рида в положенных местах, подобно другим прихожанам, складывала ладони и даже пыталась подтягивать певчим. Невоцерковленный же Оксиль просто стоял, сражаясь с зевотой. Отец Эла, как маятник, семенил от восточного алтаря к западному и обратно. Десятилетний сорванец Са́рпик, проживавший вместе с родителями на одном из соседних островков, передразнивал священника: делал руками пассы, призывающие Всевышнего, воздевал очи горе и, растянув губы сковородником, по-лягушачьи шлёпал ими. Оксиль от души развлекался, пока Ини́гия, мамаша Сарпика, не заметила, чем занимается чадо, и не одёрнула его сердито.

Оксиль мельком глянул на супругу. Она ещё очень даже ничего, сексапильная. Особенно в этом глухом наряде для церковных служб, который скрывал появившиеся с возрастом недостатки. Но сексапильностью и исчерпывалось то, что пока удерживало его подле Риды, если не считать влиятельного тестя…

Они познакомились шесть лет назад — уже довольно известный драматург и секретарша-делопроизводительница, работавшая под началом собственного отца, Дино́ка Мишокона, лидера ведущей парламентской группы от ОТП — Охранительно-традиционалистской партии, а также владельца и генерального директора солидного холдинга. Как-то отец пригласил своего делового партнёра в столичный театр, над которым меценатствовал. Там проходила премьера драмы в двух действиях, сочинённой Оксилем Раденели. После спектакля по традиции состоялся банкет, где Амарида и увидела впервые Оксиля. Лёгкий флирт на банкете в ту же ночь перерос в неистовый секс в небольшой квартире драматурга, а всего через неделю папаша Мишокон оказался перед фактом: его единственная дочь собирается выйти замуж.

Будущий зять не вызвал у отца Амариды особого восторга — богема, да к тому же ещё и театральная, чёрт бы её побрал... Сплошь пьянь да наркоши, возомнившие себя гениями! Но он души не чаял в дочери, которая была так похожа на свою покойную мать, поэтому возражений с его стороны не последовало. На свадьбу папаша подарил новоявленным супругам Раденели виллу с приусадебным островом, на которой они сейчас жили, причём заявил, что берёт на себя все расходы по её содержанию, "а в остальном, ребятки, крутитесь сами". И сразу же по окончании медового месяца прямо сказал зятю, что профессия драматурга, финансовое положение которого всецело зависит от вкусов и капризов театральных администраторов, не подходит для настоящего мужчины — главы семьи.

Оксиль подался в антрепренёры. Драматургию он бросать не собирался, но за первых два супружеских года смог выдавить из себя всего две пьесы. В то же время антрепренёр из него получился неважный, а отношения в браке, державшиеся лишь на постели, медленно, но верно ухудшались. Зато новая профессия позволила Оксилю часто ездить в командировки. Рида пребывала в уверенности, что доходы обеспечивались именно деловой хваткой мужа, его успехами на продюсерском поприще. Оксиль её не разубеждал. Правда, непрекращающиеся поездки и раздражали Риду. Она подозревала, что, пользуясь своей мобильностью, Оксиль спит с женщинами направо и налево. Утверждениям мужа, что это не так, она не верила, а Оксилю мало-помалу надоело объясняться, и он махнул на претензии супруги рукой, что, разумеется, не улучшило их отношений.

Служба закончилась. Прихожане потянулись к выходу. Рида демонстративно взяла мужа под руку — образцовая семейная пара чинно отстояла недельную службу. Теперь они сядут в свой катер, что покачивался у причала центрального острова посёлка — кроме церкви, на нём располагались магазины, почта и небольшое кафе — и поплывут на свой приусадебный островок, чтобы воздать должное традиционной трапезе

Оксиль обратил внимание, что у причала скопилось больше катеров, чем обычно. Да и в храме в этот раз было несколько тесновато.

— Рида! Амарида! — окликнул женский голос откуда-то сзади. Оксиль и Рида обернулись — так и есть, Инигия, причём в одиночестве. Видно, бросила своего сорванца Сарпика на папашу и теперь жаждет обменяться с заклятой подругой сплетнями, а также в очередной раз накапать ей на мозги жизненными советами. Оксиль вздохнул.

— Иди, общайся, — сказал он.

— Ига наверняка захочет посидеть в кафе. А я не взяла деньги. Не хочу у неё одалживаться.

Оксиль достал и раскрыл бумажник.

— Не у неё на виду! — зашипела Рида. — А то подумает, что я прошу у тебя разрешения.

Она выдернула бумажник из его рук, вытянула несколько мелких купюр.

— На кофе хватит. Иди домой, я скоро. Ига меня подбросит.

Рида помахала Инигии и стала пробираться к ней сквозь толпу. Оксиль побрёл к причалу.

— Ксилик, дружище!

За штурвалом небольшого синего катера с открытым верхом восседал мужчина в светлом летнем костюме. А рядом на причале стояла и курила миниатюрная стройная женщина, очень похожая на него лицом. Оксиль оглядел обоих и почти сразу узнал.

— Да ладно! — воскликнул он. — Занк и Зеола?

— Совсем не изменился, — улыбнулась женщина. Мужик выбрался из катера, чуть не перевернув его, подбежал к Оксилю и обнял его.

— Сколько лет, сколько зим!

— А ты всё такой же неуклюжий! — сказал Оксиль, хлопая Занка по спине. Тот наконец выпустил его и повернулся к Зеоле.

— Сеструха, ну обними же свою старую школьную любовь!

— Да ну тебя! — женщина от смущения бросила окурок в воду канала, а не в урну. Тем не менее она подошла к Оксилю и чмокнула его в щёку, для чего ей пришлось встать на цыпочки. В ответ он поцеловал её руку и поинтересовался:

— Какими судьбами?

— Приехали на службу. Представляешь, в нашу церквушку сегодня утром угодило огневье!

— А у нас беседка сгорела.

— Ну, дела… Вот и пришлось плыть почти двадцать километров до ближайшей церкви, то есть до этой. А ты где обитаешь?

— Здесь неподалёку, на девятом приусадебном острове.

— Не, ну кто бы мог знать, а? — всплеснул руками Занк. — Вот уж воистину Мир тесен!

— Ксилик, ты вроде никогда не отличался набожностью, — встряла его сестра. — Даже от школьных молебнов увиливал.

Оксиль скорчил кислую физиономию.

— Да я, понимаете ли, сопровождал набожную супругу.

Занк присвистнул.

— И давно ты женат?

— Шесть лет.

— А я — уже десять! Трое детей, четвёртый на подходе… Жена сейчас лежит на сохранении.

— А ты замужем? — спросил Оксиль у Зеолы.

— Была, — последовал краткий ответ. По лицу бывшей одноклассницы Оксиль понял, что она не намерена говорить на эту тему.

Кто-то коснулся его руки. Даже не оборачиваясь, Оксиль понял: Рида.

— Ига, оказывается, хотела только узнать, что́ у нас сгорело, а потом сказала, что ей некогда… Здравствуйте!

— Это Занк Геваста и его сестра Зеола, мои бывшие одноклассники. Моя супруга Амарида.

Брат и сестра поздоровались. Рида принялась разглядывать их, особенно Зеолу.

— А вы красивая, — неожиданно сказала она. — Не удивлюсь, если выяснится…

— Извините, ребята, нам пора, — перебил её Оксиль. — Счастливо!

— Оставь хоть телефон, — сказал Занк.

— Оставь, оставь! Надо же поддерживать отношения с бывшими одноклассниками… особенно с одноклассницами, — Риду переполнял яд, поскольку не представился случай потратить его на соседку.

х х х

— Значит, дядя Доран пока передумал умирать? — спросил Оксиль, чуть шевеля штурвалом: катер нёсся по прямому и широкому, как магистраль, каналу.

— Не смешно, — холодно ответила Рида.

— Я не смеюсь, а удивляюсь. К чему этот внезапный семейный пикник?

— Приехала тётя Вере́нис, и отец хочет развлечь старушку, поднять ей настроение. Тем более что дядя Доран чувствует себя сегодня гораздо лучше.

— Насколько я знаю, тётя Веренис давно уже в разводе с дядей Дораном.

— Официально — нет. Они просто расстались.

— Ага, аж девять лет назад.

— Восемь.

— Невелика разница. А теперь "божий одуванчик" прискакала, чтобы не упустить невзначай возможное наследство.

Рида резко повернулась к мужу.

— Почему ты нас так презираешь?

— Кого это — вас?

— Папу, дядю Дорана, тётю Веренис… да и меня тоже.

— Да бог с тобой. Я вас всех обожаю. Даже тётю Веренис, хоть я её никогда и не видел.

— Ещё и издеваешься. Одно слово — богема. Мы для тебя — приземлённые обыватели, быдло. Разве нет?

Раз Рида начала себя распалять, лучший способ избежать ссоры — промолчать. И Оксиль перестал реагировать на выпады жены. Благодаря этому они прибыли на место назначения в относительном спокойствии.

Поместье господина Мишокона раскинулось на острове площадью около девяти гектаров. Большой каменный дом, похожий на старинный феодальный замок, со всех сторон был окружён настоящим дикорастущим лесом. Сказочно богатый тесть мог себе позволить такую роскошь: сверху и дом, и лес защищала система титановых жалюзи, смонтированная на высоких мачтах — в случае выпадения огневий жалюзи моментально закрывались. Лес отделялся от берега садом культурных водонасыщенных растений, которым огневья были не так страшны.

Оксиль осторожно подвёл судёнышко к причалу и забросил швартов на тумбу. Помог жене выбраться из катера, и они, миновав декоративную каменную арку, пошли по центральной аллее, ведущей через лес к парадному входу. Напротив массивной двустворчатой двери стоял диван-качалка под парусиновым навесом. На диване полулежала полная пожилая женщина в глухом коричневом платье. Глазки-щёлочки на её широком пухлом лице уставились на прибывших.

— Ридочка! — проскрипела она.

— Тётя Веренис! — Рида подбежала к дивану, плюхнулась на него, отчего вся конструкция жалобно скрипнула, и обняла тётку.

— А это твой муж, да?

— Да… Ксиль, может, ты всё-таки подойдёшь?

— Иду, — Оксиль подошёл к тётке и поклонился.

— Очень приятно, Оксиль.

— Веренис Мишокон, урождённая Агеселе. Вот, значит, ты какой…

Оксиль приложился к её пухлой руке, от которой исходила странная смесь запахов кориандра и формалина.

— Хорош, хорош, можно сказать — красавец… — продолжала тётка, оглядывая Оксиля. — А что же деток своих не взяли?

Рида сжала губы и процедила:

— Нет у нас деток, тётя Веренис.

— А вот это плохо, очень плохо… Дядю Дорана хоть навестили?

Рида переглянулась с мужем.

— Папа сказал, что не нужно сегодня…

— Разумеется, чего ещё ожидать от Динока? Ему всю жизнь было плевать на старшего брата. А тебе, деточка, следует прислушиваться в первую очередь не к голосу отца, а к голосу твоей совести. Ты меня очень огорчила.

Веренис тяжело поднялась с качалки, вызвав очередной жалобный скрип, и, грузно переваливаясь, засеменила к дверям.

— У бабки с головой неважно, — пробормотал Оксиль.

— Ты что? Откуда такой вывод?

— Вряд ли она только сейчас узнала, что у нас нет детей. Позабыла, наверное. Сенильная деменция.

— Тебе лишь бы сказать гадость о моих родственниках! — прошипела Рида и зашагала за тёткой:

— Тётя Веренис, подождите! Тётя Веренис!

Обе женщины скрылись в доме. Оксиль пожал плечами и двинулся по посыпанной песком дорожке вглубь леса, откуда доносился божественный аромат жареного мяса.

На поляне дымила жаровня. Возле неё хлопотал тесть, облачённый по случаю выходного дня в шёлковый спортивный костюм камуфляжной расцветки. На решётке аппетитно шкворчали бараньи стейки и кружки свиной колбасы. Рядом с жаровней, на раскладном столике, стоял переносной холодильник, из которого торчали запотевшие горлышки пивных бутылок. Поодаль был натянут большой парусиновый тент, под ним располагался длинный стол, накрытый на шесть персон. Стол окружали лёгкие садовые стулья.

— Здравствуйте, Динок, — сказал Оксиль в мощный, в складках, загривок. Тесть обернулся:

— А, привет, Ксиль.

Он взял из лежавшей на столе пачки одноразовую салфетку, вытер руки и протянул ладонь зятю. — Давно приехали?

— Только что.

— Видели Веренис?

— Да. Рида сейчас с ней.

— Желаешь по пиву?

— Было бы неплохо.

Мишокон достал из холодильника две бутылки, одну отдал Оксилю.

— Всего три дня старуха здесь, а надоела — во! — он провёл рукой по горлу. — Не знаю, как и спровадить, не чужой человек всё-таки… А как ваше "ничего"?

— Спасибо, грех жаловаться. Только вот беседка сгорела под утро. Из-за огневья.

Тесть кивнул.

— Знаю, мне Рида говорила по телефону. Позавчера на сессии прожектёры… ну, эти, из Партии Новых Проектов… опять подняли вопрос об искоренении огневий.

— Ну да, прожектёры — и этим всё сказано. Очередной прожект за пять миллионов лет… или сколько там существует человечество… и за столько же миллионов монет. И как же, интересно, они собираются искоренять огневья? С чисто технической точки зрения, а? Отодвинут Луну?

— Нет, они предлагают вывести на орбиту Мира систему спутников с какими-то… забыл, как называются… что-то вроде мощных электромагнитов. В общем, они будут рассеивать сгустки плазмы, летящие с Луны.

— Здорово, но непонятно.

— Мне тоже.

Вооружившись лопаточкой, Мишокон принялся переворачивать мясо.

— Пей пиво-то, а то нагреется. Рида говорила, ты приобрёл компьютер?

— Да, хочу поработать над пьесами. Писать, пользуясь компьютером, гораздо удобнее.

— Стало быть, не бедствуете?

Тон, каким тесть произнёс эту фразу, насторожил Оксиля.

— Нет.

Мишокон мельком взглянул на зятя.

— Левые доходы появились?

— С чего вы взяли? — спокойно ответил Оксиль. — Просто хорошо идёт бизнес.

— Театральный бизнес — и идёт хорошо? Не смеши меня, — тесть взял бутылку пива со стола, отхлебнул из неё. — Ладно, не хочешь говорить — не надо. Главное — не наглей.

— С налоговиками проблем не будет.

— С налоговиками — может быть. А вот как насчёт ДВБ? — Мишокон положил лопаточку и теперь уже пристально посмотрел на Оксиля. Тот усмехнулся:

— По-вашему, я похож на врага Державы?

— Нет, — спокойно ответил тесть. — Но Департамент внутренней безопасности сейчас работает в тесной связке с Налоговым департаментом. И тот, чьё материальное состояние резко улучшилось, рискует попасть к ним на карандаш, даже если на первый взгляд он ни в чём крамольном не замечен. Имей это в виду, Ксиль.

— Спасибо, что предупредили.

— Папа! — послышался крик Риды. Она почти налетела на отца.

— Потише, потише, дочь! — Мишокон расцеловался с Ридой. — Как тебе удалось избавиться от тёти Веренис?

— Приехали супруги Лиеле́ш, тётя переключила внимание на них.

— Понятно. Оставила бедных Лиелешей Веренис на съедение.

— Папа, ну зачем ты так? — упрекнула отца Рида. Мишокон вздохнул, вытянул очередную салфетку и снова вытер руки.

— Пойду, поприветствую их. Ксиль, не в службу, а в дружбу — последи за жаровней, чтобы мясо не пригорело. Ещё пару раз переверни, а потом можно будет и снимать.

Тесть удалился в сторону дома. Оксиль допил пиво и засунул пустую бутылку в мешок для мусора, подвешенный под столиком.

— Хочешь? — спросил он жену, указывая на холодильник. Рида скривилась:

— Ты же знаешь, я не люблю пиво. Но другого здесь ничего нет, так что придётся… тем более после общения с Веренис.

Оксиль выудил бутылку, открыл и протянул Риде.

— О чём разговаривали?

— Лично я только слушала, а тётушка рассказывала про свою внучку Фелини́ну. Мы с ней почти ровесницы, хотя Фелинина приходится мне двоюродной племянницей. И какая она умница, и как идеологически подкована, и как ушла от первого мужа — бездельника и пьяницы, и вышла замуж за достойного человека, хоть и много старше её — главного инженера военного завода…

— А первый муж наверняка принадлежал к миру искусства?

— Как ты догадался? — фыркнула Рида. — Он был скульптором. Ваял что-то никому непонятное, формалист несчастный. А подхалтуривал надгробными памятниками. Вы бы с ним спелись.

— Не сомневаюсь.

Появились три официанта с подносами и корзинками. Вразнобой поздоровавшись с супругами, они занялись расстановкой снеди на столе под навесом.

— Похоже, пикничок будет на славу, — сказал Оксиль.

— Видишь, а ты ещё не хотел ехать… — начала Рида и осеклась, глядя на что-то за его спиной. Лицо её исказила гримаса ужаса, и она прошептала:

— Ой, мамочки!..

Оксиль обернулся. Размахивая полуметровыми перепончатыми крыльями, над поляной висела в воздухе мойра. Все четыре её обезьяньих лапки то сживались в кулаки, то разжимались; чёрные глазки тоскливо смотрели на супругов.

— Веселитесь? — с укоризной спросила мойра глуховатым голосом.

— Дядя Доран!!! — воскликнула Рида и разрыдалась, закрыв ладонями лицо. Да, сомнений не было: на морде мойры уже проступили знакомые черты.

 

Часть 2

Мелкий дождик, который застал поминающих на выходе из усыпальницы, вскоре превратился в по-летнему обильный ливень — он вовсю барабанил по крыше и ревел в водосточных трубах. Оксиль сидел в холле перед пылающим камином и догонялся коктейлем из кипарисовой водки и микса соков горьких цитрусов. Он подумал, что погода испортилась очень кстати: мойра дяди Дорана наконец-то свалила. Наверное, спряталась где-то от мощных струй. Эта летучая обезьяна и без того намозолила глаза и на церемонии прощания, и во время поминальной трапезы — её рыжая крылатая тень то и дело мелькала за стрельчатыми окнами столовой в доме тестя. Веренис даже потребовала впустить "душеносителя" внутрь и готова была закатить истерику, когда Динок ответил решительным отказом. Лечащему врачу Дорана, который тоже присутствовал на поминках, пришлось вколоть тётке диазепам.

Шелестя халатом, с лестницы спустилась Рида и уселась на диван напротив. Оксиль мельком взглянул на жену — спутанные волосы, круги под покрасневшими глазами… Он молча смешал ещё порцию коктейля и протянул ей бокал. Рида отрицательно покачала головой.

— Не хочу… Лицо дяди Долана до сих пор стоит перед глазами. Совершенно чужое!

— Так всегда и бывает. Черты лица умершего переходят к мойре вместе с душой.

— Но я раньше никогда не видела мертвецов воочию! Как рыдала Веренис, бедная! А вот ты не проронил и слезинки.

— Не так уж часто мы общались с дядей Доланом. Я его плохо знал.

— Даже не сложил руки, когда священник читал молитву.

— Ты забыла, что я не воцерковленный?

— Хотя бы ради приличия…

Рида всхлипнула, всё-таки взяла стакан со столика и отпила немного.

— Горько…

— Конечно, горько. Хоть дядя Долан и был смертельно болен…

— Я про коктейль.

— Хочешь, сделаю с соком оранжевой черешни? Будет сладко.

— Не надо.

Она вернула стакан на столик, подобрала под себя ноги и некоторое время сидела молча, глядя на пламя в камине.

— Не могу заснуть. Всё думаю о сегодняшнем дне. Не ожидала такого от папы…

— Чего не ожидала?

— Почему он запретил впускать мойру? Это же традиция, а отец всегда чтил традиции. И дядя Долан наверняка хотел бы пообщаться со всеми нами. Ведь через сорок дней… нет, уже раньше… дядина душа покинет мойру.

— Твой отец достаточно прагматичен, чтобы не впускать в дом дикого крылатого зверя, хоть и обладающего временно человеческим разумом…

— Не разумом, а душой!

Оксиль хмыкнул.

— Да, ты права. Душа не есть эквивалент разума. На поминках мойры-душеносительницы часто ведут себя, скажем так, излишне раскованно — напиваются, обжираются, а потом блюют и гадят, где попало…

— Прекрати! — взвизгнула Рида.

— Но это правда.

— Всё равно прекрати! И да, хочу тебе напомнить… Это ведь ты накаркал утром в день смерти дяди Долана, что он переместится в мойру!

— То есть я виноват в его смерти?

— Да, виноват! — истерично крикнула Рида.

Оксиль невозмутимо смешал себе очередной коктейль, взял стакан и встал с кресла.

— Посплю-ка я сегодня в своём кабинете. Спокойной ночи.

— Скотина! — услышал он за спиной.

х х х

Никем не замеченный Оксиль вошёл в темноту зрительного зала и занял кресло в последнем ряду партера. Главный режиссёр Ларед, круглый толстяк в шерстяной жилетке поверх рубашки и в мятых брюках, сидел за столом перед рампой, вертя в руках карандаш. На сцене лицедействовали два актёра. Шла репетиция "Ошибки короля", последней пьесы, сочинённой Оксилем.

— Стоп-стоп-стоп! — замахал руками Ларед, обращаясь к актёрам. — Зачем вы кривляетесь? Зачем глаза пучите? Просто смотрите друг на друга, и всё!

Тут он заметил Оксиля и заорал:

— Перерыв десять минут!

Оба актёра с облегчением отправились за кулисы, доставая на ходу сигареты, а Ларед подошёл к Оксилю и раскрыл объятия:

— Ксиль, дорогуша…

— Да-да, я тебя тоже уважаю. — сказал Оксиль, уворачиваясь от ларедовых рук. — Зачем звал?

Лицо Лареда приобрело плаксивое выражение:

— Пожалуйста, воздействуй на Гамеллу! Ей сегодня репетировать сцену, а она артачится. Не нравится ей, видите ли, концепция её героини!

— Что значит "не нравится концепция"?

— Да поди пойми её, дуру! — Ларед осёкся и боязливо оглянулся. — Поговори с Гамеллой, умоляю! Она тебя уважает.

Оксиль вздохнул.

— Гамелла сейчас здесь?

— Здесь, здесь! — обрадовался режиссёр. — Либо в буфете, либо в своей гримёрке!

— С тебя причитается в таком случае, — заявил Оксиль. Ларед прижал пухлые ручки к могучей груди:

— Готов на всё!

— Не обещай несбыточного, — сказал Оксиль и нырнул за парчовую занавеску к выходу в фойе.

Гамеллы не было ни в гримёрке, ни в буфете — там сидели только два осветителя, которые сосредоточенно и с подозрительным удовольствием прихлёбывали чай из стаканов. Оксиль перекинулся парой шуток с дородной буфетчицей и заказал чашку кофе. Со стенда он взял последний номер "Городского вестника". Стенд был установлен по указанию главного цензора театра и регулярно пополнялся свежей прессой: изданиями правящей Охранительно-традиционалистской партии, основными столичными газетами и театральными журналами. Мельком проглядев первые полосы, Оксиль углубился в раздел объявлений. Одно из них привлекло его внимание:

"Требуется репетитор по грамматике и чистописанию для одарённого ребёнка 7 лет. Звонить по такому-то номеру".

Оксиль не спеша допил кофе — осветители успели взять себе ещё по стакану — и покинул буфет, оставив газету на столике. Через минуту он вышел из театра, прошагал пару кварталов и затворил за собой дверцу кабины телефона-автомата. Бросив в щель монетку, набрал номер, который отпечатался в его памяти.

— Здравствуйте! Вы ищете репетитора по грамматике и чистописанию для одарённого ребёнка семи лет? — произнёс Окиль в трубку. Выслушав короткий ответ, спросил:

— Кто?

На том конце провода сказали:

— Девятнадцатый номер "Юридической панорамы", страница восемь. Гонорар обсудим потом?

— Нет, сейчас. Насколько важная персона?

— Уровень столичной администрации.

— Семьдесят тысяч. Аванс — половина, не позднее завтрашнего полудня, банковский чек отправить срочной почтой на столичный главпочтамт, абонентский ящик 12-353. Остальное — после исполнения.

— Устраивает, — донеслось из трубки.

— Принято, — бросил Оксиль и повесил трубку.

Обратно в театр он возвращался другой дорогой, через проходные дворы. Выйдя из последней подворотни, Оксиль направился к газетному киоску и, обаятельно улыбаясь, спросил у продавщицы, молодящейся женщины с перманентом на голове:

— Скажите, пожалуйста, у вас не завалялась девятнадцатая "Юридическая панорама"?

— Сейчас посмотрю. Кажется, оставалась… — продавщица кокетливо взглянула на Оксиля и зашарила на полке. — Вот, пожалуйста!

— Премного благодарен, — Оксиль расплатился, сунул журнал под мышку и направился в небольшой сквер напротив театра. Там он уселся на уединённую скамейку, с равнодушным видом перекинул несколько страниц из плохой газетной бумаги, пока не достиг нужной. На полосе размещалось интервью, предваряемое фотографией невероятно полного лысого мужчины лет шестидесяти, с хитроватым выражением чуть асимметричного, плоского как блин лица. Это был Кунелиа́н Рорри́м, главный прокурор столичного региона. Оксиль тихо присвистнул: "Что-то я продешевил". И правда, работать с птицей столь высокого полёта ему, киллеру по кличке "Гримёр", до сих пор не доводилось.

х х х

— Уважаемые пассажиры! Наш самолёт, выполняющий рейс номер триста два, скоро начнёт снижение. Просим вас привести спинки кресел в вертикальное положение и пристегнуть ремни! Примерно через двадцать минут мы совершим посадку в аэропорту города Торсу́ль. Синоптики сообщают, что в Торсуле малооблачно и безветренно, температура воздуха — двадцать шесть градусов, падение огневий оценивается как крайне маловероятное. Благодарю за внимание!

Оксиль очнулся от дрёмы, выполнил распоряжение бортпроводницы относительно спинки кресла и ремней и выглянул в иллюминатор. Внизу проплывала степь, напоминающая лоскутное одеяло — здесь, на юге, где каменистая почва не позволяла создать густую сеть каналов, угодья агрокомплексов и фермерских хозяйств были раздроблены с таким расчётом, чтобы участки каждого владельца находились далеко друг от друга. Теоретически это должно было снизить вероятный ущерб конкретного хозяина от выпадения огневий. Правда, в последние годы крупные агрокомплексы старательно теснили фермеров, скупая почти за бесценок пострадавшие участки. Немалую роль в проведении такой политики играла правящая ОТП, фракцию которой в парламенте возглавлял Динок Мишокон.

Подумав о тесте, Оксиль вспомнил и о жене. Вернее, о её реакции на известие о его очередной "служебной командировке" в Хустер. Видимо, смерть дяди Долана оказала на психику Риды более серьёзное воздействие, чем можно было бы предположить. На этот раз простым ворчанием и упрёками дело не ограничилось — Рида закатила сцену с рыданиями и битьём посуды, а затем пошвыряла в чемодан первые попавшиеся вещи. Вызвала акватакси, крикнула на прощанье Оксилю, чтобы тот запасся необходимым количеством презервативов, и умчалась в поместье отца. Через пару часов Мишокон позвонил Оксилю, "попросил" (то есть велел) отнестись к состоянию Риды с пониманием и "посоветовал" (то есть приказал) долго в командировке не задерживаться.

Оксиль пообещал исполнить всё в точности, тем более что и сам не рассчитывал тянуть с выполнением заказа. Ещё давно, во время очередного визита в поместье тестя, он переснял на микроплёнку очень полезную книжицу со списком телефонных номеров всей государственной администрации, от Председателя Державы до мэра рядового регионального центра в тьмутаракани. В книжке имелись номера как закрытой правительственной сети, так и городские, которые не фигурировали ни в каких справочниках. В тот же вечер, когда Оксиль получил задание, он позвонил (опять-таки из автомата) в приёмную Роррима, своей потенциальной жертвы. Представившись заместителем министра кинематографии, Оксиль изложил легенду — студия документальных фильмов собирается снять киноочерк о работе органов "третьей власти", для чего требуется консультация одного из высших руководителей, желательно — самого прокурора. Вежливый референт поведал Оксилю приятным голосом, что господин Роррим уже три дня находится в отпуске, который он, по обыкновению, проводит на вилле близ курортного города Ардада́с, в шестидесяти пяти километрах от регионального центра Торсуль…

Самолёт вздрогнул — шасси коснулись взлётной полосы. Монахиня, сидевшая в одном ряду с Оксилем, сложила ладони и прошептала благодарственную молитву. Как это обычно бывает, нашлось немало нетерпеливых пассажиров, которые тут же отстегнули ремни, вскочили с кресел и вышли в проходы, несмотря на предупреждение стюардессы, чтобы после посадки все оставались на своих местах. Оксиля всегда удивляло такое поведение. Тем более что ему-то уж точно спешить было некуда.

х х х

Кунелиан Роррим проснулся по обыкновению рано. Первым делом он вышел на обширную верхнюю террасу виллы и оглядел горизонт. Слава богу, признак ухудшения погоды не сработал: хотя накануне раздутый овал Солнца, сопровождаемый Звездой, и опустился в сгустившиеся тучи, на небе не виднелось ни облачка. Морские волны с тихим шелестом накатывались на песчаный пляж; над водой с криками носились чайки с голубым оперением, среди них кое-где мелькали белёсые южные мойры. Время от времени они пикировали к поверхности и выхватывали нижними лапами мелких рыбёшек, которых немедленно отправляли в пасти. Господин прокурор с удовольствием вдохнул пахнущий водорослями воздух и тихонько, чтобы не разбудить супругу, вышел из спальни.

Каменные ступеньки вели от нижней террасы к пляжу — пара широких зонтичных тентов, с полдюжины шезлонгов, кабинка для переодевания, душевая и небольшой сарайчик, где хранились надувные матрасы и прочее снаряжение для плавания. Роррим надел ласты и маску с трубкой, прошлёпал по песку и с наслаждением погрузился в тёплую воду, пронизанную рубиновыми лучами восходящего Солнца. Утреннее плавание он не променял бы ни на одно из других развлечений южного побережья. Даже пульсирующие тут и там тройные колокола медуз, прикосновение к которым вызывало ожог, не портили прокурору настроения. Личный доктор постоянно ему втолковывал: "Плавание, господин Роррим, самое полезное и безопасное средство сбросить лишний вес".

Роррим так увлёкся, что не заметил, насколько далеко отплыл от берега. Спохватившись, он оглянулся и подумал: "Пожалуй, пора возвращаться". Изящно (по крайней мере, со своей точки зрения) перевернувшись на спину, прокурор вспенил ластами воду и двинулся к берегу, рассеянно глядя в бездонное небо. Тут до него донёсся странный звук, похожий на щелчок. "Что бы это могло быть?" — успел подумать прокурор, прежде чем ощутил сильный удар в спину и резкую боль в груди…

…впрочем, тут же утихнувшую. Ему пришлось сделать несколько взмахов кожистыми крыльями, чтобы не упасть в воду. Прямо под ним качался на волнах разжиревший пожилой мужчина в маске и в дурацких розовых ластах. "Ну, вот это и случилось…" — отстранённо подумал Роррим…

Посмертный перенос личности человека в мозг мойры до сих пор ставил в тупик учёных. Они придумали для данного феномена красивое название — "темпоральная зоореинкарнация", однако дальше этого дело практически не двигалось. Почему личность умершего пребывала в мойре в течение сорока суток, то есть полный лунный цикл? Почему морда крылатого примата в этот период приобретала черты лица покойного? Почему пол мойры совпадал с полом умершего? Почему разум "выбирал" для временного размещения ближайшую к телу мойру? Ответов почти не было, вопросов же — более чем достаточно. И всё время появлялись новые теории, одна нелепее другой. Так, какой-то умник из псевдонаучных кругов задался досужим вопросом: куда денутся человеческие души, если внезапно, в результате всемирного катаклизма (например, превращения Солнца в сверхновую) погибнут не только люди, но и мойры и вообще все живые существа? И сам же на него ответил: найдут подходящих существ во Вселенной и реинкарнируются в них! Между тем изучение темпоральной реинкарнации наталкивалось на серьёзное сопротивление всех религиозных институтов — опыты над умирающим человеком с целью отслеживания механизма "переселения души" в мойру считались ужасным кощунством.

В юридическом университете будущие правоведы, особенно те, кто готовил себя к прокурорской деятельности, обязаны были пройти секретный спецкурс "Срочная постреинкарнационная автореабилитация". Представители данной профессиональной группы вполне могли оказаться жертвами атаки со стороны криминалитета, и важно было психологически подготовить их к внезапной насильственной смерти с тем, чтобы личность, возродившись в теле мойры, не впадала в отчаяние (что обычно происходило), а всемерно способствовала розыску своего убийцы…

И теперь Роррим, зависнув над водой, внимательно смотрел вниз. Из груди его бывшего тела торчал острый конец гарпуна. Внезапно гарпун втянулся и исчез — видимо, убийца, скрывавшийся на глубине, дёрнул за линь. На мгновение в воде мелькнула тёмная тень.

Мойра засекла направление, в котором рванулась тень, набрала высоту и полетела к берегу. Впереди по курсу Роррим видел, как на ладони, виллу, от которой он отплыл в своё последнее путешествие. Слева от огораживавшего её территорию забора начиналось нагромождение скал, оно тянулось на запад километра на три. Примерно посередине этой природной каменоломни желтел небольшой пляжик, за ним виднелся узкий проход между скалами. "Скорее всего, мой убийца вылезет на берег именно там", — отметил Роррим. Усиленно замахав крыльями, он полетел к пляжику.

Оксиль, не поднимаясь на поверхность, выпустил из руки ненужный уже гарпунный арбалет, который пошёл ко дну, и быстро поплыл к берегу. Оружие он приобрёл на барахолке в большом рыбацком посёлке в двадцати километрах отсюда у какой-то бедной старухи, распродававшей инвентарь своего покойного мужа. Акваланг же, как и чёрный гидрокостюм, выписал из столицы срочной доставкой на подставное имя, что обошлось ему в кругленькую сумму.

Ну, ничего. Задание выполнено, можно возвращаться домой из "командировки". Преследования Оксиль не опасался, поскольку прекрасно знал — умозрительно, конечно — что только что реинкарнированная мойра впадает в депрессию, которая длится никак не меньше получаса, и будет озабочена в течение этого времени не поисками убийцы, а собственным стрессовым состоянием.

Вот и мелководье у пляжа, эдакого уютного песчаного оазиса среди уродливого нагромождения скал. Оксиль всплыл и преодолел оставшиеся метры на поверхности, прежде чем встать на ноги. Снял акваланг, маску и ласты и вышел на берег. Задерживаться всё-таки не следовало — скоро кто-нибудь наверняка явится купаться и загорать сюда, на облюбованный им пляж. Только надо снять гидрокостюм…

Сверху захлопали крылья. Перед самым носом Оксиля появилась мойра с разъярённой физиономией прокурора Роррима. Крылатый примат рявкнул:

— Я тебя запомнил, гнида!!! Высшая мера тебе обеспечена!

Лишь на мгновение Оксиль растерялся. Но тут же нагнулся, набрал пригоршню песка и швырнул в голову зверя. Тот взвизгнул и принялся тереть глаза передними лапами. Оксиль прыгнул вперёд, ухватил мойру за задние лапы, обрушил на песок и навалился сверху. Мойра орала, кусалась, дралась всеми четырьмя кулаками, била его крыльями по спине, но Оксмиль вцепился в её шею мёртвой хваткой.

"Душит, сволочь… дышать нечем… темнеет в глазах…"

Страх придал Оксилю силы — через минуту на песке валялась дохлая мойра с высунутым языком.

"…я — на свободе! Махаю крыльями над водой. Как хорошо, как привольно! И дышится совсем легко. Но что со мной случилось? Что-то очень нехорошее, такое, что и подумать страшно… Забыл… Помню только рожу обидчика… Он — в мокрой и блестящей чёрной… Как же это называется?.. Шкура? Кожа? Нужные слова куда-то пропали…"

Мойра поднялась повыше и описала в воздухе круг, оглядывая окрестности. "Со всех сторон море… а вон там — берег. Нагромождение скал с небольшим пляжиком посередине. Кто-то там лежит, на песке…"

Крылатый примат обрушился на пляж, взметнув песок, и уставился на своего мёртвого собрата. Его затопило отчаяние. "Это ОН! Тот, в чёрном! Это он убил… меня? Но я ведь живой! Почему же тогда мне так тоскливо?!"

Мойра подняла голову и завыла.

х х х

Расправившись с "одушевлённой" мойрой, Оксиль немедленно покинул пляж через проход в скалах. Да, такое с ним случилось впервые — мойра вместо того, чтобы биться в истерике, выследила и обнаружила своего убийцу! Разумеется, личность Роррима уже перебралась из задушенной в другую мойру. И хотя вторичная зоореинкарнация всегда получалась неполноценной — теперь Роррим обладал интеллектом четырёхлетнего ребёнка — рассчитывать на то, что он не запомнит приметы своего убийцы, не следовало. Если полиция, расследуя гибель прокурора, каким-то образом выйдет на новую мойру — хотя вероятность этого была чрезвычайно мала — её показания подошьют к делу. При условии, конечно, что зверь сумеет описать его внешность… С точки зрения уголовного права первичные реинкарнации являлись полноценными свидетелями. В отличие от других прав, в том числе гражданского: ни одна реинкарнированная мойра не могла, например, изменить завещание, составленное её бывшим, человеческим воплощением.

Из расщелины в приметной скале Оксиль извлёк ранее спрятанную туда сумку с повседневной одеждой. Стащил гидрокостюм, запихнул его в опустевшую сумку вместе с маской, ластами и аквалангом. Взвалил сумку на плечо и зашагал дальше по тропинке, вьющейся меж скал.

Минут через десять он оказался на пустынном шоссе и прошёл вдоль него семь километров до самого Ардадаса. Там он первым делом избавился от ненужного теперь содержимого сумки, попросту вывалив его в мусорный контейнер, после чего заглянул на съёмную квартиру, где остановился. Сложил немногочисленные вещи в сумку, написал хозяйке записку с кратким объяснением своего досрочного убытия, присовокупив изрядную сумму наличными, и отправился на автовокзал.

В середине дня Оксиль уже был в Торсуле. Оставил сумку в камере хранения железнодорожного вокзала и приобрёл билет в общий вагон на ночной поезд до столицы — самолётом теперь пользоваться не следовало, поскольку при посадке проверяли документы.

В ожидании поезда Оксиль принялся бродить по городу, выбирая самые многолюдные улицы. И тут его накрыла паническая атака — ощущение сродни тому, что он не так давно испытал во сне, только гораздо сильнее и беспощадней. "Предвидение, наверное, было… В первый раз дело такое!"

Весь покрытый холодным потом, Оксиль забежал в первый попавшийся бар, спросил двести грамм кипарисной водки со льдом и залпом выпил. Спиртное помогло ему прийти в себя. Иррациональный страх исчез, сменившись холодным расчётом. Сидя за стойкой, Оксиль прикидывал вероятность своего разоблачения.

Условие первое: полиция или спецслужбы выходят на "вторичную" мойру. Крайне маловероятно. Условие второе: мойра должна описать убийцу так, чтобы можно было составить словесный портрет. Учитывая низкий интеллектуальный уровень вторичной реинкарнации, также маловероятно. И условие третье: его, Окиля, алиби… Очень сомнительное, откровенно говоря. Для всех он уехал в командировку в Хустер, то есть в прямо противоположном направлении. А здесь никто не знает его настоящего имени. Но опознать по фотороботу теоретически могут, хотя бы его квартирная хозяйка. Что ж, придётся надеяться только на первых два.

х х х

Элитный посёлок спал, освещённый фуксиевым светом — сквозь разрывы в быстро бегущих тучах проглядывал огромный лунный полудиск, весь в ярко-фиолетовых прожилках. Оксиль медленно вёл арендованный катер по лабиринту каналов. Интересно, Рида вернулась или по-прежнему пребывала в отчем доме, растравляя (не без помощи тёти Веренис, если та продолжала гостить у своего деверя) душевные раны? Во всяком случае, если жена дома, он попробует улучшить её расположение духа подарками, приобретёнными в самом роскошном столичном торговом центре — она падка на подобные проявления внимания…

Катер ткнулся бортом в причал. Оксиль выгрузил на причал сумку, фирменный кофр с подарками и вылез сам, после чего закрепил чалку. Подхватив багаж, двинулся к дому по каменной дорожке.

Судя по отсутствию в гардеробном шкафу в прихожей ридиной одежды, она не сменила гнев на милость. "Переживём", — подумал Оксиль. Он пересёк холл и уже поставил ногу на ступеньку лестницы, чтобы подняться в спальню. Его остановил знакомый голос, раздавшийся из тёмного угла, где стояло кресло-качалка:

— С прибытием, Ксиль.

Сердце ёкнуло. Оксиль, стараясь не выказывать страх, медленно обернулся. Вспыхнул торшер. В качалке сидел господин Мишокон собственной персоной.

— Не волнуйся. Рида — у меня, — сказал он.

— Я это уже понял, Динок.

— Да ты садись, садись. Чувствуй себя как дома, — тесть усмехнулся. — Не могу ручаться за продолжительность нашего разговора, но то, что он будет серьёзным, я тебе гарантирую.

Оксиль отошёл от лестницы, развернул кресло на колёсиках в сторону тестя и сел.

— Ну, рассказывай, как ты дошёл до жизни такой, — произнёс Мишокон.

— Динок, я полагаю, наши отношения с Ридой никоим образом вас не касаются. Извините.

— При чём тут ваши отношения? О них разговор особый. Я говорю о твоей второй жизни. Вернее, второй профессии, тайной. Профессии наёмного киллера.

Оксиль очень надеялся, то слабое освещение не позволит тестю увидеть перемену в его лице или хотя бы во взгляде. К горлу подступила тошнота.

— Да, представь себе, голубчик, я всё знаю. Ряд обстоятельств сработал против тебя. Жена… теперь уже вдова Роррим некстати вышла рано утром на террасу и увидела в бинокль тело своего мужа, которое ещё не успело затонуть — больно уж тучным был бедняга Кунелиан. Она подняла тревогу. Прибывшие "безопасники" обнаружили на дне неподалёку от тела брошенный подводный арбалет вместе с гарпуном. А вскоре их привлекли жалобы и причитания мойры, которая сидела на небольшом уютном пляже рядом с тушкой товарки, явно задушенной. Мойру взяли в оборот и составили с её слов довольно подробное описание… Ничего, если я закурю?

— Пожалуйста, — пробормотал Оксиль. — Вы меня арестуете?.. Хотя… Глупый вопрос.

— Действительно, глупый. Не торопись, обо всём по порядку. — тесть раскурил сигару. — Начали шерстить частный сектор в Ардадасе и его окрестностях — киллер вряд ли захотел бы светиться в отеле или в пансионате. Но зацепка обнаружилась не там, а на железнодорожном вокзале Торсуля. Тебя запомнила молодая кассирша, продавшая тебе билет до столицы. Ты ей понравился. "Безопасники" были готовы взять тебя уже на столичном вокзале, по прибытии торсульского поезда.

Мишокон замолчал, выпустил облачко дыма и стряхнул пепел во вмонтированную в подлокотник пепельницу.

— Почему же не взяли? — не выдержал Оксиль.

Тесть ответил вопросом на вопрос:

— Тебе известно, кто такой Кишотан Тардул?

— Разумеется. Директор Департамента всеобщей безопасности.

— Правильно. А ещё он — мой хороший знакомый и, так сказать, партнёр по бизнесу. Но о последнем знают только двое — он и я, а теперь и ты. Не могу гарантировать, что мои друзья являются также и его друзьями, но вот как минимум один враг у нас с ним общий. Был. — Мишокон подчеркнул последнее слово. — Я думаю, сам догадаешься, кто.

— Столичный прокурор Кунелиан Роррим?

— Умница. Не буду вдаваться в подробности наших непростых отношений с Рорримом, тебе это ни к чему. Скажу только, что прокурор слишком усердно совал свой жирный нос в наши дела. И теперь эта проблема устранена. Благодаря тебе, Ксиль. На место Роррима сядет, скорее всего, человек Тардула. Впрочем, тебе это тоже знать не обязательно.

Тесть раздавил недокуренную сигару в пепельнице.

— И всё-таки, с чего ты вдруг решил заняться убийствами по заказу?

— В юности на меня произвёл большое впечатление фильм "Клан". И роман, по которому он был снят.

Мишокон понимающе кивнул:

— Ещё бы! Как он произносит: "Сегодня я решаю проблемы своего клана!" — мороз по коже! Не случайно мы запретили и книгу, и фильм. А ты, стало быть, ознакомился и проникся.

— Самиздат и пиратская видеозапись. Я был наивным в то время. Считал, что любое зло воплощено в конкретной личности, и если эта личность — отрицательная, то почему бы её не убрать, чтобы уменьшить уровень зла? И вы знаете, Динок, хороших людей мне до сих пор ликвидировать не приходилось.

— Хороших — с твоей точки зрения?

— Поначалу я наводил справки о своих потенциальных жертвах и каждый раз приходил к выводу, что без них Мир станет чуточку лучше. А с возрастом, когда наивность сменилась цинизмом, я и задумываться перестал. Просто выполнял заказы.

— М-да... Вообще ты выбрал не самую лёгкую профессию, учитывая существование в нашем Мире посмертной зоореинкарнации... Значит, так. Человечка, который возьмёт на себя убийство Роррима, "безопасники" найдут, это не проблема. Мойру-свидетельницу… или пострадавшую?.. усыпят до окончания периода реинкарнации, потом, естественно, выпустят: священное животное как-никак... Ты разведёшься с Ридой, я уже дал команду юристам, чтобы подготовили нужные бумаги. Отступных тебе не предлагаю — ты и так получил достаточно от своих заказчиков…

— А это были не вы? — вырвалось у Оксиля по наитию.

— Нет, — спокойно ответил Мишокон и продолжил:

— Отсюда тебе придётся съехать — если Рида вздумает вновь выйти замуж, усадьба ей пригодится. В общем, живи как хочешь, только помалкивай — от души советую, для твоего же блага. Ещё вопросы есть?

— Нет, — покачал головой Оксиль.

— Вот и хорошо. У тебя два часа, чтобы собрать свои пожитки и свалить. Что смотришь? Иди, укладывайся!

 

Часть 3

Никак не удавалось найти удобную позу — Оксиль до сих пор не привык спать в походных условиях, на переднем сиденье древнего вездехода-амфибии. Стоило неловко повернуться — и в бок впивался рычаг, а ноги натыкались на рулевое колесо. Вдобавок в кабине было душно, а открытые боковые окошки не спасали от спёртого воздуха. Надо было бы встать и снять брезентовый тент над кабиной, но этому препятствовали лень и усталость. Хорошо, хоть принюхался и перестал замечать вездесущий запах бензина.

Табор спал. За перегородкой, в кузове амфибии, с рыком и присвистом храпел старый вдовец Убена́р, вожак. Он заглушал все другие звуки, от храпа остальных кочевников до сонного лая и рычания собак. Женщины и дети ночевали в машинах, мужчины же расположились кто в линялых, провонявших псиной палатках, а кто — вокруг угасающего костра, завернувшись в пледы. Может, присоединиться к ним? Нет, холодно, жёстко, да и комары зажрут. Оксиль сел и посмотрел в боковое окно — старуха Усуми́не, которая постоянно жаловалась на бессонницу и потому дежурила ночами на случай выпадения огневий, дрыхла в своём кресле на колёсах, разинув беззубый рот. Он покачал головой: пожалуй, следует добровольно заменить Усумине. Сон всё равно не идёт — что-то одолели воспоминания о недавнем прошлом…

…После ухода из семейного коттеджа Оксиль первым делом снял номер в недорогой гостинице, а в середине дня пришёл в театр, где его ждал сюрприз: главреж, пряча глаза, промямлил, что пьеса "Ошибка короля" снимается с постановки.

— Почему? — спокойно спросил Оксиль, хотя и сам догадался о причине. Ларед подтвердил его мысли:

— Господин Динок Мишокон распорядился. Ты же понимаешь, Ксиль, я не могу спорить с нашим главным спонсором.

— Замечательно. А другие мои пьесы?

— Все, все твои пьесы, Ксиль. Ты признан нежелательным автором. Театр расторгает договор с тобой. Извини, друг, ты же понимаешь, что это не моё решение!

— Я мог бы взять себе псевдоним.

Ларед, казалось, был готов расплакаться.

— Не пойдёт, Оксиль. Гонорары всё равно проходят через бухгалтерию, а уж там-то без твоей настоящей фамилии не обойтись.

— Оформи договор на себя или ещё на кого-нибудь. Мне хватит и половины гонорара.

— Я бы с удовольствием, но… узна́ют же, Ксиль! Кто-нибудь непременно донесёт!

— Понятно, — сказал Оксиль.

— Это не всё, — вздохнул Ларед. — Тебя лишили лицензии антрепренёра. Сегодня утром поступило распоряжение через телефонограмму.

— То есть я остался вообще без работы?

— Похоже, что так… И знаешь… — Ларед окончательно скис. — Была ещё одна телефонограмма, из районной управы… Они потребовали, чтобы ты явился к ним с паспортом, тебе поставят в нём штамп о разводе.

Ларед сочувственно взглянул на Оксиля.

— Значит, ты ещё и с Ридой разводишься… Да, не зря говорят, что беда не приходит одна.

— Я бы не назвал бедой данный конкретный развод, — усмехнулся Оксиль.

Ларед вдруг переменился в лице — сжал губы, выпятил подбородок и вытаращил глаза.

— Ну почему?! — взвизгнул он. — Почему я, лауреат четырёх театральных премий, должен быть у них за денщика?! Почему именно я должен сообщать тебе все эти мерзостные вещи?! Или им самим лень поднять жопу?!

— Им не по чину. Успокойся, дружище. Я всё понимаю, и ты здесь совершенно ни при чём.

— Правда?..

— Правда. Извини, но отвальную устраивать не буду. Настроение не то.

— Я понимаю, понимаю, — закивал головой Ларед.

Из театра Оксиль отправился в районную управу, получил штамп о разводе с Амаридой Раденели, урождённой Мишокон, и вернулся в гостиницу. Не раздеваясь, лёг на кровать и стал размышлять о своей дальнейшей судьбе.

Путь в театральный мир ему отныне закрыт. Да и киллером в новых обстоятельствах, по-видимому, не очень-то поработаешь — благодаря проклятой вторичной реинкарнации бывший тесть теперь в курсе его тайной профессии, и не исключено, что Департамент всеобщей безопасности установил за ним наблюдение. Впрочем, деньги пока есть, и поиски работы можно отложить. Пожалуй, имеет смысл как следует отдохнуть. Снять домик где-нибудь в тихом уголке за городом…

В дверь номера постучали.

— Кто там? — спросил Оксиль.

— Полиция! Откройте!

Оксиль поднялся с кровати, подошёл к двери и распахнул её. В коридоре стоял рослый тип в форме сержанта полиции, из-за его спины выглядывал хилый портье, он испуганно взирал на Оксиля.

— Проверка документов, — буркнул сержант.

— В связи с чем, могу я узнать? — сказал Оксиль.

— Узнать можете, но я не обязан отвечать. Дайте пройти!

Оксиль посторонился. Сержант прошагал на середину комнаты и остановился, уперев руки в боки и озираясь. Портье произнёс с извиняющейся улыбкой:

— К нам поступил анонимный телефонный звонок. Сообщили о вашей неблагонадёжности, господин Раде…

— Молчать! — рявкнул сержант, повернулся к Оксилю и требовательно протянул руку: — Паспорт!

Пожав плечами, Оксиль достал из внутреннего кармана документ и вложил в ладонь полицейского. Тот, насупясь, принялся листать страницы и вдруг радостно гаркнул:

— Ага!!!

— Что — "ага"? — спросил Оксиль. Сержант, не обращая на него внимания, поманил портье свободной рукой:

— Идите-ка сюда!

Портье на цыпочках просеменил к полицейскому, тот ткнул оксилев паспорт чуть ли не в самую его физиономию и показал на что-то пальцем:

— Видите?

— Вижу, — закивал портье.

— Что там такое? — Оксиль приблизился к визитёрам, но полицейский мгновенно захлопнул его паспорт:

— Держите. Хватайте своё барахло — и вон из гостиницы.

— Второй раз за день, — усмехнулся Оксиль.

Портье, продолжая улыбаться, развёл руками:

— От лица администрации выражаю своё сочувствие, господин Раденели, но вам и в самом деле придётся покинуть наш отель. Вы сняли номер на пять суток? Оставшиеся деньги будут вам возвращены.

Оказавшись на улице, Оксиль изучил свой паспорт вдоль и поперёк. Ничего нового в нём не прибавилось, кроме штампа о разводе. Развод, конечно, не поощряется — семейные ценности, духовные скрепы и всё такое — но вовсе не является свидетельством неблагонадёжности! И кто, интересно, позвонил в гостиницу и натравил на него портье вместе с полицией? Бывший тесть? Зачем ему это?

Дальнейшие попытки Оксиля заселиться в другие отели неизменно оканчивались неудачей. Администраторы вежливо (или не очень вежливо) указывали ему на дверь. Пришлось снять квартиру, причём в самом неблагополучном районе столицы — хозяин-алкоголик даже не поинтересовался документами. Обставленное старой рассохшейся мебелью жильё было грязным и кишело тараканами, но на лучшее рассчитывать не приходилось.

Оксиль занялся поисками работы. Опасаясь повышенного внимания кадровиков к своему сомнительному паспорту, он выбирал самые непрестижные вакансии и надолго не задерживался ни на одном месте — с души воротило. Ему довелось поработать и дворником, и "ходячей рекламой", и уборщиком в ветеринарной клинике. Он подумывал о замене паспорта и не спеша, обстоятельно разыскивал изготовителей поддельных "ксив".

Но тут случилась настоящая беда. Во время падения огневий (Оксиля в тот момент дома не было) сгорела хибара, где он ютился. Таким образом, пропал и гонорар за устранение Роррима — Оксиль по понятной причине не положил деньги в банк, а хранил наличные в тайнике под полом в своей комнате. В результате он остался и без денег, и без жилья.

Впервые за годы зрелости Оксиль впал в отчаяние. Близких друзей у него не было — не нажил при своей нелюдимости. Просить помощи у Риды? Самолюбие не позволит. Идти на поклон к бывшему тестю? Ещё чего не хватало! И он отправился куда глаза глядят, рассчитывая лишь на везение.

Трущобы, где Оксиль обитал в последнее время, располагались на самой окраине столицы. Сразу за ними начиналась безлюдная болотистая земля, которая тянулась чуть ли не до другого регионального центра. Пройдя с десяток километров по этой неуютной и негостеприимной местности, оголодавший, уставший и изъеденный гнусом Оксиль наткнулся на табор кочевников.

Эти люди путешествовали по всей огромной стране, их фургоны и палатки можно было встретить и среди продуваемых ветрами гранитных скал востока, и на побережье ласкового моря на юге, и в дремучих лесах севера, где огневья выпадали редко. Время от времени то одна, то другая парламентская фракция издавала законопроект о принуждении кочевников к оседлости. Документ большинством голосов принимался на очередной сессии, передавался на подпись Председателю… и неизменно клался им под сукно. Ходили слухи, что Председатель сам был из кочевников — по крайней мере, имел какую-то часть их крови — и прекрасно понимал, что никакой закон не вынудит этот народ отказаться от постоянных переездов с места на место. Говорили и другое: у Председателя когда-то, в дни молодости, была любовница-кочевница. И якобы она знает о главе Державы нечто такое, о чём он сам предпочёл бы навсегда забыть. Конечно, Председатель мог бы дать распоряжение ДВБ разыскать старуху и ликвидировать её (или, по крайней мере, засадить в камеру-одиночку какой-нибудь спецтюрьмы), но он верит в мистику, в частности, в то, что пожилые кочевницы владеют колдовством и способны навести смертельную порчу на любого человека, даже не видя его. Потому-то бывшая любовница Председателя и гуляет до сих пор на свободе. Такие разговоры вели между собой обыватели приглушёнными голосами.

Кочевники поначалу приняли Оксиля в штыки. Молодые мужчины из табора даже предложили сразу его зарезать — "чтоб не думать". Старуха Усумине утихомирила горячих парней и призвала Оксиля к себе. Она учинила ему допрос с пристрастием, повелев глядеть ей прямо в глаза. Оксиль, который очень скептически относился к нелепым россказням о способностях старых кочевниц к гипнозу, спокойно ответил на все вопросы, после чего был объявлен "своим" и отпущен.

Авторитет Усумине в таборе был так велик, что те же самые мужики, которые только что готовы были вспороть Оксилю брюхо своими кинжалами, теперь дружески хлопали его по плечу и улыбались ему, сверкая серебряными зубами. Поскольку Оксиль умел управлять как водным, так и наземным транспортом, его заботам поручили старую ржавую амфибию с крытым брезентом кузовом, которая служила и домом, и офисом вожаку Убенару — младшему брату Усумине. Он свёл дружбу со многими кочевниками, а один из них, ушлый парень по имени Ядрик двадцати пяти лет от роду, которому довелось уже отсидеть срок за кражу, объяснил, что не так с оксилевым паспортом.

— Ксива твоя фуфлыжная. — он ткнул пальцем с обгрызенным ногтем в штамп о разводе. — Зырь на чекуху! Уголки малой рамки — с чёрными треугольничками, догоняешь?

— Догоняю, — кивнул Оксиль.

— Вот оно самое и есть. Во всех конторах первым делом их срисовывают, треугольнички эти. В наличии — значит, замазанный.

"Ай да бывший тестюшка", — подумал Оксиль.

— Ничего, не кипишуй, Ксилик! — ободряюще хохотнул Ядрик, видя его помрачневшее лицо. — Ксиву тебе справим новую, чистую. С ней хоть в мусорские министры возьмут!

Вскоре Оксиль и в самом деле получил новый паспорт, без штампов как о женитьбе, так и о разводе. Большинство кочевников обходилось вообще без документов, их имели лишь те, кто волей-неволей имел дело с властями — например, водители…

…Оксиль и не заметил, как задремал. Разбудил его резкий автомобильный гудок — оказалось, во сне он опёрся о руль и случайно надавил на клаксон. Он вскинулся, ошеломлённо посмотрел по сторонам. Старуха Усумине по-прежнему спала в своём кресле. Сзади в кузове завозился Убенар, выругался сонным голосом. В треснутом зеркале заднего вида мелькнуло что-то яркое. Оксиль потряс головой, открыл дверцу и высунулся из машины. Километрах в трёх позади на землю медленно, словно огромные хлопья небывалого пламенного снега, падали сверкающие капли. Огневья! Он неистово заколотил по клаксону, будя табор.

х х х

Амфибия прыгала по колдобинам, а когда её колёса попадали в вонючие мутные лужи, то взметала по бокам грязно-коричневые веера. Натужно ревели изношенные моторы грузовиков, автобусов и пикапов. Побег от огневий длился уже второй час. Пламенные осадки накатывали сзади, с востока; на севере тянулась цепь болотистых озёр, непреодолимая для большинства транспортных средств, которыми располагал табор; на юге же возвышалась каменная стена — порог огромного сброса. Направление выбирать не приходилось — только на запад…

Убенар сидел рядом с Оксилем и время от времени ругался вполголоса. Каждые пять минут он привставал и высовывался из люка в брезентовой крыше, чтобы проверить, не отстала ли какая-нибудь машина. Плюхнувшись на сиденье после очередной контрольной вылазки, он прохрипел:

— Ядрик — паскуда!

— Почему? — равнодушно спросил Оксиль, весь сосредоточившийся на управлении амфибией.

— Это ведь он выбрал место для ночного привала. Крысиная нора какая-то, а не стоянка!

— А разве… — начал было Оксиль, но тут снаружи послышался отчаянный сигнал. Убенар высочил в люк и заорал кому-то сзади:

— Подберите Ядрика!

— Что случилось? — крикнул Оксиль.

— Его пикап заглох!

В боковом зеркале Оксиль увидел, как из кузова рыжего пикапа выскакивают люди. Размалёванный граффити автобус, который ехал чуть впереди, остановился.

— Вахрати их подберёт, — крикнул он Убенару. Тот не ответил: по-прежнему торчал в люке. — Садись, а то ударишься.

— Ай, ай, ай! — запричитал вожак.

— Что такое?

— Ядрик опять полез в кабину! Что ему там понадобилось, засранцу? — Убенар добавил непечатное ругательство.

— Да садись же ты!

Раздался взрыв, и на земле перед амфибией на мгновение обрисовалась её уродливая тень. Убенар взвизгнул.

— Пикап взорвался!

— Ядрик успел вылезти?

— Не знаю…

Вожак плюхнулся на сиденье и то ли застонал, то ли зарыдал. Оксиль стиснул зубы и ещё прибавил газу.

Впереди вспыхнули два ярких прожектора. Оксиль буркнул:

— Это ещё что за хрень?..

Свет слепил глаза, но Оксиль и не подумал снизить скорость. Из чёрного мрака под прожекторами выдвинулись две решётчатые башни с воротами, от которых вправо и влево тянулся бетонный забор. На обеих металлических створках сверкнули армейские эмблемы.

— Воинская часть, по ходу, — сплюнул Оксиль.

— Тормози! — крикнул Убенар.

— Ещё чего!

— Они нас расстреляют!

— Сгореть лучше?

Оксиль стиснул зубы и направил машину в самую середину ворот, даже не думая, справится ли амфибия в качестве тарана со створками. Убенар приготовился к удару — ухватился за ручку на передней панели. Они не поверили своим глазам, когда ворота вдруг приглашающе распахнулись.

— А чё это?.. — выдохнул Убенар.

Не ответив, Оксиль пролетел через ворота. Навстречу выбежал какой-то капрал, замахал руками, указывая вправо, на огромное сооружение вроде пакгауза. Оксиль немедленно повернул рулевое колесо. Амфибия, чадя выхлопом, въехала под металлическую крышу. Не прошло и двух минут, как подтянулись и остальные машины табора. А ещё через минуту огневья уже падали вокруг пакгауза, рассыпаясь искрами и поджигая немногочисленные остатки сухой травы.

х х х

Табор разместился в пакгаузе, заняв больше половины его площади. Женщины перекрикивались между собой и умудрялись при этом заниматься сразу несколькими делами — кормили детей, перекладывали барахло и, совершенно не смущаясь, справляли нужду возле машин или переодевались. Мужчины, дымя папиросами и бросая взгляды на прелести своих подруг, проверяли состояние транспортных средств.

Пострадавших не было. Кочевники лишились только одной машины, которой управлял Ядрик. Как оказалось, он успел-таки в последнюю секунду, прихватив из обречённого пикапа заначку "дури", запрыгнуть в автобус Вахрати. Ядрик получил нагоняй с тумаками от Убенара, притворно похныкал, лицемерно пожаловался окружающим на жестокость "старпёра" и тут же улизнул разведывать, что да как — к тому времени выпадение огневий пошло на убыль, а молодой кочевник умело увёртывался от сгустков плазмы. Вернувшись в пакгауз, он прямо с порога выпалил:

— Усекаете, почему вояки нас пустили? Ихний полкан — тоже из наших, из братков кочевых. Когда мы подвалили, он как раз на башне чалился и приказал отворить ворота…

— Ядрик, ты, по обыкновению, несёшь чушню, не ведая истины, — насмешливо оборвал его Убенар. — Полковник Патезикса и вправду из кочевников, но хрен бы он сам допустил нас на территорию части. Просто сейчас здесь находится комиссия какого-то важного комитета — проверяют армейских на предмет неуставных отношений, соблюдения санитарных норм и пищевого рациона.

— Дык я и хотел за комиссию побазарить, а ты меня заткнул! — обиженно протянул Ядрик.

Убенар только махнул рукой и сказал Оксилю, копавшемуся в двигателе амфибии:

—Патезикса зубами скрипит — говорит, что если бы не звонок из столицы, из военного министерства — погнал бы он этих комитетчиков ссаными тряпками… Особенно ему обидно, что у них там девка всем заправляет, в комиссии-то. Типа главная… А вот и она, кстати.

Оксиль поднял голову. В пакгауз вошла молодая женщина. Это была Зеола Геваста.

х х х

— Меньше всего ожидала встретить тебя здесь, — сказала Зеола. — Каким ветром тебя занесло в табор?

— Долгая история, — сказал Оксиль.

— Тогда начинай прямо сейчас. Моя работа окончена, и я уезжаю в столицу

— Одна? Я слышал, что вас здесь целая комиссия.

— Они уже убыли на служебном амфибусе. У меня — своя машина. Так что́ с тобою произошло?

Огневья давно ушли на запад, и бывшие одноклассники беседовали на краю пустынного плаца воинской части, под сенью стального навеса над командирской трибуной. В плане одежды парочка представляла собой резкий контраст: строгий деловой костюм серого цвета у Зеолы и аляповатый кочевничий наряд — рыжая кожаная куртка с меховой опушкой и зелёные брюки —у Оксиля.

— Куда ты сейчас направляешься? — вместо ответа спросил Оксиль.

— В столицу, надо сдать отчёт. А потом — домой.

— Вот уж не думал, что наши власти озабочены правами военнослужащих рядового состава.

— По большому счёту это имитация. Но пока приходится соблюдать видимость демократических норм.

— Кому приходится?

— Всем, включая Председателя.

— Почему "пока"?

Зеола усмехнулась.

— Пока народ ещё не готов полностью лечь под диктатуру.

— Даже так — диктатура?

— А ты что же, ничего вокруг себя не замечаешь?

— Я не интересуюсь политикой.

— Тогда жди, что очень скоро политика заинтересуется тобой.

Оксиль вспомнил бывшего тестя и не нашёлся, что сказать.

— Чего замолчал?

— Я поеду с тобой, — решительно сказал Оксиль. — По дороге расскажу, в какую историю влип, и ты мне что-нибудь посоветуешь.

— Значит, бросаешь своих новых друзей?

— Нет, освобождаю их от себя.

— Ты сказал, что у них водители наперечёт. Кто же тебя заменит за рулём?

— Один юный гопник. В его пикап угодило огневье.

х х х

Двухместный лёгкий вездеход Зеолы катил по каменистой степи. После древнего рыдвана, которым правил Оксиль в таборе, поездка на новенькой машине с исключительной плавностью хода воспринималась им как полёт.

Зеола выслушала его рассказ и сказала:

— А ты, Раденели, оказывается, полон сюрпризов. Кто бы мог подумать, что из такого тихони вырастет киллер?

— Не путай тихоню с ботаником, — усмехнулся Оксиль.

— Не знала, что ты мизантроп.

— Я не мизантроп. Я не испытываю ненависти к людям.

— Даже к своим жертвам?

— Работа такая.

— Ну да, ну да, — Зеола покивала головой. — И какие у тебя планы? Зачем ты вообще сбежал из табора?

— Хочу попробовать вернуться к нормальной жизни. Надоело кочевать. Тем более что мне справили новый паспорт.

— Вот что. Пока поживёшь у нас, — сказала Зеола тоном, не терпящим возражений.

— Зачем? — удивился Оксиль.

— Затем, что я не прощу себе, если мой бывший одноклассник сгинет по своей дурости в бурном океане жизни.

— Зеола, я уже большой мальчик!

— Большой, но… не очень осведомлённый. Тебе надо пообщаться с моим отцом. Правда, он сейчас в отъезде…

— Что-то я запамятовал, кто он у тебя?

— По специальности — астроном.

— Самое время смотреть на звёзды.

— Я сказала — по специальности. А вообще отец занимается политологией.

— Политологией? Мне хватило бывшего тестя. Он, знаешь ли, тоже имеет отношение к политике.

— Разница между политологом и политиком — такая же, как между психиатром и… его пациентом.

— Психиатры нередко сами становятся психами, — буркнул Оксиль.

х х х

Семейство Геваста имело жительство в посёлке, состоявшем из островных усадеб — наподобие того, в каком Оксиль раньше жил с Ридой. Правда, остров Геваста был раза в три больше, и дом уходил не только вверх на три этажа, но и на два уровня под землю. Он выглядел как нагромождение огромных коробок из бетона и стекла, но не производил впечатление безобразной фантазии архитектора-кубиста.

Дом окружали разбухшие от воды огнестойкие деревья и кустарники. Слева от него, на свободном от растительности участке, играли в песочнице дети — мальчик лет пяти и девочка лет четырёх. Ещё одна девочка постарше сидела в огромном шезлонге и сосредоточенно изучала большую красочную книжку.

— Мои племянники, — сказала Зеола. — старшая Кевира, малыши в песочнице — Куйана и Куддал.

Из дома вышла молодая беременная женщина в объёмистом балахоне. Приложила ладонь к глазам, прикрывая их от солнца, и посмотрела на приближающихся Зеолу и Оксиля.

— Невестка, Барга, — прошептала Зеола. — Довольно глупая, ты не обращай внимания.

Вслед за беременной женой на крыльцо вышел Занк. Удивлённо-радостно крякнул, увидев сестру в компании Оксиля.

— Ксилик! Откуда?

— У меня спроси, — сказала Зеола.

Оксиль и Зеола подошли к крыльцу. Занк обменялся с ним рукопожатием и представил гостя супруге:

— Барга, это Ксиль, наш с Зеолой школьный друг.

Широкое лицо Барги расплылось в улыбке, она пропищала:

— Здрасьти!

Оксиль молча поклонился и поцеловал пухлую ручку. Барга засмущалась и захихикала.

С площадки донёсся негодующий визг. Барга посмотрела в ту сторону.

— Куддик, не бросайся в Кану песком! Извините… — она торопливо, переваливаясь, пошла по каменной дорожке к площадке. Зеола проводила её взглядом и спросила у брата:

— Папа дома?

— Нет, будет к вечеру. А что…

— Ксиль поживёт у нас какое-то время.

— Зачем? — удивился Занк. — Нет, я не в том смысле… Ксилик, живи, конечно… Просто  хотелось бы знать…

— Я тебе расскажу, — сказала Зеола. — Только устрою гостя. Пойдём, Ксиль.

Они вошли в просторный холл. Широкая винтовая лестница вела на верхние и на нижние этажи. Вслед за Зеолой Оксиль стал подниматься по ней.

— А папа в курсе? — озабоченно крикнул Занк им вдогонку. Его сестра не ответила, только негромко сказала Оксилю:

— Уже что-то заподозрил. Труслив, как заяц.

— Не труслив, а осторожен, — поправил её Оксиль. — Он и в школе был таким. Зеола, может, ты зря это затеяла? Ещё не известно, как отреагирует на моё появление ваш отец.

— Не нервничай и следуй за мной.

 

Часть 4

— Молодец, Кевирочка, — похвалил Окиль. — Только испуг надо изображать немножко по-другому. Не хватайся за голову, а вздрогни. И не кричи протяжно, а просто ахни. Ну, представь себе, что кто-то рядом неожиданно чихнул. Помни: твоя Фериана знает от своего папы-торговца, что где-то в замке прячется таинственный хозяин, и заранее готова к тому, чтобы услышать его голос. В общем, произносишь реплику, слышишь ответ Иналлина… в смысле, лесного Зверя, пугаешься, и — пошёл дальше твой текст. А ты, Иналлин, не завывай. Рупор сам по себе делает твой голос гулким. Понял?

Девятилетний Иналлин, который прятался за задником, изображавшим покои средневекового замка, поднёс ко рту рупор и произнёс:

— Угу!

— Очень хорошо. Готовы? Ещё раз… и-и-и, начали!

Наряженная в старинное девичье платье Кевира заговорила, помахивая зажатым в руке искусственным цветком с огромными фиолетовыми лепестками:

— Какой гостеприимный хозяин живёт в этом таинственном замке! Жаль, на глаза не показывается, некого мне поблагодарить за угощение!

Иналлин заговорил в рупор:

— Я вовсе не хозяин вам, прекрасная Фериана! Вы отныне — повелительница моя, а я ваш верный слуга!

Кевира довольно натурально вздрогнула и ойкнула. Оксиль одобрительно кивнул.

— Кто это? — испуганно заговорила девочка. — Это вы, мой добрый господин?

— Вы — моя госпожа! Рад буду служить вам и исполню любое ваше повеление!

— Любое? — уточнила Кевира.

— Любое… кроме одного. Не просите отпустить вас в родимый дом.

— Я повинуюсь вам, господин мой добрый. Но всё же… — Кевира мастерски выдержала паузу. — отчего вы не хотите отпустить меня?

— Не смел бы я препятствовать вам, Фериана. Но если вы покинете меня, то умру я от тоски… — Иналлин не выдержал и хрюкнул от смеха прямо в рупор. Кевира в негодовании топнула ногой:

— Дурак! Всё испортил!

— Стоп-стоп-стоп! — сказал Оксиль. — Иналлин, в чём дело?

— Фериана — глупая какая-то. Набрала бы в замке золота и драгоценных камней и ушла бы к себе домой. И Зверь ничего ей не сделает, потому что помрёт.

— Ты сам глупый! — крикнула Кевира.

— Тихо, ребята! — сказал Оксиль. — Понимаешь, Иналлин, у Ферианы очень доброе сердце. Она не может позволить, чтобы кто-то из-за неё умер, пусть даже лесной Зверь. Ведь он тоже добрый, хоть и ужасный на вид. Вы же прочли всю пьесу и знаете, чем дело кончится. Давайте-ка ещё раз прогоним эту сцену, и на сегодня достаточно.

На этот раз всё прошло без сучка и задоринки. И когда по завершении Оксиль зааплодировал, к нему присоединился кто-то ещё.

— Дедушка! — радостно крикнула Кевира. Она мгновенно вышла из образа и, путаясь в длинном подоле платья, ринулась к высокому пожилому мужчине представительного вида, который стоял в дверях кинозала, временно превращённого в любительский театр. Иналлин, смущённо вертя в руках рупор, поклонился:

— Здравствуйте, господин Геваста!

— Привет, Иллин… — мужчина, придерживая левой рукой повисшую на нём Кевиру, помахал свободной правой юному актёру. — А вы, наверное, господин Раденели? Очень рад познакомиться.

— Взаимно, господин Геваста, — Оксиль подошёл к отцу Зеолы и Занка и пожал протянутую руку.

— Ярин, просто Ярин.

— Оксиль.

— Когда моя внучка соизволит отпустить меня, — сказал Геваста-старший. — Милости прошу ко мне в кабинет. Побеседуем, если не возражаете.

— Разумеется, — кивнул Оксиль.

х х х

— Итак, вы, Оксиль — невостребованный драматург, безработный антрепренёр, а по совместительству — наёмный убийца. Я бы ни секунды не потерпел ваше пребывание в доме, где живут мои дети и внуки, если бы не доверял всецело Зеоле. Она поставила меня перед фактом, что пригласила вас пожить здесь. А вашу историю рассказала только сейчас... Коньяк?

— Благодарю, воздержусь.

Геваста наполнил свой бокал из резного хрустального графина.

— Откровенно говоря, до обстоятельной беседы с дочерью у меня был соблазн выставить вас взашей. Но позже я подумал, что вы можете оказаться нам полезны. Вы в меру циничны и прагматичны.

— Благодарю за комплимент, Ярин. Но всё-таки, вам — это кому?

Отец Зеолы сделал глоток, поставил бокал на стол и оценивающе посмотрел на Оксиля.

— Насколько я знаю, вы далеки от политики, хоть и являетесь зятем самого Динока Мишокона.

— Бывшим.

— Да-да, разумеется. Что ж, проведём небольшой семинар. Что вы думаете о нашем государстве?

Оксиль усмехнулся.

— Стараюсь вообще о нём не думать.

— По-вашему, у нас сплошные тишь да гладь? Никаких проблем?

— Ну, я так не говорил. Проблемы существуют, конечно… Полицейщина, цензура…

— Уже неплохо. Да, ведь с цензурой вам наверняка приходилось иметь дело.

Геваста откинулся на спинку кресла и заговорил:

— Буду краток. Державу разъедает коррупция. Председатель Ахбиро́ш фактически отменил выборы и несменяемо находится у власти уже полтора десятилетия, и все его дружки и знакомые, которых раньше вообще никто не знал, стали богатейшими людьми Мира. Они получили в полное своё распоряжение наиболее прибыльные предприятия в ключевых отраслях экономики, причём не на законных основаниях, а путём поистине бандитских "отжатий". Дружки Председателя владеют дворцами, огромными земельными территориями, самыми дорогими спортивными клубами... Это — первое. Второе. Разворовываются миллиарды под предлогом борьбы с огневьями и последствиями их выпадений. При этом эффективность данной работы стремится к нулю. Бюджет тратится на самые нелепые и безнадёжные проекты, например, на изменение орбиты Луны. Третье. Галопирует рост социального неравенства. Соотношение между уровнями доходов самых богатых и самых бедных граждан выросло за последние несколько лет почти на тридцать процентов. Четвёртое. Народ развращён пропагандой в масс-медиа, в частности, ура-патриотическими ток-шоу и примитивными телезрелищами. Создавая данные информационные продукты, телевизионщики следуют прямым указаниям администрации. И, наконец, пятое. Увеличивается агрессивный тон в отношениях с другими странами. А учитывая то, что Держава обладает самыми мощными вооружёнными силами в Мире…

— Извините, Ярин, перебью. Категорически не верю в возможность большой войны.

— Вы не верите, а Председатель не только верит, но и подсознательно… а может, и сознательно её желает. А теперь представьте себе человека из самых низов, ничем не примечательного, не блещущего умом, обременённого детскими комплексами и обидами, который волею случая и "серых кардиналов" предыдущей администрации оказался на вершине власти.

— Насколько я понимаю, вы находитесь в оппозиции к нынешней администрации…

— Легальной оппозиции у нас давно уже нет. Как нет независимой прессы, обратной связи между народом и правительством, свободных выборов и многого другого. Действовать законными методами мы уже не имеем возможности. А страну надо спасать, причём срочно.

Геваста замолчал и задумчиво посмотрел на Оксиля.

— Кажется, я понял, зачем я вам понадобился, — пробормотал тот.

— Не надо делать поспешных выводов.

— А какой вывод я мог ещё сделать? Я обладаю только двумя специальностями. Вряд ли вам понадобятся мои театральные связи и услуги антрепренёра.

— Многие из нас не уверены, что устранение Председателя радикально решит проблему.

— Из вас? Вы только что сказали, что оппозиции в Державе не существует.

— Я говорил о легальной оппозиции. Будьте, пожалуйста, внимательны.

— Постараюсь. Значит, многие не уверены. А вы?

— Я скорее склоняюсь к противоположной точке зрения. Система полна противоречий, разные ветви власти и их руководители пребывают в состоянии до зубов вооружённого мира между собой. Если Председатель исчезнет, борьба бульдогов под ковром выйдет наружу и может спровоцировать гражданскую войну. Но другого выхода я, увы, не вижу.

х х х

Прошло несколько дней. Премьера пьесы-сказки "Цветок лесного Зверя", в которой были заняты практически все местные дети в возрасте от восьми до десяти лет, прошла с успехом, и жизнь в посёлке затихла.

Ярин Геваста больше не заговаривал с Оксилем на тему спасения отечества. Он вообще редко появлялся в поместье. У Оксиля даже сложилось впечатление, что отец Зеоны пожалел о том, что разоткровенничался с ним. А тут ещё Занк начал посматривать косо на своего бывшего одноклассника, разговаривал с ним лишь по необходимости и сквозь зубы. Как-то Оксиль случайно услышал обрывок его беседы с сестрой. Угрюмый бубнёж Занка он не разобрал, но Зеола довольно резко оборвала брата, сказав, что "Ксиль останется здесь так долго, как пожелает".

Оксиль старался пореже попадаться на глаза Занку. Вскоре его жене подошло время рожать, и её увезли на "скорой помощи" в ближайший родильный дом. Занк уехал вместе с Баргой, а перед этим отравил детей в лагерь отдыха. Таким образом, Оксиль остался один — Зеола с утра до ночи занималась своими делами к комитете.

Как-то он просматривал "Городской вестник" — скорее по привычке, чем в расчёте найти завуалированное объявление о заказе. Но оно имелось: опять кому-то потребовался репетитор по грамматике и чистописанию для очередного одарённого ребёнка…

"И как прикажете поступить?" — подумал Оксиль. После раскрытия покушения на Роррима ему следовало бы сидеть тише воды, ниже травы. Нельзя исключать, что бывший тесть и его приятель Тардул продолжают держать его в поле зрения. С другой стороны… Оксиль чувствовал, что соскучился по своей тайной работе. "Неужели мне нравится убивать? Или это просто жажда адреналина?" Он так и не смог ответить на этот вопрос. А вечером покинул имение семейства Геваста на лёгком одноместном катере.

В ближайшем островном городке Оксиль, как обычно, отыскал будку телефона-автомата и набрал указанный в объявлении номер. Когда он представился репетитором, на другом конце провода мужской голос сказал:

— Нашего одарённого мальчика вы увидите сегодня вечером, в восемнадцать часов, по третьему телевизионному каналу. Он будет гостем передачи "Популярная наука".

— Персона важная?

— Высший уровень.

— Сроки?

— Чем скорее, тем лучше.

— Сто двадцать тысяч. Аванс — половина, не позднее завтрашнего полудня, банковский чек отправить срочной почтой на столичный главпочтамт, абонентский ящик 18-022. Остальное — после исполнения.

— Принято.

Вернувшись в поместье, Оксиль до самого вечера не выходил из предоставленной ему комнаты. В положенное время включил телевизор. Ведущий передачи "Популярная наука" представил зрителям гостя — известного астронома, члена-корреспондента Академии наук Ярина Гевасту.

х х х

Небольшой правительственный самолёт, раскрашенный в цвета флага Державы, коснулся своими шасси свежеположенного асфальта взлётно-посадочной полосы. Пилот включил реверс, и воздушный корабль, замедляя ход, приблизился к недостроенному корпусу аэровокзала, сверкающему стеклом и металлом. Сбоку от новостройки стояло наполовину развалившееся старое здание, затянутое полотном фальшфасада. Вокруг расстилалась тундра, продуваемая холодным северным ветром; на востоке, над сопками, стояла огромная полная Луна. Её фиолетовые прожилки слабо поблёскивали сквозь мутноватую светло-сизую атмосферу.

Самолёт замер у нового корпуса; выдвинувшийся трап лёг на асфальт. К трапу суетливо подбежал низенький плотный человечек в толстой кожаной куртке и ватных штанах. Вслед за ним к самолёту подъехал длинный микроавтобус-вездеход с четырьмя парами колёс.

Первым на трап ступил господин Каталай, министр по делам Севера — полный мужчина с продолговатым лицом, одетый в долгополую куртку с капюшоном. Он не спеша, храня достоинство, спустился по ступенькам и пожал руку встречающему в кожаной куртке, который представился заместителем главы местной администрации Дачером.

— А где сам глава? — недовольно спросил Каталай.

— На объекте он, господин министр, в обсерватории, — угодливо затараторил Дачер. — Готовит встречу.

— Небось в последний момент, как всегда, обнаружились недоделки?

— Нет-нет, всё готово… Только асфальт положить осталось. Здравствуйте, господа, рад приветствовать вас в наших краях!

На асфальт взлётно-посадочной полосы ступили другие прибывшие — заместитель министра строительства Шугадан, председательница парламентского комитета по науке Малунета и известный учёный-астроном Геваста.

— Прошу вас, господа! — Дачер замахал рукой, приглашая прибывших в микроавтобус. Убедившись, что высокие гости разместились в комфортабельном салоне, сам занял переднее сиденье рядом с водителем. Автобус тронулся и, обогнув новое здание аэровокзала, покатил по мёрзлой северной земле.

Каталай, Шугадан и Малунета то и дело обменивались репликами, восхищаясь пейзажем. Геваста же молча смотрел в окно. Наконец парламентская дама обратила внимание на игнорирующего беседу астронома.

— Господин Геваста, почему у вас такой кислый вид? Вас не радуют здешние красоты?

— Хочу напомнить, госпожа Малунета, что всего несколько дней назад я похоронил четырнадцать своих любимых учеников.

— Ах, да, извините, я как-то забыла… Они, кажется, погибли в автокатастрофе?

— Именно так.

Каталай сказал:

— Вот и будет мёртвым память, а живым — утешение. Скоро увидите, какую роскошную обсерваторию мы вам здесь отгрохали.

— Мне?

— Я имею в виду всю Державную науку, которую вы представляете. Зеркало телескопа — десять с половиной метров!

— Обсерватория — это, конечно, замечательно. А как насчёт условий жизни местных жителей?

— При чём здесь местные жители?

— При том, — подал голос Шугадан. — что господин Геваста видит всё в чёрном цвете. Нарочно выискивает недостатки.

— А их и выискивать не надо. — сказал Геваста. — Почти восемьдесят процентов домохозяйств региона не имеют водопровода и канализации. Ещё больше — парового отопления.

— Откуда такие данные? — нахмурился Каталай.

— Из статистического бюллетеня, закрытого, — Геваста подчеркнул последнее слово. — А ведь регион — один из самых богатых: титановые рудники…

— И что же? — возмутилась Малунета. — Значит, не надо строить научные объекты? Для вас же старались!

— Не тратьте свой пыл, госпожа Малунета, — махнул рукой Каталай. — Бесполезно. Господин Геваста всё равно не оценит. Ему лишь бы покритиковать власти…

— Моя критика несправедлива?

— Мы постоянно работаем над улучшением условий жизни народа! — с пафосом произнёс замминистра строительства. — Вы некомпетентны в данном вопросе, а выступаете с претензиями! Я же не лезу в вашу астрономию, потому что ни черта в ней не понимаю.

— А мне и не нужно быть компетентным. Я просто умею наблюдать и делать выводы. Вот как сейчас. Да вы посмотрите сами!

Микроавтобус проезжал мимо небольшого поселения. Оно в основном состояло из уродливых каменных бараков. В некоторые окна вместо стёкол была вставлена фанера. Между домами торчали будки сортиров, кое-как собранных из листов шифера. Повсюду на верёвках сушилось разноцветное тряпьё.

— Всему своё время, — пожал плечами министр. — И до здешних мест у нас руки дойдут. Страна-то большая!

— Не о том вы думаете, господин учёный, — обиженно-капризным голосом протянула Малунета. — Вам надо заботиться о приоритете державной науки!

— Благодарю за совет, — сухо ответил Геваста.

Бараки сменились небольшими коттеджами, окружёнными жалкими подобиями садиков.

— Вот, видите? — воскликнул Шугадан. — Каждый дом выстроен по индивидуальному проекту, предоставляются льготные условия ипотеки…

— И многие ли местные жители могут позволить себе взять ипотеку даже на льготных условиях? — спросил Геваста. —Я насчитал шестнадцать коттеджей. Насколько мне известно, в данном населённом пункте проживает около полутора тысяч человек…

— Всему своё время, — раздражённо повторил Шугадан.

Микроавтобус выехал на небольшую забетонированную площадь и остановился. Её окружали двухэтажное здание городской администрации с развевающимся на крыше флагом, церковь, магазин и школа со следами быстрого и небрежного ремонта. Возле последней приезжие увидели толпу детей и учителей с букетами цветов. Сидевший впереди Дачер обернулся, отодвинул стекло, отделявшее его от салона, и почтительно произнёс:

— Приехали, господа! Наши ребята организовали вам торжественную встречу.

— По собственной инициативе, конечно, — пробормотал Геваста.

х х х

Программа упомянутой торжественной встречи высоких гостей включала в себя концерт, организованный силами школьников (несколько патриотических песен, народные танцы, гимнастическая пирамида), посещение краеведческого музея, молебен в церкви за счастье и процветание Державы и лично господина Председателя. Завершилась встреча небольшим фуршетом в здании администрации — без крепкого алкоголя, дабы столичные чиновники не упились раньше времени и не потеряли способности передвигаться: всё-таки главной целью визита было открытие новой обсерватории, возведённой в одиннадцати с лишним километрах от поселения.

Несмотря на предосторожности и постоянные одёргивания Малунеты, Каталай и Шугадан умудрились-таки изрядно набраться. Их разместили в удобных гостевых апартаментах в здании администрации, а церемонию торжественного открытия обсерватории отложили до завтра. Геваста решил прогуляться. Он спустился в вестибюль, надел куртку и уже подходил к входной двери, но тут его нагнал запыхавшийся и раскрасневшийся Дачер.

— Куда вы, господин Геваста?

— Выйду немного подышать свежим воздухом.

Дачер испуганно зашептал, ухватив астронома за рукав:

— Не ходите, не надо!

— Почему?

— Мне не нужны неприятности!

— Какие ещё неприятности?

Замглавы администрации захныкал:

— Ну, посидите здесь, господин учёный! Или выйдите подышать во внутренний дворик, там безопасно!

— У вас по улицам бродят хищники?

— Нет, но… Останьтесь, прошу вас! Или, на крайний случай, возьмите провожатого!

Геваста посмотрел на скривившееся лицо Дачера и тихо спросил:

— Что, всё настолько плохо?

х х х

Короткая северная ночь закончилась, можно сказать, не успев начаться. Всего через три с лишним часа после заката огромный эллипс Солнца тяжело поднялся из-за северо-восточной части горизонта, ведя за аккреционный хвост, словно за руку, раскалённый бело-голубой шарик Звезды. Багровый луч проскользнул через щель между плотными шторами и лёг на лицо астронома, мгновенно разбудив его. Геваста заворочался на широкой кровати, взял с тумбочки наручный хронометр и с досадой выругался вполголоса: он не проспал и двух часов. Слишком большое впечатление на него произвёл случай во время ночного пешего путешествия по окрестностям.

Гевасте удалось-таки отделаться от Дачера и отправиться на прогулку в одиночестве. Он миновал "зажиточный" квартал, где почти из всех коттеджей доносилась музыка — их обитатели смотрели ежегодный концерт "Голоса Державы" — и углубился в лабиринт бараков. Здесь музыки было не меньше, но вокал телевизионных певцов смешивался с воем исполнителей блатняка и попсы, что доносился из дешёвых хрипящих магнитофонов.

Несмотря на понизившуюся к вечеру температуру, возле бараков было полно народу. Мужчины в возрасте, матерясь, сражались за дворовыми столами во что-то азартное, хлестали дешёвое пойло из бумажных кульков и гранёных стаканов. Женщины сидели на каменных лавочках, подложив под зады что-нибудь мягкое, лузгали семечки и сплетничали — опять-таки матерясь. Вокруг бараков, сортиров и сараев бегали болезненного вида дети — играли то ли в прятки, то ли в догонялки. Люди подчёркнуто не обращали внимания на Гевасту — он видел, как они, мельком взглянув на чужака, тут же отводили глаза.

И вдруг пронзительный женский вопль перекрыл все остальные звуки. Поселение словно замерло на секунду, а потом головы повернулись в ту сторону, откуда он раздавался. Геваста увидел, как распахнулась ржавая дверь в одном из бараков. Из него, шатаясь, вышла кое-как одетая женщина с ребёнком на руках, закутанным в цветастые тряпки. Её перекошенное лицо было страшно. Кривя рот, она закричала срывающимся голосом:

— Унрия! Унрия моя! Унрия!

Откуда-то сверху спикировала мойра. Хлопая крыльями, она заметалась перед лицом женщины, визжа:

— Мама-а-а-а!!!

Геваста застыл на месте, не в силах оторвать взгляд от этой жуткой троицы. Из разговоров сбегающихся поселян он узнал, что пятилетняя дочь женщины страдала тяжёлой формой анемии, которая развилась из-за скверного питания.

Память услужливо вытолкнула из своих недр картину: мать с мёртвой сестрой на руках, пятьдесят восемь лет назад. Рот матери широко открыт, но она не кричит, а как будто отхаркивается. А за окном уже мечется мойра с лицом Ярмине…

Геваста не помнил, как вернулся в здание администрации. Зашёл на безлюдную кухню, разыскал бутылку коньяка и выпил грамм триста. И сейчас голова была словно вытесана из дуба, а во рту имел место отвратительный привкус.

Совершенно автоматически Геваста принял душ и оделся — перед глазами так и стояли лицо женщины и морда мойры с детскими чертами, а в ушах гремел двойной крик. И всколыхнувшиеся воспоминания о смерти Ярмине не улучшили его душевного состояния. Некоторое облегчение принёс небольшой сеанс аутотренинга. Затем Геваста спустился в столовую.

Госпожа Малунета в гордом одиночестве сидела за накрытым к завтраку столом и сосредоточенно кушала яйцо всмятку, прихлёбывая кофе и заедая круглой булочкой с маслом. В ответ на приветствие астронома холодно кивнула.

— А где господа Каталай и Шугадан? — поинтересовался Геваста, стараясь не смотреть на съестное: его вдруг затошнило. Лицо парламентской дамы тут же скривилось, и она невнятно проговорила полным ртом:

— Спят ещё оба… пьяни!

Геваста взял чистую чашку и подошёл к серебристому кофейному агрегату, испускавшему ароматные клубы пара. Выбрал двойной чёрный кофе без сахара. Когда коричневая струйка полилась в чашку, Малунета пробормотала:

— Легки на помине…

Астроном обернулся. Оба чиновника, помятые, с красными воспалёнными глазами, пробирались к накрытому столу. За ними следовало новое незнакомое лицо. По серому френчу характерного покроя Геваста сразу признал в нём "безопасника".

— Доброе утро, — вразнобой поздоровались Шугадан и Каталай. Первый сел за свободный столик и тут же потянулся к графину с морошковым морсом. Второй счёл своим долгом представить новичка:

— Господин Хео́ни, наш… сопровождающий из ДВБ.

Господин Хеони кивнул и присел за один из соседних столиков. Малунета решила подольститься под видом радушия:

— А вы что же, господин Хеони… покушать?

— Благодарю, я сыт, — сухо произнёс "безопасник". Каталай разместился за столиком, торопливо схватил пиалу с кефиром и, двигая кадыком, залпом выпил. Некоторое время тишина в столовой нарушалась позвякиванием графина о стакан — Шугадан всё наливал и наливал себе морс. Геваста допил кофе, поставил чашку на блюдце и встал из-за стола. Хеони тоже встал и подошёл к нему.

— На пару слов, если можно, господин Геваста.

— Извольте, — пожал плечами астроном.

х х х

Полноценной дороги от поселения к обсерватории ещё не существовало — её временно заменяли плоские бетонные блоки, положенные встык друг к другу. Автобус подбрасывало на стыках, отчего Шугадан и Каталай синхронно крякали. Геваста затылком ощущал взгляд Хеони, который сидел позади всех. "Профессиональный рефлекс", — раздражённо повторял он про себя…

…Разговор с "безопасником" состоялся в кабинете Дачера, которого Хеони на время не очень вежливо изгнал. "Безопасник" предложил астроному занять кресло для визитёров, сам же уселся за стол, прямо под бронзовым гербом Державы и портретом Председателя Ахбироша.

— Почему вы отправились на прогулку без сопровождения, господин Геваста?

Геваста обычно старался не отвечать вопросом на вопрос, но сейчас от злости нарушил правило:

— Разве мы находимся на вражеской территории?

— Но местное население…

— Что — население? Это какие-то неправильные люди? Страдающие немотивированной агрессией?

— Отчего же немотивированной? Вы для них — высокопоставленный чужак, вызывающий раздражение.

— Простите, а кто виноват в подобном отношении населения к высокопоставленным чужакам?

— Давайте не будем сейчас разводить философию: кто прав, кто виноват, — проговорил Хеони. — К сожалению, я опоздал. Не смог сопровождать вас с самого начала. Вам крупно повезло, что вы не пострадали.

— Пострадал — морально. У меня до сих пор перед глазами лицо той женщины, потерявшей дочь. А в ушах — вопли. Её и реинкарнированной мойры.

— А вы не подумали, что это могла быть инсценировка? Провокация?

"Да он же просто идиот", — подумал Геваста, а вслух сказал:

— Чья провокация? Врагов Державы?

— Вы зря иронизируете.

— И не думаю. А по поводу инсценировки… Я, знаете ли, прожил достаточно, чтобы отличить лицедейство от искренности.

В дверь поскреблись.

— Да? — недовольно крикнул Хеони. Это оказался Дачер: пора было ехать. "Вовремя он явился", — думал Геваста. — "Ещё бы немного — и я окатил бы этого дебила водой из графина. Как минимум…"

Автобус обогнул очередную сопку, и открылся вид на обсерваторию. Её белый купол возвышался на самом краю Северного Приполярного провала — исполинского каньона, который растянулся почти на четверть семидесятой параллели Мира.

— Ну, как вам эта красотка, господин астроном? — обернулся к Гевасте замминистра строительства.

— Выглядит впечатляюще, — искренне ответил Геваста.

Автобус остановился у главного входа в двухэтажное здание, примыкавшее к куполу. Из дверей, суетливо переставляя длиннющие ноги, вышел очень высокий и худой человек в старомодном шерстяном пальто.

— Глава администрации Му́шпес, — пояснил Дачер. Он выскочил из автобуса и подбежал к Мушпесу. Оба местных начальника принялись что-то обсуждать, причём градус накала их разговора явно повышался. Наконец Мушпес подошёл к автобусу на своих ногах-ходулях и наполовину засунулся в салон. Его узкое лицо, иссечённое морщинами, имело виноватое выражение.

— Здравствуйте, господа! — сказал он. — Мушпес, глава администрации… Вторые сутки здеся… Извините, небольшая накладочка!

— Что ещё? — недовольно спросил Каталай.

— Вот прямо только что всё было хорошо, а тут вдруг свет пропал… Электрика вызвали из посёлка, минуточек через пятнадцать подъедет…

— Может, мы хотя бы пройдём внутрь? — капризно протянула Малунета.

— Конечно-конечно! — как-то даже испугался глава администрации. — Милости просим!

Делегация высадилась из автобуса. Геваста осмотрелся кругом, поправил воротник куртки:

— Я немного прогуляюсь.

— Куда? — тут же напрягся "безопасник".

— Да где-нибудь поблизости. Что вы так занервничали, господин Хеони? Здесь ведь нет никакого глубинного народа, одни мойры летают.

Над провалом и правда носились крылатые приматы. Здешних мойр отличали небольшие размеры и голубоватый оттенок шерсти. Время от времени они ныряли за грань провала, а потом выскакивали вверх, испуская резкие крики.

— Я пойду с вами, — заявил Хеони. Астроном пожал плечами, засунул руки в карманы и побрёл к обрыву, огибая круглое основание купола обсерватории. "Безопасник" двигался следом, хрустя камешками под форменными чёрными ботинками.

От обсерватории до обрыва было рукой подать, каких-то метров двести. Геваста подошёл к самому краю. Перед ним открылась фантастическая картина: казалось, всю землю впереди поглотило небо. Астроном слегка наклонился: дно ущелья терялось в воздушной дымке. Он поднял увесистый камень и швырнул вниз. Камень, со стуком отскочив от стены ущелья, полетел вниз и скрылся.

— Осторожнее, господин Геваста, — услышал он голос Хеони. — Пожалуйста, не стойте так близко к краю.

Геваста спросил через плечо:

— Не желаете восхититься пейзажем?

Он развернулся и встал спиной к ущелью. "Безопасник" стоял метрах в четырёх; он выглядел совершенно спокойным, только бесцветные глаза его периодически переходили с лица Гевасты на кромку обрыва.

— У вас страх высоты? — спросил Геваста и небрежно засунул руки в карманы куртки. Хеони открыл рот, чтобы ответить, но тут прогремел выстрел — его раскаты заметались по ущелью. Из груди астронома выплеснулся фонтанчик крови. Геваста с застывшим взглядом упал навзничь и исчез за краем обрыва.

х х х

— Ваше задание выполнено, господин Председатель!

— Я оценил ваш молодцеватый тон. А теперь напомните, пожалуйста, о каком именно задании идёт речь.

— Ликвидация Гевасты.

— Не понимаю.

— Извините… Нейтрализация "Звездочёта".

— Так. Попрошу изложить подробности.

— Очень удачно подвернулся визит парламентско-правительственной делегации на открытие обсерватории в Яхо-Янере — это на севере…

— Мне известно, где находится Яхо-Янер. А что значит "очень удачно"? С кил… э-э-э… с исполнителем не было конкретной договорённости по поводу времени и места?

— Ему было велено не тянуть. Место — на его усмотрение.

— Понятно. Дальше!

— Вот, значит… "Звездочёт" вошёл в состав делегации. Кроме него, там были Малунета, Каталай и Шугадан. Обсерватория выстроена почти на краю Северного Приполярного провала. "Звездочёт" пошёл прогуляться, встал у самого обрыва, любуясь пейзажем, и тут раздался выстрел. Гева… "Звездочёт" полетел с уступа вниз. Сотрудник ДВБ, курировавший делегацию, тут же вызвал вертолёт. Поисковая группа на вертолёте спустилась на несколько километров в провал, но там, внизу, клубится очень густой туман, смешанный с токсичными испарениями из недр. Группе пришлось использовать респираторы. И место для посадки выбрать не представлялось возможным: локатор показал, что дно ущелья — сплошь в острых скалах…

— Короче говоря, тело так и не нашли.

— Не нашли, господин Председатель. Поэтому не смогли ничего предъявить баллистикам.

— А мойра не появлялась?

— За первым выстрелом последовали ещё два. Судя по всему, исполнитель расправился и с первичной, и со вторичной зоореинкарнациями. Этого вполне достаточно, чтобы…

— Я знаю, что этого достаточно. Каким образом исполнитель сразу определил реинкарнированных тварей? Там что, поблизости летали только две мойры?

— Сотрудник сказал, что их было много. Но реинкарнированные точно не появлялись в Яхо-Янере и его окрестностях.

— Если только этот деятель заранее не выработал для своей реинкарнации линию поведения. Животное могло где-нибудь укрыться…

— Это маловероятно, господин Председатель.

— Стало быть, "Звездочёта" больше нет?

— Нет… не должно быть.

— В каком смысле "не должно быть"?

— Видите ли… Вчера человек, похожий на Гевас… на "Звездочёта" был замечен в небольшом кафе в Мерлу́?

— В Мерлу?

— Да, в столице Янтарной страны.

— Как интересно!

— Его видел там Зеркосс, сотрудник нашего посольства в Янтарной, помощник атташе по науке и культуре. К сожалению, у него не было возможности сфотографировать упомянутого человека, однако он почти уверен, что это был именно "Звездочёт".

— Видимо, Зеркосс обознался.

— Зеркосс занимался у "Зведочёта" в астрономическом кружке в свою бытность старшеклассником, именно поэтому и обратил внимание на внешность посетителя кафе. Он знает о более чем сомнительной репутации "Звездочёта", и, как честный человек и настоящий патриот, тут же сообщил офицеру ДВБ посольства.

— Дальше!

— Учитывая, что человек, похожий на "Звездочёта", может часто посещать это кафе, Зеркосса освободили от его прямых обязанностей и поручили держать заведение под наблюдением. При возможном появлении двойника Зеркосс войдёт с ним в контакт, напомнит о давнем знакомстве и посмотрит на его реакцию. А наши сотрудники при посольстве сделают фото подозрительной личности и проследят за ним, чтобы выяснить его место жительства и возможные контакты.

— Да уж, Тардул, вы как всегда начали во здравие, а вот кончили… Ладно, идите. И держите меня в курсе относительно двойника.

— Непременно, господин Председатель!

— И вот ещё что… Не тяните с нейтрализацией исполнителя.

— ...

— Что вы мнётесь, Тардул?

— Местонахождение исполнителя… установить не удалось, господин Председатель.

— Что?! Вы соображаете, что говорите?! Немедленно отыскать исполнителя!

 

Часть 5

Остров Касангра́с в Стылом море находится в нейтральных водах. От побережья Державы его отделяют тридцать семь километров, а от береговой линии Янтарной страны — менее двадцати. Этот клочок земли представляет собой подковообразную в плане скалу высотой около пятидесяти метров с практически плоской, поросшей кустарниковыми соснами вершиной. Между "рогами" этой огромной подковы желтеет песок наносного пляжа. На правом "роге", если смотреть со стороны побережья Державы, возвышается небольшой замок, построенный из серых каменных глыб.

Более полувека назад остров вместе с замком получил в дар вышедший в отставку адмирал Ю́су, герой Трёхлетней войны, очень почитаемый и в Державе, и в Янтарной, уроженцем которой он был. Адмирал поселился в замке, чтобы провести последние годы жизни в покое, наслаждаясь шумом прибоя и работая над мемуарами. По его указанию замок оборудовали лифтом: шахта прорезала толщу скалы от уровня пляжа, на который вёл короткий туннель, до первого этажа —престарелому вояке было трудно подниматься по крутым каменным ступенькам. Когда адмирал скончался и, согласно его последней воле, отправился на морское дно в свинцовом гробу, остров долго пустовал. Поступали предложения организовать в замке музей Юсу, однако из-за удалённости острова они остались нереализованными. Янтарная и Держава договорились о совместном контроле над Касанграсом, но со временем отношения между государствами ухудшились, а в Державе к тому же поменялась идеология — согласно новым установкам адмирал Юсу уже не считался героем. Тем не менее безлюдный Касанграс формально продолжал находиться во владении обоих государств, а в Янтарной объявился богатый чудак, большой любитель мойр, который за свой счёт регулярно подкармливал этих летучих обезьян и даже устроил в подвале замка овощехранилище. Впрочем, он не претендовал на то, чтобы поселиться на острове.

Но в последние недели на Касанграсе появились некоторые признаки обитаемости. Безлунными ночами из каминной трубы замка шёл дым, мгновенно развеваемый морским ветром, сквозь щели в закрытых шторах пробивался свет, а немногочисленные мойры, избравшие остров местом для проживания, стали по утрам собираться у чёрного входа, ведущего прямо на кухню.

Туманы в Стылом море нередки. Сырая пелена в очередной раз окутала Касанграс. Но мойры ориентировались не только на зрение, но и на слух, и на запах. Вот почему, услышав слабый скрип двери, вся островная популяция в количестве восьми особей устремилась, размахивая кожистыми крыльями, к заднему крыльцу.

Из замка вышел человек в рабочем комбинезоне и в кепке с большим козырьком. Он нёс в обеих руках оцинкованные вёдра. Не успел он вывалить их содержимое — своеобразный салат из овощей — в пластиковое корыто, как летающие приматы расселись вокруг, галдя и просительно протягивая ладошки.

— Ну что, дармоеды? Жрать подано, — беззлобно проворчал человек, наблюдая, как мойры приступили к трапезе. Они хватали передними лапами сиреневые кочанчики капусты, мелкую синеватую свёклу, жёлтые стебли порея и аппетитно хрустели ими. Кормящая самка, придерживая одной лапой висящего на брюхе детёныша, другой деловито копалась в груде овощей, выбирая мелкую тёмно-оранжевую морковь.

— Скажите спасибо богатенькому любителю мойр из Янтарной, — продолжал человек. — Впрочем, я тоже должен его благодарить за то, что живу здесь на всём готовом. Правда, с одним условием: потчевать вас, крылатых халявщиков, огородными дарами.

Мойры никак не отреагировали на тираду, они были слишком заняты. Покачав головой, человек ушёл в дом. Через некоторое время он появился на противоположной стороне — на террасе, нависавшей над морем. Внизу с грохотом разбивались о скалу не видимые в тумане волны. Обитатель замка опёрся о замшелую каменную балюстраду и прислушался. В шум прибоя вклинился едва заметный звук мотора катера, который явно приближался.

Человек покинул террасу. Миновав гостиную и столовую, он вошёл в кабинет, заставленный массивной мебелью. Главным его украшением был огромный рельефный глобус на деревянной подставке. Обитатель замка откинул его верхнюю половину и достал из "недр" Мира небольшой пистолет. Потом вышел в коридор, поднялся на один пролёт по лестнице, ведущей на второй этаж, и присел. Через разноцветный витраж хорошо просматривался освещённый холл с лифтом, в то время как человек с пистолетом оставался в тени.

Заурчал двигатель, в шахте заскрежетала кабина. Человек напрягся и поудобнее взялся за пистолет. Двери лифта раздвинулись, из кабины на ковровую дорожку коридора вышла молодая женщина небольшого роста, одетая в комбинезон для яхтинга. Она оглянулась по сторонам и крикнула:

— Ксиль, поосторожней с оружием!

 

х х х

Зеола сказала:

— Однако ты изголодался по женщине!

Оксиль, отдышавшись, ответил:

— Не просто по женщине, а по тебе.

— Осуществил давнюю мечту, да? — усмехнулась она. — Трахнул-таки свою школьную любовь…

— Циничная ты! Ну да, не скрою, была такая мечта. Но ты же ничего не имела против.

— В данном конкретном случае — нет.

— А вообще?

— Там видно будет. Посмотрим на твоё поведение. — Зеола залезла под одеяло. — Угостишь даму кофе? Встала сегодня ни свет ни заря, ещё натерпелась страху, пока вела катер вслепую, по локатору.

— Почему не дождалась ясной погоды?

— Чтобы не напороться невзначай на сторожевой корабль родной Державы. Может, это и будет считаться дискредитацей мужественных пограничников, но я точно знаю, что в туман они предпочитают дрейфовать у самого берега.

— Остров Касанграс — в нейтральных водах. С какой стати здесь появляться державным пограничникам?

— Спроси у них. Так принесёшь кофе или нет? Мне — со сливками, пожалуйста.

Оксиль спустился вниз, на кухню, приготовил кофе. Поставил на подносик две чашки, молочник и блюдце с миниатюрными бисквитами и вернулся в спальню.

— Рассказывай, — сказал он, ставя подносик на край кровати и присаживаясь рядом. Зеола привстала и взяла чашку.

— Что рассказывать?

— Всё. Как узнала, что я здесь, откуда прибыла…

— Я теребила отца, чтобы он поведал, каким образом ему удалось инсценировать покушение. До последнего времени отец отмалчивался. А недавно наткнулся в Мерлу на одного типа и вспомнил его — тот когда-то занимался у него в астрономическом кружке…

— Профессор Геваста вёл астрономический кружок? Возился с сопляками?

— Представь себе. Не перебивай. Отец даже вспомнил его фамилию — Зеркосс. При встрече в Мерлу этот засранец мгновенно сделал вид, что не знаком с ним. И отец на всякий случай перестал появляться на людях.

— Так вы с отцом сейчас в Янтарной?

— Да. Я — легально, отец — по чужим документам. Официально ведь он погиб, об этом трубили все газеты и телевидение.

— С его стороны было крайне неосторожно разгуливать по Мерлу.

— Ты не знаешь отца. Совершенно не терпит ограничений свободы, даже в целях собственной безопасности… Но ты увёл разговор в сторону, а я с нетерпением жду историю о мнимом покушении.

Оксиль отпил из чашечки кофе и взял бисквит.

— Я получил заказ на Ярина Гевасту.

— Опять через газетное объявление?

— Ну да. Как ты понимаешь, выполнить такой заказ я не мог.

— Я думаю.

— Твой отец, как назло, давно уже не появлялся в поместье. Тогда я разыскал его сам в столице. Чтобы спокойно поговорить, мы направились в один бордель…

— Тьфу на тебя, Раденели!

— Зато поблизости не было глаз и ушей. И, между прочим, мы не развлекались с девками, но хорошо им заплатили… вернее, твой отец заплатил. И пока они бухали в баре, мы сидели в одной из комнат и строили планы. Идея инсценировки родилась быстро, только вот как её осуществить? В тот вечер мы так ничего и не придумали, а на следующий день в теленовостях сообщили о гибели в автокатастрофе четырнадцати сотрудников Астрономической академии — Геваста всех их очень хорошо знал, они когда-то были его студентами и аспирантами.

— Я об этом знаю.

— Не перебивай, — ехидно сказал Оксиль и продолжил:

— И тут твоего отца посетило наитие, но он совершенно не был уверен, удастся ли осуществить пришедший ему в голову план — как с моральной, так и с физической точек зрения. На похоронах отец поговорил с реинкарнированными мойрами погибших, что ни у кого не вызвало подозрений — профессор прощается с душами любимых учеников. И получил полное одобрение с их стороны. А через несколько дней он отправился на север, в Яхо-Янер, на открытие новой обсерватории…

— И это знаю.

— Опять перебиваешь? — деланно возмутился Оксиль.

— Молчу, молчу.

— Новая обсерватория стоит рядом с Северным Приполярным провалом. Геваста пошёл прогуляться и остановился у самого края. А я в это время торчал с пистолетом в неглубокой нише метрах в двадцати под краем…

— Постой-постой! Как ты там оказался?

— Меня перенесли туда реинкарнированные мойры. Они тоже расположились неподалёку.

— О, господи!

— Твой отец швырнул вниз камень — это послужило сигналом и мне, и мойрам. Я выждал несколько секунд и выстрелил в воздух. Услышав выстрел, Геваста нажал на грушу в кармане куртки, из его груди выплеснулась бутафорская кровь — такую штуку смастерили на киностудии, заказ твой отец сделал через третье лицо. После этого Геваста полетел вниз…

Зеола побледнела, её глаза округлились:

— Ужас какой!

— Его тут же подхватили мойры и аккуратно перенесли в нишу, ко мне. Мы выждали несколько минут, после чего покинули это место опять-таки при помощи мойр. Они отнесли нас, не поднимаясь над краем провала, за пару километров от обсерватории…

— Разве можно было так рисковать?! — закричала Зеола.

— Важен результат. Да, я забыл сказать: перед самым отлётом я сделал ещё пару выстрелов, чтобы наверху думали, будто киллер пристрелил двух мойр — и первичную реинкарнацию, и вторичную…

— Да вы оба точно свихнулись! — Зеола резко поставила звякнувшую чашку на тумбочку и возмущённо отвернулась. Оксиль обхватил её сзади и повалил на кровать.

х х х

Оксиль осторожно вёл катер к побережью Янтарной, то и дело сверяясь с локатором. Красный от солнечных лучей туман между тем начал рассеиваться — видимость увеличилась почти до километра. Зеола нетерпеливо ёрзала на пассажирском сиденье:

— Ксиль, давай побыстрее!

— До территориальных вод Янтарной осталось километров девять. Не волнуйся, доплывём. Кстати, а как быть с моей ксивой?

— Оставь блатной жаргон, — недовольно сказал Зеола. Она порылась в сумочке и вытянула тёмно-оранжевую книжечку:

— Вот твой паспорт. Оксиль Римедели, гражданин Янтарной, уроженец Державы.

— Спасибо, что сохранили мне имя и подобрали похожую фамилию.

— Это не ко мне, а к отцу. Вернее, к его соратникам в Мерлу. Гражданство Янтарной получить довольно просто, особенно если за тебя поручились столь солидные политэмигранты.

— Во множественном числе? Я думал, только Геваста…

— Не только. Ещё и Игея Неавли.

Оксиль присвистнул.

— Ничего себе! Чем же я заслужил благосклонность этой грозной старухи?

— Поручительством отца… да и моим тоже. В детстве я играла у Игеи на коленях. Она, правда, сейчас при смерти. Наверное, поэтому чиновники Янтарной и пошли ей навстречу, как ни цинично это звучит.

— Понятно.

Оксиль в очередной раз сверился с картой и экраном локатором и сказал:

— Ты упомянула о своём детстве, и я вспомнил Занка. Что поделывает твой брат?

Зеола помрачнела.

— Занк вступил в Патриотический Державный Союз. Демонстративно. И свою наседку-жену заставил. Скоро от нас с отцом отречётся, наверное. И хватит, не хочу о нём говорить!

Воцарилось молчание. Потом Оксиль, взглянув на карту, шумно выдохнул:

— Всё, минут через пять окажемся в территориальных водах Янтарной!

Справа из пелены тумана с глухим рокотом вылетел гидроплан, похожий на гигантскую манту. На его чуть изогнутых остроконечных крыльях виднелась эмблема пограничных войск Державы. А спереди и слева вдруг с шипением обрушился в море большой ком фиолетового пламени.

— Огневья! — завопила Зеола.

Гидроплан пролетел низко над катером и начал разворачиваться. Сгустки плазмы падали всё чаще.

— Теперь уж как кривая вывезет… — пробормотал Оксиль.

— Газуй! Быстрее!

— А что толку?

За штурвалом гидроплана сидел, видимо, какой-то фанатик. Не задумываясь о том, что огневья могут в любой момент поразить его машину, он ещё больше снизился и вдруг — та-та-та-та! — задействовал пулемёт. Пули с бульканьем прошивали воду вокруг катера.

— Спасайся сам, солдафон несчастный! — закричала Зеола.

— Он тебя не слышит! — прошипел Оксиль. Глядя вверх, он старался предугадать траекторию огневий и то и дело крутил руль то вправо, то влево. Гидроплан, скрывшись ненадолго в тумане, снова пошёл на разворот, судя по звуку двигателя.

— Боже, какой дурак! — простонала с отчаяньем Зеола.

Огневий стало меньше — атака оказалась непродолжительной. Катер уже пересёк морской рубеж Янтарной, но пограничник Державы явно вошёл в раж, он и не думал отставать. Пулемётная очередь повредила мотор катера, и тот, чихнув, заглох. И тут в гидроплан ударило огневье. Машина резко накренилась, правое крыло её вспыхнуло — в нём располагалось горючее — и на бреющем полёте прошла над самыми головами Оксиля и Зеолы. Их обдало порывом тёплого ветра. Падающий гидроплан окутался пламенем и рухнул в воду. Раздался взрыв, волна от которого отбросила катер. Он опрокинулся кверху днищем.

х х х

— Шаршуву, твою мать! Где ты шлялся? Я звоню, звоню…

— Извини, Ахбирош, я был в…

— Цыц!!!

— Ох, виноват, господин Председатель! Не заметил сразу…

— Ну что ж, мы простим его, правда, мальчуган? Сейчас дядя Шаршуву подарит тебе разные игрушки, что-нибудь вкусненькое, и ты пойдёшь домой, к папе с мамой… Не плачь! Не плачь, засранец!!! Шаршуву, а ты что стоишь, как столб?! Уведи его скорей.

— Слушаюсь!

…

— Ваше приказание выполнено, господин Председатель…

— Всё-таки ты, братец, непроходимо туп. Ты видишь в этой комнате посторонних?

— Н-нет, господин Пред…

— Так какого же дьявола ты обращаешься ко мне официально?

— Виноват, госп… Ахбирош!

— Да ты вообще по жизни виноват, с самого детства. Избавился от сопляка?

— Видите ли…

— Что ещё?

— У ребёнка началась истерика. Плачет, кричит. Я вызвал наших врачей, они вкололи ему успокоительное.

— И как он?

— Спит.

— Как проснётся, немедленно отправь домой. Подарков и сластей — вдвое больше. Если начнёт снова истерить — пусть мозгоправы ему опять что-нибудь вколят, посильнее. Ну, или гипнозом воздействуют — мол, приснился скверный сон.

— Э-э-э… Я извиняюсь, а как тогда быть с подарками, раз приснилось?

— О, да ты, оказывается, ещё не утратил способности мыслить логически! Не безнадёжен, значит. Хвалю. Что ж… Кто у сопляка родители?

— Отец — грузчик в порту, мать — санитарка.

— Бедно, стало быть живут?

— Так точно, бедно. Шестеро детей, младшей ещё и полугода не исполнилось.

— Вот и пусть это будет вспоможение от… скажем, местного отделения ОТП. Добавьте туда технику — хороший телевизор, стиральную машину… ну, я не знаю, что ещё…

— Амфибию?

— Нет, это слишком жирно. Перебьются. Выполняй!

— Есть! Тут вот ещё…

— Что такое?

— Не успел доложить… Читал донесения в комнате спецсвязи и наткнулся на одно сообщение… в зарубежной прессе…

— Да говори же, мямля!

— В Янтарной скончалась Игея Неавли.

— Ух ты! Ни хрена себе! Сколько же ей было?

— Восемьдесят восемь… или восемьдесят девять.

— Да-а-а! Прибрала-таки костлявая вздорную старуху. Сколько она мне крови попортила! Сколько зарубежных контрактов из-за неё сорвалось! Главное — никакого сладу с ней не было. А какой вой поднялся, когда Неавли свалила в Янтарную!

— Так вот, Ахбирош… Мысль тут у меня одна возникла…

— Ой, надо же! У тебя — и мысль! Ну, говори.

— Как бы мойра Неавли не устроила нам тут покушение. Она же фанатичка — что при жизни, что после смерти.

— Ты совсем уже, Шаршуву? Крыша поехала? Во-первых, где Янтарная, и где эта моя резиденция! По-твоему, мойра Неавли пролетит половину Мира, чтобы меня замочить?

— За сорок-то дней… Неавли — фанатичка.

— Что ты заладил: фанатичка, фанатичка…

— Я бы всё-таки принял меры, Ахбирош.

— Какие?

— Надо пригласить охотников, пусть палят по всем мойрам, которые покажутся вблизи дворца.

— Мойры священны и неприкосновенны. Если вдруг кто-нибудь из людишек узнает…

— Не узнает. Я отвечаю.

— Всё-таки сделал ты из меня параноика, Шаршуву. Ладно. Поступай как знаешь. Но только чтобы всё было без шума и пыли, понял?

— Так точно, Ахбирош.

х х х

Крыша у жилища отсутствовала — вместо неё метрах в пятнадцати над головой нависал каменный потолок пещеры. Капельки влаги на нём, сверкавшие в слабом свете электрических ламп, легко было принять за звёзды. Стены же тесной комнатушки представляли собой тонкие листы дешёвого пластика. О звукоизоляции в пещерном посёлке Ферак-Уро приходилось только мечтать: каждый житель был прекрасно осведомлён о том, что происходило у соседей.

Вот сейчас, например, детишки Хона и Фалилы опять подняли крик, словно старались друг друга переорать. Наверное, ссорятся из-за игрушек — позавчера многодетной семейке перепала здоровенная коробка подарков. Интересно, от кого и на какие шиши? Фалила получает гроши в своей больнице, отец пропивает жалованье с коллегами-грузчиками … Может, нашлись какие-нибудь богатые родственнички, посочувствовали убогим?

Оксиль потянулся на слишком короткой раскладушке, отчего все её пружины заскрипели. Взглянул на часы. Пожалуй, пора отправляться в путь. До места лучше добраться заблаговременно.

Он встал — раскладушка скрипнула особенно жалобно — и вышел на "главную улицу", которой здесь называли проход между жилыми пластиковыми ячейками (Оксилю хотелось назвать их "кабинками"), тянувшийся от входа в пещеру до небольшого водопадика с каменным природным бассейном, откуда обитатели Ферак-Уро брали воду. Его, так сказать, квартирная хозяйка была одной из самых зажиточных в посёлке: её жилище состояло из двух "комнат" с кухней и клетушки, которую она сдавала постояльцам, в основном неимущим курортникам-дикарям.

Выход из пещеры выделялся багровым пятном — близился закат. Добравшись до него, Оксиль оказался на каменном карнизе. Внизу бушевал прибой. Оксиль подошёл к краю карниза и посмотрел вниз. Волны накатывали на маленький галечный пляж, поселковая ребятня с визгом и хохотом плескалась в шипящей пене. Да, Радужное море — это вам не Стылое! Когда их с Зеолой подобрал кораблик береговой охраны Янтарной, у них зуб на зуб не попадал. Если бы не спасательные жилеты…

Пограничники Янтарной доставили Зеолу и Оксиля в ближайший порт, где они несколько часов проторчали в камере участка береговой полиции — документы их пропали вместе с катером. После долгих уговоров разрешили воспользоваться телефоном. Зеола переговорила с отцом, и вскоре шефу полиции лично позвонил министр внутренних дел Янтарной…

Приезд в Мерлу был сумбурным. В памяти отпечатались: головокружительное петляние по горному серпантину; встречи с какими-то полузнакомыми людьми, которые с жаром трясли руку Оксиля; обед за полночь с цветом политической эмиграции в небольшом полутёмном ресторанчике под тихую музыку и непонятные разговоры… Тогда-то Ярин Геваста, с которым Оксиль перешёл на "ты", поведал ему, что научился предсказывать падение огневий с точностью до минуты. Но делиться этим открытием с учёными Мира профессор не спешил.

А потом умерла Игея Неавли — Оксиль так и не успел познакомиться с этой мощной старухой. Те, кто был с нею в её последние минуты, рассказали: как только реинкарнированная мойра приобрела сходство с Неавли, она тут же изложила план действия, которое должно были привести к коренному изменению политической ситуации в Мире.

План этот поначалу показался многим, и Оксилю в том числе, совершенно безумным. Кое-кто даже зашептался, что Игея под конец жизни окончательно свихнулась. Но Ярин, обладавший значительным авторитетом в эмигрантской среде, поддержал его. Мало того: он убедил Оксиля принять участие в осуществлении плана, тем более что бывший киллер успел отрастить пышную бороду, так что вряд ли его могли узнать по имевшимся у ДВБ фотографиям.

Нелегально проникнув с контрабандистами на территорию Державы, Оксиль тут же отправился на юг, на побережье Радужного моря. Он снял комнатку в пещерном посёлке Ферак-Уро, всего в нескольких километрах от новой резиденции Председателя — огромного каменного дворца. Он проторчал в Ферак-Уро пять дней, с нетерпением ожидая даты, когда настанет пора действовать. И вот этот день настал… Вообще говоря, ему не следовало выходить из пещеры: теперь глазам снова придётся привыкать к темноте. Оксилю предстояло долгое путешествие во мраке подземного лабиринта.

х х х

В рукотворных журчащих ручейках отражались световые гирлянды, развешанные на беседках и пышных тропических деревьях. Вечерний воздух был напоен ароматом цветущих магнолий, олеандров и геликоний. Посреди обширного внутреннего двора стоял шестиугольный бильярдный стол, обитый красным сукном. Председатель, только что мастерски загнавший чёрный козырной шар в лузу, торчал возле стола с победным видом с кием в руке и оглаживал большим пальцем полированное дерево. Его соперник, дежурный игрок из лакеев, долго прицеливался в зелёный шар, потом ударил, но скиксовал.

— Партия! — провозгласил довольный Председатель.

— Партия, господин Председатель, — кивнул лакей.

— Желаешь реванш?

— Как вам будет угодно.

Ахбирош ненадолго задумался.

— Пожалуй, хватит на сегодня. Свободен.

Лакей поклонился, водворил кий на подставку и, неслышно ступая, удалился по мраморной дорожке. Председатель швырнул кий на стол — почему-то его охватило раздражение то ли на недавнего соперника, который явно поддался ему, то ли на приторные южные ароматы. Он подошёл к лёгкому плетёному столику с напитками, наполнил стакан черешневым крюшоном с тоником, добавил ломтик цитрона и пару кубиков льда и принялся не спеша смаковать, разглядывая пурпурный лунный серп, что висел низко над крышей дворца. Сзади послышался голос:

— Здравствуй, Ахбирош.

Председатель обернулся. Посреди бильярдного стола восседала мойра, сложив задние лапы кренделем. Её насмешливая физиономия была хорошо знакома Председателю. В смятении он дёрнулся было в сторону дворца, но мойра успокоительным жестом подняла правую переднюю ладонь:

— Не бойся, я тебе ничего не сделаю.

— Как ты сюда попала? — просипел Председатель.

— С неба. В прямом смысле.

— Я понимаю, но…

— …твой холуйчик Шаршуву взялся отстреливать окрестных мойр — ты это хотел сказать? Его стрелки глядят куда угодно, но только не в зенит, не вертикально вверх. Достаточно набрать высоту в пару километров, а потом спикировать прямо сюда, во внутренний двор твоих хором…

— Неавли?! — перебил Председатель.

Мойра кивнула:

— К твоим услугам. Добиралась сюда несколько дней из Янтарной, где померла. Устала, как собака. Угостил бы чем-нибудь бодрящим! Всё-таки я дама…

— А ты… а вы… кхе-кхе… — Ахбирош закашлялся. — Вы разве пьёте?

— Минералку бы. Или молоко.

— Вот, — Председатель неуклюже махнул рукой над столиком и сбил с него сифон. Он нервно хихикнул и снова закашлялся.

— Самой, видно, придётся, — вздохнула мойра. Она распрямила задние лапы, захлопала кожистыми крыльями и взлетела. Председатель, с трудом справляясь с паникой, торопливо отступил от столика. Мойра зависла над столиком, схватила задней лапой пластиковую бутылку с минеральной водой, переложила её в переднюю, ловко открутила крышечку и, по-прежнему хлопая крыльями, приникла к горлышку. Утолив жажду, она поставила бутылку на столик и вернулась на прежнее место.

— Хорошо! — летучая обезьяна вытерла рот. — Ну что, поговорим? Дело у меня к тебе на миллион монет.

— Какое?

— Ишь, как глазки-то заблестели, стоило только про бабло упомянуть! Да только речь пойдёт не о нём. Садись.

Председатель неловко опустился в плетёное кресло рядом со столиком и тихо пробормотал:

— Ай да Шаршуву! Откуда он мог знать?

— Ты что-то сказал? — спросила мойра.

— Нет-нет, ничего.

— Значит, так. Не буду ходить вокруг да около. На тебя готовится покушение.

Председатель изобразил кривую усмешку:

— Удивила! Да на меня постоянно кто-нибудь покушается! Кхе-кхе… То и дело раскрываются заговоры.

— С чего ты взял? Твой Шаршуву накручивает? В уши тебе дует, да?

— Нет! — быстро ответил Ахбирош.

— Понятно. Так вот, все предыдущие покушения были дурацкой клоунадой, которую сам Шаршуву и организовал. А в этот раз — дело серьёзное.

— Постой, а ты откуда знаешь? Кхе-кхе…

— Да хватит уже кашлять! Выпей чего-нибудь или пососи пилюлю… У мойр, реинкарнация которых подходит к концу, что на уме, то и на языке. Надо только уметь слушать.

— Говори!

— Здесь? Ни за что! — мойра схватила ближайший к ней шар и залепила его в лузу. — Тут везде уши. Прогуляемся-ка за пределы дворца. Если не ссышь, конечно.

Грубое слово привело Председателя в чувство.

— А почему ты решила меня предупредить? Вы ведь все меня ненавидите!

— Мы все — это кто?

— Ну, кодла ваша. Демократы, либералы всякие.

Мойра махнула лапой.

— Ты ничего про меня не знаешь. Я давно разочаровалась в нашем… в вашем народе. У населения Державы рабство — в генах. Дай этому быдлу свободу — оно вообще всё вокруг разнесёт. Мне-то, ясное дело, уже всё равно, только вот другие страны жалко — они-то в чём провинились? Так что пусть лучше пребывают под железной пятой — твоей, а потом твоего преемника. По крайней мере, Мир целее будет.

— Вон как ты заговорила в мойровом обличии! А раньше-то, помню, митинги собирала, пикеты всякие… Даже в психушке отсидела за народ, который сама теперь быдлом называешь!

— Так идём или нет? — раздражённо перебила его мойра. Председатель всё ещё колебался.

— Пойми: если бы я хотела тебя убить, так уже убила бы, — проникновенно сказала мойра. — Что мне мешало притащить с собой револьвер?

х х х

Мышцы ног ныли, исцарапанные руки саднило. Но всё это были пустяки по сравнению с пережитой Оксилем панической атакой — на сей раз на почве клаустрофобии. Ему удалось купировать приступ при помощи расслабляющего дыхания и нескольких глотков водки из фляги. За время многочасового путешествия по подземному лабиринту он раз двести поклялся себе самой страшной клятвой, что никогда в жизни больше не полезет ни в одну пещеру. Но другого способа незаметно оказаться в непосредственной близости от дворца не существовало…

План лабиринта Оксилю дал старик-спелеолог, давний соратник Игеи Неавли. Чрезвычайно сложная система карстовых пещер тянулась от окрестностей Ферак-Уро до северного края плато, на котором был воздвигнут дворец Председателя. Плато рассекал пополам узкий разлом — в него выходили несколько подземных галерей. ДВП не следил за разломом — лабиринт считался непроходимым.

Лабиринт считался непроходимым, и ДВП не охранял выходы из него. Оксиль чуть не застонал от облегчения, когда услышал журчание ручейка, протекавшего по дну, а затем, выбравшись из галереи, увидел над собой неровную полосу тёмно-фиолетового неба. Отдохнув немного и напившись ледяной воды из ручья, он полез вверх по стене разлома — к счастью, не очень крутой и высокой.

Он добрался до уступчика в метре от края и осторожно выглянул. Серп молодой Луны заливал всё вокруг мертвенным сиреневым светом; дул прохладный ветер. Дворец с освещёнными окнами был ка на ладони — по прямой до него было не более четырёх километров.

Минуты текли медленно. Начал пробирать ночной холод. Оксиль ёрзал на своём уступчике, чтобы согреться, и шёпотом ругался. Наконец ухо уловило звук, не связанный с его телодвижениями. Оксиль замер и прислушался. Очень далеко, как показалось ему, раздавались голоса — мужской и женский. Потом стал слышен и хруст камешков под ногами. Мужчина говорил:

— …заступался за него. И это только в детстве! А кто спас Шаршуву от ареста международной полицией? Да он мне по гроб жизни обязан. Так что извини, госпожа диссидентка, но я тебе не верю.

Оксиль осторожно выглянул из-за края. Метрах в двадцати стоял человек — он узнал Председателя. Рядом с ним виднелся крылатый силуэт сидящей мойры. Она произнесла:

— Я готова предоставить тебе доказательства.

— Предоставляй.

— Который час?

Председатель посмотрел на часы.

— Шесть минут двенадцатого.

— Через две минутки…

— Что за дурацкая точность? — голос Председателя стал подозрительным. — И зачем понадобилось так далеко уходить от дворца?

— Дрейфишь? — усмехнулась мойра. Председатель пропустил вопрос мимо ушей и повысил голос:

— Кого мы здесь ждём?

— Не кого, а чего, — мойра невысоко взлетела.

— Темнишь, старуха, — проворчал Председатель.

Северную часть фиолетового неба расколола яркая черта. Потом ещё, одна, и ещё, и ещё…

— Огневья! — прошипел Председатель севшим от ужаса голосом. — Ах ты, старая крылатая карга! Ты нарочно меня сюда заманила!

— Успокойся, — сказала мойра. — Огневья падают севернее. Надеюсь, твой дворец хорошо от них защищён? А здесь мы в безопасности.

— Откуда ты можешь знать, сука?!

Оксиль выполз на край разлома, лёжа достал из-за спины самодельный лук, зарядил его стрелой, которую вытащил из холщового колчана. Вскочил на ноги. Председатель увидел его и завопил:

— Это ещё кто там?.. А-а-а, вот, значит, как!

Он развернулся и побежал по направлению к дворцу. Мойра закричала:

— Стой! Стой, дурак!

Оксиль в отчаянии ринулся в след за Председателем. Когда он поравнялся с мойрой, та зашипела:

— Не смей рисковать собой! Он того не сто́ит!

— Огневья слишком редкие!.. — рявкнул Оксиль. Он хотел прокричать ещё что-то, но тут одно из огневий упало впритирку к Председателю. Он мгновенно превратился в живой факел и завизжал, но продолжал бежать. И рухнул на каменистую почву лишь через добрых двести метров.

 

Эпилог

— А как же мойра Ахбироша?

— Прилетела со стороны моря и напала на мойру Игеи. Так что мой самодельный лук мне пригодился.

— Не совсем понимаю всё-таки твою роль в этом деле…

— Я должен был лично пристрелить Председателя. Но никто не мог предположить, что он от страха кинется, как заяц, бежать ко дворцу, несмотря на огневья.

Оксиль замолчал. Они с Зеолой сидели в шезлонгах на террасе замка. День был ясным, над водой с криками носились чайки. Наконец Зеола нарушила затянувшуюся паузу:

— Чем теперь будешь заниматься?

— Коалиционное правительство предложило мне пост министра культуры.

— Согласился?

Оксиль посмотрел на Зеолу:

— Какой из меня чиновник… Нет уж, раз Мировой Совет подарил мне остров Касанграс, буду сидеть здесь и сочинять пьесы. Хочешь мне помогать?

Она засмеялась:

— Никогда в жизни не занималась драматургией!

— Станешь моей музой.

— Согласна.

— Немного вина?

— Не откажусь.

Оксиль скрылся в дверях террасы и вскоре вернулся с резной бутылкой розового полусладкого и двумя бокалами. Пока он разливал вино по бокалам, Зеола задумчиво глядела вдаль.

— Ты чем-то озабочена? — спросил Оксиль.

— Отец озабочен. Его беспокоит поведение Солнца.

— А что не так с Солнцем?

— Стремительно набирает массу. Материя перетекает со Звезды на Солнце. Какая-то… аккредитация, что ли?

— Аккреция. Я тоже слышал это слово от Ярина. А, всё равно не разбираюсь… Ничего страшного, это происходит уже миллионы лет.

— В последнее время процесс резко ускорился. Теоретически может произойти превращение Солнца в сверхновую.

— Когда?

— Кто ж его знает… Может, через миллион лет. А может, и через год.

Оксиль поднял бокал.

— Выпьем за то, чтобы Солнцу хватило жизни на наш век. И наших детей тоже.

Они чокнулись.

— А в каком смысле — наших? — Зеола лукаво прищурилась.

— В прямом. Я вот только не запасся обручальным кольцом, но…Ты согласишься стать моей женой?

Они просидели на террасе ещё часа полтора, до наступления темноты. Потом отправились спать, последовав примеру большинства населения ночной стороны Мира. Поэтому они не увидели, как из Солнца начали бить исполинские огненные фонтаны. А разбудила их страшная жара, которую сопровождал небывалый шторм. Прежде чем Оксиль и Зеола потеряли сознание от теплового удара, они с ужасом увидели, как вскипело Стылое море. Через несколько минут чудовищная вспышка смела всё живое с поверхности Мира, а на месте Солнца возникла стремительно расширяющаяся голубая сфера. Вскоре она поглотила и Мир, и другие планеты системы.

х х х

— …сериал "Флиппер", который команда Айвена Торса снимает сейчас во Флориде. Мистер Торс…

— Айвен, просто Айвен!

— Очень приятно… Айвен, кто исполняет главную роль? Как зовут дельфина-актёра?

— В роли Флиппера занята Сьюзи.

— Самка?

— Именно. Дело в том, что афалины-самцы проявляют агрессию друг к другу, их шкура носит следы соперничества — шрамы и прочее. Но в некоторых сценах мы всё-таки заняли самца по имени Клоун…

— Айвен! Айвен!

— Простите, меня зовёт Рику Браунинг, наш режиссёр. Я отлучусь на минутку, с вашего разрешения.

— Да-да, конечно!

…

— Рику, в чём дело? Господи, на тебе прямо лица нет!

— С нашими афалинами творится нечто странное…

— Да что случилось-то?

— Пойдём скорее!

…

— Дай-ка мне бинокль… Святые угодники!

— Ты это тоже видишь? Слава богу, а то я подумал, что у меня поехала крыша.

— Это… Какая то травма? Где афалины могли так деформировать морды?

— Нигде! И будь я проклят, если морда Сьюзи не приобрела… женские черты.

— А морда Клоуна — мужские…

— Тихо, они плывут к нам… Ни дать ни взять семейная пара на прогулке!

— ……..!

— Что-что?..

— Это какой-то язык…

— Охренеть!!! А какой?

— Дьявол его разберёт… Похож то ли на арабский, то ли на иврит.

— Смотри, Рику! Клоун взял в пасть фломастер…

— Откуда в бассейне взялся фломастер?

— Томми Норден вчера уронил… Ну всё, пошёл рисовать… Боже!

…

— Рику, по-моему, нам с тобой всё-таки пора к психиатру!

— Клоун нарисовал какой-то чертёжик…

— Это не просто чертёжик. Это — грёбаная теорема Пифагора.

 

Москва — Новское — Москва, июль — август 2023 г.