Её время

Скачать в формате .epub можно здесь.

 

 

Фантастическая повесть

 

Пролог

Июль 1976 года не радовал москвичей жарой. Начало месяца выдалось и вовсе холодным и дождливым. На пороге августа дожди прекратились, а температура установилась, как говорили, комфортная — не выше 23 градусов. Но большинство горожан всё равно носило с собой зонтики, в отличие от странной пары, которая появилась во второй половине дня на Краснопресненской набережной, как раз напротив громады строящегося Дома Советов.

Пару составляли мужчина лет сорока — сорока пяти и очень пожилая женщина, ей можно было дать и восемьдесят, и девяносто, а может, и все сто лет. Они явно не приходились друг другу родственниками — мужчина напоминал скандинава благодаря светлым волосам и голубым глазам, старуха же принадлежала к монголоидной расе. Мужчина проявлял заботу о спутнице: поддерживал её под руку, хотя она шагала довольно бодро для своего возраста. На старухе было длинное глухое платье из байки, её голову покрывал белый ситцевый платок. Мужчина носил светлую рубашку с короткими рукавами и серые летние брюки; на плече у него висела рыжая сумка из кожзаменителя с надписью "LADA Avtoexport" и изображением соответствующей легковушки. Он внимательно следил за проезжей частью. Завидев такси, поднимал руку, но салатовые и жёлтые "волги" с "шашечками" пролетали мимо, словно в насмешку светя зелёными фонариками.

Пройдя под Калининским мостом, пара свернула на одноимённый проспект. Мужчина начал проявлять беспокойство, он то и дело посматривал на часы. Пробормотал:

— Чёртов ненавязчивый советский сервис!

— А? Чего говоришь, бэеткэн[1]? — спросила старуха.

— Ничего, Лургини, это я так… Времени в обрез, можем не успеть.

— Эсин эру биси[2]!

— По большому счёту, конечно, трагедии нет, — пробормотал мужчина. — Просто обидно будет впустую прокататься. Заходить заново хлопотно, а ждать здесь до повтора по четвёртой программе не хочется… Стой!

Он замахал рукой. Такси подъехало к краю тротуара. Мужчина заглянул в боковое открытое окно и просительно произнёс:

— Твер… улица Горького!

Пожилой усатый водитель уточнил:

— Куда на Горького-то? Начало, конец, середина? Улица Горького — она длинная!

— Конец, конец! Рядом с Белорусским вокзалом.

Таксист посопел, прикидывая, потом буркнул:

— Вообще-то я смену отработал.

— Плачу́ два счётчика, — тут же сказал мужчина. — Шеф, войди в положение! Видишь, со мной бабушка старенькая, устала идти.

— Ну, садитесь, — вздохнул таксист.

Мужчина устроил Лургини на заднем сиденье, сам сел рядом с водителем. Тот завёл счётчик и надавил на газ. Салатовая "волга" выехала на Садовое кольцо, промчалась до площади Маяковского и свернула на 1-ю Брестскую. Не прошло и двадцати минут, как машина достигла указанного пассажиром места.

— Спасибо, шеф! Сдачи не надо, — мужчина сунул таксисту зелёную трёшку, что превышало даже двойное показание счётчика, помог выбраться своей пожилой спутнице. Оба вошли в угловой подъезд дома, фасад которого выходил на шумную улицу Горького. В подъезде пахло псиной и вчерашней едой. Они поднялись на старом скрипящем лифте на пятый этаж. Мужчина, звеня ключами, отпер дверь квартиры.

— Ну, вот мы и дома, — произнёс он с облегчением.

Квартира была двухкомнатной. Незваные гости прошли по короткому коридору в большую комнату. Её обстановка включала обеденный стол со стульями, буфет, диван-кровать и пару кресел с журнальным столиком. Возле дивана стояла радиола "Ригонда", в углу — чёрно-белый телевизор "Темп" на тонких ножках. Всё покрывал изрядный слой пыли.

— Лургини, хочешь прилечь?

— Не надо, беэткэн, я лучше просто посижу.

— Располагайся, — мужчина указал старухе на кресло. Та с видимым удовольствием опустилась в него и сразу задремала.

Мужчина занялся делом. Он положил на стол свою рыжую сумку и вытащил из неё немыслимые в 1976 году предметы — тонкий ноутбук, блок питания к нему и маленькую коробочку цифрового телетюнера. Подключил блок питания к ноутбуку и к электрической розетке, выдернул из телевизора антенный провод и воткнул его в разъём на телетюнере, после чего соединил тюнер и ноутбук USB-кабелем. Включил компьютер и запустил приложение для захвата видео и аудио. Вскоре на мониторе появилась картинка, а из громкоговорителей послышалось звуковое сопровождение. По первой программе Центрального телевидения шёл обзор событий на летних Олимпийских играх в Монреале.

— Есть! — удовлетворённо пробормотал мужчина. Когда репортаж с Олимпиады закончился, а улыбающаяся дикторша объявила о начале следующей передачи, он нажал на виртуальную красную кнопку записи. На экране возник титр "Телевизионный театр миниатюр", сменившийся стилизованной заставкой с надписью "Кабачок "13 стульев". Мужчина не отказал себе в удовольствии подпеть вполголоса хорошо знакомой ему с детства мелодии:

— Па-рам… Паа-ра-па-па-парам… Гостелерадиофонд кипятком ссать будет! Этот выпуск не сохранился, как и многие другие… Стёрли — "дифисит" магнитной ленты… Но мы не будем торопиться с предложением Фонду приобрести у нас запись, правда, Лургини?

Старуха ничего не ответила — она похрапывала в кресле. Но мужчину это вовсе не смутило. Он продолжал бормотать себе под нос:

— Для начала мы загоним передачку всяким ностальгетикам. А потом выложим на Ютубе и других платформах. В свободном доступе, понимаешь? И ностальгетики изойдут на говно.

Проконтролировав процесс записи, мужчина удалился на кухню. Там он сполоснул чайник, налил в него воду и зажёг конфорку газовой плиты. Пошарив в шкафчиках, обнаружил початую пачку чая — индийского, "со слоном", и, когда вода закипела, приготовил заварку в маленьком чайнике под гжель. Налил горячий напиток в большую чашку и вернулся в комнату.

В телекабачке юморили и пели под фонограмму всевозможные паны и пани в исполнении артистов Театра сатиры и прочих. Мужчина, не торопясь, прихлёбывал чай. Когда передача закончилась и на экране возникли часы, предваряющие программу "Время", он отключил всю аппаратуру и убрал её в сумку. Затем навёл слегка нарушенный порядок на кухне, после чего подошёл к храпящей старухе и легонько потрепал её за плечо.

— Лургини… Лургини! Просыпайся, нам пора.

Старуха открыла бессмысленные со сна глаза, повела ими из стороны в сторону и спросила:

— Где мы?

— Во времени… Лургини, возвращай нас назад!

Она смотрела на своего спутника, раскрыв рот. Тот терпеливо ждал. Наконец до старухи дошло:

— А-а-а!

— Давай помогу, — мужчина протянул руки старухе. Та взялась за них и встала с кресла.

— Лургини, голубушка, действуй быстрей! Я каждый раз боюсь, что у тебя не получится.

Лицо старухи налилось кровью, губы растянулись в жутковатой усмешке. Она затопталась на месте, издавая что-то вроде хихиканья с повизгиванием. Хлопок — и визитёры исчезли, только занавески на окнах чуть колыхнулись, когда воздух заполнил образовавшуюся пустоту. На полу валялся антенный провод со штекером, который мужчина забыл вставить обратно в телевизор.

 

Глава 1

Кирилл терпеть не мог опаздывать. Но сегодня обстоятельства оказались сильнее его — электричка простояла почти час на подъезде к столице. И когда он вошёл в банкетный зал ресторана, выпуск 1983 года давно уже был в сборе. Более того: бывшие одноклассники и одноклассницы изрядно захорошели, и его появление вызвало радость, которая возникает обычно на подобных посиделках при виде запоздавшего гостя.

— О-о-о, Кирюха! — заорал толстяк Шарыгин, сидевший с краю. Он выбрался из-за стола, чуть не опрокинув стопку с водкой, и пошёл на Кирилла с широко раскрытыми объятиями.

— Кирюха… Кирилл… Степанов… — зашелестели остальные. Многие последовали примеру Шарыгина, а бывшие одноклассницы ещё и полезли с поцелуями, так что к финалу церемонии приветствия лицо Кирилла превратилось в палитру губных помад.

"Как они все постарели", — подумал Кирилл. — "Впрочем, а я что же — нет?"

Шарыгин облапил его за плечи и настоятельно твердил:

— Садись сюда, со мной!

— Нет, Кира сядет со мной, — произнёс где-то сбоку женский голос. Кирилл повернул голову и увидел незнакомую, как ему показалось, блондинку с выпирающими формами. Он даже опешил: "Кто такая?"

— Не узнал? — усмехнулась женщина.

— Н-нет, — виновато ответил Кирилл.

— Конечно, тридцать лет не виделись. Я — Инна Удалова...

— Инка! — выдохнул Кирилл.

— Инка, как картинка… Слушай, не дави на Степаныча, — сказал Шарыгин. — Где захочет, там и сядет.

— Я и не давлю. Кира, ты с кем хочешь сидеть?

Бывшая староста Елисеева громогласно произнесла с другого конца стола:

— Шарыгин, отлипни наконец от Степанова!

— Да кто к нему липнет-то? — возмутился тот.

— Господа-товарищи, я прошу вас сесть! — ещё повысила голос Елисеева. — Кирилл, Инна!

— Пойдём, — Инна потянула Кирилла за рукав, и он послушно последовал за ней. Шарыгин разочарованно пробасил:

— Ну, во-о-от!

Инна и Кирилл уселись за стол. Она спросила:

— Ничего, что я оторвала тебя от Шарыгина? Может, ты хотел с ним пообщаться?

— Не хотел, — мотнул головой Кирилл. — Я вообще удивляюсь, чего это он воспылал ко мне чувствами. Мы никогда особо не дружили.

Елисеева провозгласила:

— Попрошу всех наполнить бокалы! Кириллу налейте штрафную, он последний, больше никого не ждём.

Зазвякала посуда, забулькали напитки под невнятный гомон. Кирилл налил Инне по её просьбе красненького, себе — половину стопки водки.

— Штрафная тебе полагается, — напомнила Инна.

— Не хочу сразу надираться.

— Похвально.

— Внимание! — загремела Елисеева. — Дорогой десятый класс!..

— Вика, покороче, пожалуйста, — проговорил кто-то уже заплетающимся языком.

— Никто не имеет намерения выступать здесь с длинной речью. Итак, сегодня мы отмечаем тридцатилетие окончания школы номер триста двадцать. А почему бы нам не собираться почаще, раз в пять лет, а не в десять? Поэтому я предлагаю встретиться уже в две тысячи восемнадцатом…

— До него ещё дожить надо! — крикнул Марчевский, скептик и циник.

Все зашумели.

— Тихо, тихо! — кричала Елисеева. — Я никому не навязываю своего мнения. Не хотите раз в пять лет — не надо. В общем, там видно будет.

— Давай уже, Елисеева, рожай, — тихо сказала Инна.

— Итак, за свидание "однажды тридцать лет спустя"! Надеюсь, выпьем и за сорок, и за пятьдесят.

Сидящие за столом принялись чокаться. Инна и Кирилл последовали их примеру. Кирилл опрокинул в себя водку. Инна, допив вино, спросила:

— Салатику? Мяска?

— Успею, до всего доберусь, — заявил Кирилл и потянулся за хлебом. — Ты-то как? Встретил бы тебя на улице — не узнал.

— Сильно изменилась?

— Похорошела.

— Скажешь тоже!

— Ей-богу. — Кирилл ощутил воздействие водки на пустой желудок и выдал:

— Ей-богу, Удалова, ты выглядишь обалденно!

— Усольцева, — поправила его Инна. Кирилл посмотрел на неё, настроение у него тут же понизилось — охватила досада. Он пробормотал:

— Ну да, конечно…

— Я не стала менять фамилию обратно после развода, — продолжила Инна. — Слишком много возни: паспорт, загранпаспорт, банковская карта…

Кирилл перевёл дух.

— Давно развелась?

— Пару лет назад. У меня дочь двадцати одного года, выскочила замуж в феврале. Наверное, скоро стану бабушкой.

— Не торопись, — брякнул Кирилл. Инна рассмеялась:

— Как будто это от меня зависит!

— М-да… Сколько же ты с мужем прожила?

— Поженились в девяностом, вот и считай.

— Бухал, что ли?

— В меру, как и все. Дело не в этом.

Инна замолчала. Кирилл понимающе кивнул и наполнил её бокал и свою стопку.

— Изменял, — коротко бросила Инна. — Только не выспрашивай меня об этом, ладно?

— О чём речь! Давай лучше выпьем.

Они чокнулись и выпили. Инна перевела разговор на другую тему:

— А помнишь, как ты меня спас от гнева Мюллера?

— Ещё бы не помнить, — усмехнулся Кирилл.

х х х

Они учились тогда в седьмом классе. Физику преподавал Валерий Валерьевич Горин, удивительно похожий на Леонида Броневого в роли шефа гестапо. Прозвище "Мюллер" приклеилось к нему намертво после премьеры известного телефильма. Горин знал об этом и втайне гордился, хотя и выражал лицемерно своё недовольство в учительской среде. Однажды, правда, он не выдержал и сказал некоему ученику, который ответил у доски и собирался уже вернуться за свою парту: "А вас я попрошу остаться", что вызвало гомерический хохот класса.

Как-то Инна Удалова была дежурной. После урока она вытирала пыль с наглядных пособий, изготовленных руками учеников — наиболее интересные и сложные помещались на особом столике. Кирилл Степанов возился около кинопроектора — склеивал порвавшуюся 16-миллиметровую плёнку с учебным фильмом. Кроме них, никого в классе не было.

Инна сделала неловкое движение, и модель светофора с автоматически переключающимися сигналами грохнулась на пол.

— Ой! — воскликнула она, в ужасе глядя на повреждённое наглядное пособие.

Кирилл подбежал к ней и растерянно произнёс:

— Вот чёрт!

— Что я наделала! — прошептала Инна, прижимая к лицу сжатые кулачки.

Вошёл Валерий Валерьевич и сразу же увидел разбитый светофор.

— Та-а-ак, — протянул он угрожающе. — На пять минут отойти нельзя! Что это такое, а?

— Я нечаянно, Валерий Валерьевич… — вдруг решился Кирилл.

— Нечаянно? Нечаянно, Степанов, бьют отчаянно! Как ты умудрился? Чего тебе вообще здесь понадобилось?

— Посмотреть хотел.

— Посмотреть?! Ты что, в зоопарк пришёл или в музей? Когда надо будет, я сам покажу! Ну, забирай светофор домой, чини. Чтобы он работал как новый.

— У меня, наверное, не получится.

— Конечно! Ломать — не строить! Что мне теперь прикажешь с ним делать?

Инна встряла:

— Валерий Валерьевич, может, починит тот, кто его смастерил?

— "Смастерил"! Он уже окончил школу. В общем, так, Степанов. Делай, что хочешь, но чтобы через неделю светофор был готов. А нет — получишь в четверти отметку на балл ниже, понял?

— Понял, — буркнул Кирилл. Он собрал разбитый светофор, запихнул в свою сумку. Мелькнула мысль, что он сможет вернуть его Горину в целости и сохранности... но только придётся пойти на ОПАСНЫЙ ПОСТУПОК. А последствия?.. Когда Горин ушёл в лаборантскую, Инна быстро обхватила шею Кирилла руками и поцеловала. У него пульс подскочил до ста, в эту минуту он готов был расколошматить вообще все пособия.

— Спасибо тебе, Кирюша! Но зачем ты подставился?

— Вспомнил Тома Сойера, — смущённо ответил он.

— А-а-а, — Инна, казалось, была разочарована. — Ты до сих пор читаешь про Тома Сойера?

Кирилла охватила досада. Он хотел сказать, что вообще-то в настоящий момент читает "Петра Первого", а недавно закончил "Большую скуку" — болгарский политический детектив, но вдруг почувствовал, что сообщать все эти сведения Инне бессмысленно. Ему уже не удастся произвести на неё впечатление.

— Дай мне светофор, — сказала она. — Мой папа починит, у него золотые руки. Дома всё сам делает.

Кирилл отдал ей сломанную модельку. Он не мог избавиться от ощущения, что это он виноват в случившемся, а реплику Инны о золотых руках её отца воспринял как упрёк лично ему. Через три дня Инна принесла починенный светофор, и Кирилл отдал его Горину.

— Молодец! Неужто сам сделал? — спросил учитель физики.

— Нет, один знакомый помог.

— Слушай, Степанов, у меня имеется ещё кое-что неработающее. Может, твой знакомый починит?

— Вряд ли, Валерий Валерьевич.

— А всё-таки?

Кирилл с трудом отбоярился от Горина. Настроение у него было скверное. Не то чтобы он воспылал чувствами к Инне, но ожидал всё-таки большей благодарности. А одноклассница вела себя так, словно ничего и не произошло.

х х х

— Я ведь тебе нравилась тогда? — спросила Инна.

Кирилл пожал плечами:

— Наверное.

— "Наверное"! А вот ты мне нравился. Просто мне в то время казалось, что ты ещё не повзрослел.

— Да, я в курсе, что девочки взрослеют раньше.

— А в девятом ты увлёкся Ракитиной.

— Было дело. Что-то я её здесь не вижу.

— Она ещё в начале двухтысячных уехала с мужем в Америку.

— Понятно.

Они замолчали, наблюдая за веселящимися бывшими одноклассниками. Кирилл вдруг с какой-то безнадёжностью выпалил:

— А сейчас ты мне очень нравишься.

Инна с удивлённой улыбкой посмотрела на него:

— Что я слышу! Вот это признание!

— Выпил, потому и признался. Знаешь, Инка, теперь я очень боюсь тебя потерять.

— Степанов, подожди, не гони лошадей. Вот так вот встретил бывшую одноклассницу через тридцать лет и сразу влюбился?

— Представь себе.

— Удивительно!

— Так что ты мне ответишь?

— Говорю же — не гони лошадей. Давай лучше потанцуем.

Они встали из-за стола и закружились в "медляке", подобно другим парам. Чувствуя, как Инна прижимается к нему, Кирилл воспрял духом. Когда они вернулись на своим места, к Кириллу подошёл Лёша Фефелов — маленький и очень подвижный.

— Кирюха… Инка, ты не будешь возражать, если я заберу Кирюху на пять минут?

— Пожалуйста, — Инна изобразила вежливую улыбку. Кирилл недовольно сказал:

— Лёш, чего тебе?

— Дело на миллион долларов. Пойдём на улицу, покурим.

Они вышли из банкетного зала в небольшой дворик, оборудованный для курения: там стояли скамеечки и громоздкие пепельницы. Фефелов закурил и плюхнулся на скамейку.

— Садись!

— Спасибо, постою, — Кирилл тоже зажёг сигарету.

— Короче, так… До меня дошли слухи, что ты можешь достать раритетную технику в хорошем состоянии.

— В принципе могу. Что конкретно тебя интересует?

— Двухкассетник "Шарп", "три семёрки". Знаешь, такой здоровый.

— Он же "три топора". "Джи-Эф семь-семь-семь". Знаю, конечно.

— За сколько продашь?

— Сейчас точную цену не скажу. Ориентируйся на полторы штуки.

— Рублей?!

— Ага, тугриков! Баксов, естественно.

— Дороговато.

— Зато в идеальном состоянии. Как новенький. Тебе когда нужно?

— Не мне, — пробормотал Фефелов. — Хочу сделать подарок одному другу… и партнёру по бизнесу. Он угорает с таких вещей.

— Понятно. Так когда?

— У него день рождения девятнадцатого мая. Прикинь, в день пионерии!

Кирилл поразмыслил и сказал:

— Успею. Только с тебя аванс — двадцать пять процентов.

— Само собой.

Фефелова вдруг потянуло на откровенность:

— Ты его знаешь. Это Андрей Ганелин. Он у нас учился до восьмого класса.

— Насколько помню, он и в детский сад ходил с нами.

— Ну да. А после школы поступил в "Дзержинку".

— Высшее учебное заведение "Конторы"?

— Ага.

— А сейчас, стало быть, занимается бизнесом. Вполне в духе времени.

Фефелов досадливо поморщился:

— Не то чтобы бизнесом… Он возглавляет у меня службу безопасности.

— Ого! Значит, ты его босс? Хотя это ещё с какой стороны посмотреть…

— Так ты берёшься? — перебил Фефелов.

— Берусь. А помнишь, Ганелин заложил меня в детском саду Марье Семёновне, воспитательнице? Я как-то обозвал её Бабой-ягой, просто про себя буркнул, а он услышал.

— Не помню. Заложил, говоришь?

— И потом ещё неоднократно припоминал мне. Вот почему я не удивлён его выбором профессии.

— А чего ради ты потом приглашал Андрюху на свои дни рождения?

Кирилл пожал плечами.

— Вроде как друзья, с детского сада всё-таки.

— Я бы на твоём месте не приглашал.

— Зато сейчас прекрасно работаешь с ним. Вон, собственную безопасность ему доверяешь. Не боишься, что Ганелин при случае тебя тоже заложит?

— А с какого бодуна ему меня закладывать?

— Мало ли… Бизнес — штука такая. Вдруг захотят отжать?

— Кто?!

— Кто, кто… Те же коллеги ганелинские. Сейчас их время. Обвинят тебя, скажем, в работе на иностранную разведку…

— Тьфу! Типун тебе на язык! — Фефелов загасил сигарету и встал. — Пойдём к нашим, тебя Инка небось заждалась. По ходу, у вас с нею замутилось?

 

Глава 2

Порыв ветра вздул занавеску, и та, словно обняв опустевшую рюмку на тонкой ножке, сбросила её со столика. Мелодичный звон разбудил Валентину. Она открыла глаза, потянулась. Лежавший рядом Михаил дёрнулся, приподнял голову и огляделся.

— Чё случилось? — просипел он.

— Разбилась рюмочка, — сказала Валентина.

Он посмотрел на столик, на котором красовался своеобразный натюрморт: вторая недопитая рюмка, металлическая пепельница, полная окурков, тарелка-этажерка — с неё свисали гроздья зелёного и черного винограда — ваза с бледно-сиреневыми розами, золотая зажигалка и два мобильника. Перевёл взгляд на осколки на полу.

— Я уберу.

— Порежешься.

— Не порежусь. Лежи.

Пока Михаил занимался разбитым бокалом, Валентина взяла свой мобильник с отключённым звуком. Слава богу — ни одного сообщения, ни одного вызова… Но испытывать судьбу всё-таки не следовало.

— Мне пора, — сказала она.

— Я отвезу, — Михаил выбросил осколки и начал одеваться.

— Сама доберусь.

— Чтобы я отпустил тебя одну на ночь глядя? И не мечтай. Украдут по дороге.

— Муж найдёт, — усмехнулась Валентина.

— Не сомневаюсь. И тем не менее.

Путь от дачи Михаила занял из-за пробок больше времени, чем рассчитывала Валентина, но всё-таки оказался не настолько долгим, чтобы заставить её нервничать. Он высадил её за два квартала от дома. Валентина дошла до своего подъезда, поднялась на лифте на восьмой этаж, отперла дверь. В прихожей её встретила Полька.

— Цветёшь и пахнешь, — ехидно сказала она вместо приветствия.

— В смысле?

— Да ладно, мать, не парься. Я всё понимаю.

Валентина сняла туфли и деланно-равнодушно спросила:

— Что ты, интересно, понимаешь?

— Я тоже женщина, к твоему сведению. А с таким мужем, как мой папенька, не захочешь — мужика заведёшь…

— Что ты сказала?! — Валентина застыла и уставилась на дочь. В сумке заиграл мобильник. Валентина раздражённо выудила его.

— Да, Андрюша?

— Лёгок на помине, — фыркнула Полька.

Голос мужа звучал спокойно и равнодушно:

— Валя, я буду не раньше полуночи. Обычный холодный ужин. Не жди меня и ложись спать. Поняла?

— Поняла, Андрюша.

— О том, где ты проводила время сегодня, мы поговорим завтра.

Нервный спазм сжал горло Валентины.

— Я была у Тамары на даче, я же тебе говорила.

— Нет. Дача Тамары расположена совсем в другом месте. Повторяю — поговорим завтра, сейчас я занят. Пока.

Валентина опустила руку с замолчавшим мобильником и растерянно взглянула на дочь. Та понимающе кивнула:

— Мастерство не пропьёшь, особенно конторское. Что, просёк папенька? Просчитал? Вот и моего Гарика тоже.

— Поля, что происходит?

— Он назвал Гарика бандерлогом и сказал, чтобы я не смела с ним встречаться и вообще общаться. Дескать, какой-то белоленточник мне не пара.

— Да при чём тут твой Гарик?

— При том же, что твой… Кстати, как зовут твоего климакс-контроля?

Валентине захотелось влепить дочери пощёчину, но она сдержалась и только процедила:

— Иди к себе.

— Слушаюсь, мэм! Значит, откровенного разговора у нас с тобой не будет. Жаль.

х х х

Дом, выстроенный с претензией на стиль рококо, стоял на гребне возвышенности, что тянулась вдоль протекавшей у её подножия Москвы-реки. Он был окружён участком в два с лишним гектара, заросшего мачтовыми соснами. С обширной террасы открывался великолепный вид на реку и заречные дали — холмы с перелесками, на которых кое-где возвышались колокольни сельских церквей. Владельцем этого имения был Алексей Фефелов, генеральный директор и один из главных акционеров крупной строительной компании.

День был субботний, но на участке царила тишина — дети Фефелова развлекались на зарубежных курортах, супруга же воспользовалась уик-эндом, чтобы навестить свою мать, проживавшую в Ярославле. Тем не менее полного отсутствия жизненной активности не наблюдалось: в зоне барбекю возле дома дымил мангал, поодаль сидел в плетёном кресле Андрей Ганелин — очень высокий, круглолицый, с чуть оттопыренными ушами и пухлыми щеками. Рядом с ним на столике громоздились батарея бутылок — виски, джин, тоник, содовая, минералка — и большая менажница, отделения которой были наполнены сухариками, фисташками, копчёными колбасками и зелёными оливками.

Из дома вышел Фефелов, он тащил пластиковый контейнер с сырым шашлыком. Поставив контейнер на каменный пол возле мангала, Фефелов упёр руки в боки и уставился на Ганелина.

— Дрон, помог бы, — сказал он.

Ганелин оторвался от созерцания природы:

— Ради бога, Лёша. Командуй.

— Да я просто так сказал, — Фефелов бухнулся в свободное кресло, достал сигарету и закурил. — Чтобы тебя расшевелить. Какой-то ты задумчивый сегодня.

Ганелин пожал плечами. Фефелов продолжил:

— Каждый раз я тебе говорю, что надо внести разнообразие в наш отдых. Поехали бы в клуб, в баньку, сняли бы девочек…

— И каждый раз я отказываюсь, — кивнул Ганелин.

— Вот именно.

— Ты же знаешь, я не любитель подобного отдыха. К тому же нам сегодня и без того повезло: твои в отъезде.

— Пивка принести? Или сразу крепенького?

— Не пори горячку. Я сам принесу. А то рассиживаюсь, словно в гостях, — Ганелин усмехнулся. Фефелова чуть задели его последние слова, но он не пождал вида. Ганелин сходил в дом и принёс ящик пива. Мужчины взяли по банке.

— У тебя что-нибудь случилось? — спросил Фефелов, вытирая губы.

— Ничего особенного, — холодно ответил Ганелин.

— Слушай, брось! Мы столько лет друг друга знаем. Я же вижу! Выкладывай. По бизнесу у нас всё хоккей… тьфу-тьфу, — Фефелов постучал по подлокотнику. — У тебя дома непорядок? Полька куролесит?

Ганелин молча глотал пиво, глядя вдаль, за реку.

— Или… может, с Валькой какие проблемы?.. — не унимался Фефелов.

— С Валькой проблемы, — кивнул Ганелин. — Кризис бальзаковского возраста.

— Капризничает? Ревёт?

— Если бы только капризничала. Хуже. Мужика себе завела.

Фефелов присвистнул.

— Охренеть! И кто он?

— Журналюга один. Богема.

— И давно у них?..

— Недавно. По моим сведениям, закрутили сразу после моей днюхи. Да и шут с ними! Бросил он Вальке пару-тройку палок, больше не захочет.

— Ну ты и циник! Принял меры?

Ганелин кивнул:

— Отвадил.

— Каким образом?

— Создал ему небольшую карьерную проблемку. И хватит об этом, Лёшка. Давай лучше поговорим за подарок, который ты мне преподнёс.

— А что не так с подарком? — заволновался Фефелов.

— Как раз всё так. Осуществилась моя подростковая мечта.

— Мы все тогда мечтали о подобном, — усмехнулся Фефелов. — Сейчас эти гробы без надобности, устарели…

— Лучше поздно, чем никогда. Помнишь, как я жил? И отец, и дед при высоких должностях, но в доме ни одного импортного аппарата. Всё дорогое, дефицитное, простому люду не доступное, но советское! А придёшь к кому-нибудь в гости… У Васьки Данилова — стереосистема "Пионер", отец — дипломат в Турции… У Быкова — музыкальный центр "Джей-Ви-Си" и ещё стереомагнитола "Хитачи". А Шарыгин и вовсе спекулировал аппаратурой…

— Значит, ты завидовал? По тебе не было заметно.

— А чего, надо было демонстрировать свою зависть? Унижаться? Вон, даже у Кирюхи Степанова жвачка не переводилась.

— Как же! Помню, ты у него выклянчил целый блок "Ригли'с Сперминта", зелёненький такой.

— И ты тоже! Мы вместе к нему тогда наведались.

— Ну да, вместе. Кстати, это Степанов подогнал твой "Шарп".

— Да ну? — Ганелин даже подался вперёд.

— Он живёт этим. Достаёт качественную раритетную электронику в отличном состоянии, а может, сам реставрирует, и продаёт всем, кто западает на ретро.

— И где же он её берёт, электронику эту?

— Я почём знаю, — Фефелов пожал плечами. — Видимо, у Степанова имеются свои каналы снабжения.

Ганелин откупорил очередную банку пива и отпил из неё.

— Оч-ч-чень интересно, — сказал он. — Как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят. Но раз уж в дело оказался замешан наш с тобой одноклассник, то сам бог велел… Понимаешь, "Шарп" в слишком хорошем состоянии.

— То есть?

— Будто вчера сошёл с конвейера. Ты ведь знаешь, я старый радиолюбитель — не удержался, развинтил. Ни одной детали заменённой, даже электролиты родные.

— Электролиты?

— Электролитические конденсаторы. А ведь они высыхают от времени. Когда магнитола была выпущена? Больше тридцати лет назад!

— Япония, и этим всё сказано.

— При чём тут Япония? Над временем ничто не властно. Опять же пассики…

— Что пассики?

— Мягонькие, эластичные. Совсем как новые.

— Заменены, скорее всего.

Ганелин махнул рукой.

— Ты не понимаешь. А я в этом деле собаку съел. Не нравится мне такое идеальное состояние, хоть ты тресни.

— Что же, по-твоему, "Шарп" хранился у Степанова в законсервированном виде все эти годы?

— Не знаю.

Они помолчали.

— Ладно, давай займёмся шашлыками, — предложил Ганелин. — Зря, что ли, приехали?

 

Глава 3

Группу туристов с "Сергея Эйзенштейна" посадили на местный катер и отправили из Большой Никоновской бухты в Монастырскую. После осмотра Спасо-Преображенского Валаамского монастыря и его окрестностей (в том числе жилых домов, пребывающих в довольно плачевном состоянии) группа отправилась по Главной монастырской дороге обратно в бухту, где туристам предстояло изучить Воскресенский скит, полюбоваться пейзажем со смотровой площадки, а затем проследовать на борт теплохода для отдыха и обеда.

Путь от монастыря до бухты составил всего шесть километров, но Инна пожаловалась на усталость и стёртые ноги, когда группа сделала остановку у Гефсиманского скита. Они с Кириллом решили, что доберутся до конца маршрута самостоятельно, и сели на лавочку.

— Могли бы пустить какой-нибудь транспорт, — проворчала Инна. Кирилл усмехнулся:

— О чём ты? Поганить воздух выхлопами и нарушать тишину? Хватит и того, что красивейшее место в России сделали помпезно-показушным. Вон, у монастыря всё плиткой замостили…

— Это же для удобства, чтобы люди не месили грязь.

— И мы оба знаем этих людей.

— Ты про кого?

— Про них, — Кирилл показал пальцем вверх. — Говорят, сам очень любит приезжать сюда. Напитывается энергией.

— Не энергией, а духовностью.

— Ну да, конечно.

— Ты не веришь в духовность?

— А что это такое, по-твоему?

— Ну… — Инна задумалась. — Вера в бога, соблюдение заповедей…

— Это религиозность, а не духовность. Помню, в конце восьмидесятых Борька Мухин волонтёрствовал на восстановлении какого-то монастыря. Мусор убирал, красил, шпаклевал. Звал меня, а я не захотел. Тогда Борька обозвал меня бездуховным человеком.

— В то время подобное волонтёрство было популярным.

— Потому что разрешили. Перестали преследовать по партийной и комсомольской линии тех, кто ходил в церковь. А сейчас даже этот их вождь лысый торчит в храме со свечой, как истукан. Это духовно?

Инна засмеялась:

— По-моему, это просто глупо.

— Вот именно, глупо и показушно.

Они помолчали. Инна встала с лавочки, сделала несколько шагов.

— Вроде не болит. Пойдём?

Кирилл тоже встал.

— Пойдём.

— Но я на тебя всё-таки обопрусь.

Инна взяла Кирилла под руку. Они медленно двинулись по грунтовой дороге. Немного погодя Инна спросила:

— А всё-таки мне интересно, как ты понимаешь духовность? Моё определение ты забраковал.

Кирилл задумался.

— Трудный вопрос. На мой взгляд, духовность сродни нравственности. Высоким морально-этическим качествам.

— То есть?

— Жить не по лжи.

— Допустим, хотя это чужая мысль. А ещё?

— Можно долго перечислять, — отмахнулся Кирилл. — Неохота.

— А наши с тобой отношения нравственны?

— Ну ты и вопросы задаёшь, Удалова!

— Не уходи от ответа.

— Меня всё устраивает, и мои морально-этические принципы никоим образом не задеты, — сказал Кирилл несколько раздражённо. — А твои?

— Мои тоже… почти.

— Почему "почти"?

— Потому что странно проходят наши свидания. Мы с тобой в отношениях уже месяца два, и встречались где угодно, только не у тебя дома.

— Ах, вон оно что! — Кирилл остановился и посмотрел на Инну. — Данное обстоятельство тебя напрягает?

— Да, честно говоря, напрягает. Ты ведь живёшь за городом, на даче. Почему ни разу меня не пригласил? Там, наверное, хорошо.

Они возобновили движение.

— Хорошо, — подтвердил Кирилл. — только я на даче не один.

— А с кем же? Ты говорил, родители давно живут в Канаде. Кого прячешь на даче, сознавайся!

— Древнюю старушку. Ей уже за сотню.

— Как за сотню?

— Сто один год.

— Ничего себе! И кем она тебе приходится?

— Она в нашей семье с тридцатых годов. Что-то вроде няни. Мой отец при ней родился.

— Как интересно! Расскажи о своей няне!

Они уже подходили к Воскресенскому скиту. Кирилл сказал:

— Давай осмотрим скит, а после обеда я тебе расскажу всё подробно.

В скиту они застали свою группу — экскурсовод переводил её с места на место, многие уже откровенно томились. Экскурсия, ко всеобщему удовольствию, завершилась на смотровой площадке, где туристы вдоволь нафотографировались, после чего поспешили на борт "Сергея Эйзенштейна": длительная прогулка на свежем воздухе возбудила у всех зверский аппетит.

После обеда Инна и Кирилл покинули борт теплохода и уединились в уютном уголке близ пристани.

— Так почему же ты не желаешь, чтобы я познакомилась с твоей няней? Кстати, как её зовут? Арина Родионовна?

— Не смешно. Её зовут Лургини.

— Странное имя.

— Она — эвенкийка. Имя в переводе означает "огненная" или "пылающая".

— Как интересно!

— Я стараюсь ограждать её от непосредственного общения с другими людьми. С возрастом у Лургини обострились проблемы с психикой. Она тяжело воспринимает новых персон в нашем доме. Может начаться приступ.

— Сердечный?

— Нет, что-то вроде эпилептического припадка.

— Господи! Теперь я понимаю… А твои родители? Почему они не увезли Лургини в Канаду?

— Она воспротивилась.

Инна задумалась, разглядывая пейзаж.

— Стало быть, няня у тебя эпилептичка.

— Нет, это не эпилепсия. Я сказал — вроде, то есть симптомы похожи, но ничего общего.

— А что врачи говорят?

— Разводят руками. В остальном-то Лургини совершенно здорова. Даже удивительно для её возраста. Сердце, печень, почки, сосуды, поджелудочная — всё в полном ажуре.

— Удивительно! А как Лургини попала в вашу семью?

— Мой дед был профессором геологии. В тридцатом он возглавил геологическую экспедицию, работал в Енисейской губернии. В посёлке Ванавара кто-то из местных проникся к нему доверием и уважением и посоветовал взять молодую сироту-эвенкийку в качестве домработницы. И дед увёз Лургини в Москву. С тех пор она живёт у нас. Освоила русский язык, а вот с грамотой у неё хуже — читает с трудом. Хотя в детстве она мне читала книжки.

— Ты очень привязан к Лургини, — не спросила, а констатировала Инна. — Значит, у меня нет шансов. Ради её здоровья ты вообще не пустишь меня к себе домой.

— Почему же? Просто тебе надо будет набраться терпения. Сначала познакомитесь, потом постепенно твоё пребывание на даче станет более длительным…

— Понятно, — махнула рукой Инна. — Да я и не особо претендую…

Она перевела разговор на другую тему. А Кирилл вдруг задумался над её словами: "Ты очень привязан к Лургини". Да, так оно и было, хотя случай, произошедший в раннем детстве, едва не стоил ему жизни. И круто изменил эту самую жизнь.

х х х

Ему не было тогда и четырёх лет. Родители и бабушка с дедушкой разъехались по отпускам. Кирилл остался на даче с Лургини. Дни проходили однообразно: они гуляли в лесу или на речке, Кирилл играл в песочнице с игрушечными грузовичками, спал после обеда, а по вечерам Лургини читала ему сказки, с трудом переползая от слова к слову. Обычно Кирилл засыпал, так и не дождавшись окончания.

Однажды он сидел на полу в большой комнате и разглядывал иллюстрированный журнал большого формата — скорее всего, это была "Америка". Одну из полос полностью занимала цветная фотография Нила Армстронга в скафандре, стоявшего на поверхности Луны. Кирилл уже видел эту фотографию — отец ему показывал. В комнату вошла Лургини, взглянула на журнал и спросила:

— Чего это, беэткэн?

Так она обычно называла Кирилла: "мальчик" по-эвенкийски.

— Дядя космонавт прилетел на Луну и гуляет там, — объяснил Кирилл.

— А-а-а, — равнодушно протянула Лургини.

— Я тоже буду космонавтом, — заявил Кирилл, тыча пальцем в фотографию. — Я тоже хочу на Луну.

— Хочешь, беэткэн?

Кирилл упоённо разглядывал скафандр Армстронга и поэтому не заметил, что происходило с Лургини. Лицо её побагровело, она тихонько захихикала и затопталась на месте. В углу комнаты, куда был устремлён её взгляд, возник кривой вертикальный овал и стал расти. В него с воем устремился воздух. Кирилл поднял голову — пространство, окантованное овалом, заволокло паром, но он успел увидеть человека в скафандре — самого настоящего, живого. Лица космонавта не было видно за стеклом шлема, но он, без сомнения, тоже увидел и Кирилла, и Лургини, и часть комнаты. Поражённый, он поднял руки. В овал летела всякая мелочь — карандаши, рисунки Кирилла, его детские книжки, одежда. Кирилл попытался встать и тут же покатился, как колобок, к овалу. Он даже не успел испугаться, как овал резко уменьшился и схлопнулся. А вот Лургини перепугалась всерьёз. Она подбежала к нему, схватила его на руки и всё повторяла: "Беэткэн, минни беэткэн!" А у комнаты был такой вид, будто по ней прошёлся торнадо…

Кирилл и Лургини по молчаливому соглашению не стали рассказывать его родным об этом происшествии и даже между собой его не обсуждали. Когда Кирилл подрос и прочитал "Незнайку на Луне" Носова и "Станцию Луна" Клушанцева, то сообразил, что причиной страшного ветра, чуть не утянувшего его в Овал, было полное отсутствие атмосферы на спутнике Земли. Тогда Кирилл принялся упрашивать Лургини повторить опыт с "земными", безопасными фотографиями. Но та наотрез отказывалась.

Отец привёз Кириллу из-за границы игрушечный полицейский "мерседес" с дистанционным управлением. Машина выглядела в точности как настоящая, у неё даже светилась синяя мигалка на крыше и верещала сирена. А потом "мерседес" потерялся. Кирилл очень переживал по этому поводу. Как-то он листал толстый западногерманский каталог — то ли "ОТТО", то ли "Квелле" — и наткнулся на фотографию точь-в-точь такой же игрушки. Родителей дома не было, Кирилл пустил в ход все имеющиеся в его распоряжении средства, вплоть до слёз, и Лургини сдалась и открыла Овал. Кирилл, не теряя времени, проскочил в него и схватил машинку, установленную на белом стенде у белой стены. Ныряя обратно в Овал, он заметил изумлённую физиономию молодого бородатого мужчины, который стоял рядом с фотокамерой на штативе, и даже успел услышать его возглас: "Scheiße!"

И это было только начало…

Глава 4

Инна Усольцева любила свою работу. Кроме тех редких, но неизбежных дней, когда испытывала к ней отвращение. Как сегодня, например, когда попались клиенты-мудаки.

Тон задавала "мадам" — пышная женщина лет шестидесяти с обесцвеченными под снег волосами. Её свита состояла из серенького плюгавенького мужичка, выглядевшего старше своей половины (может, он был её ровесником, но за годы совместной жизни дошёл до угнетённого состояния). Инна охарактеризовала его как типичного "тютю".

"Мадам", наверное, уже раз двадцать прошла, стуча острыми каблучками, по очень неплохой двушке. Хозяйка, тихая интеллигентная женщина, с болью смотрела на подвергаемый пытке новенький паркет, но молчала. Инна знала, что та залезла в долги, дабы подготовить квартиру к сдаче.

— А где посудомоечная машина? — раздался голос "мадам" из кухни.

— Она встроенная, — отозвалась хозяйка, суетливо прошмыгнула на кухню и продемонстрировала упомянутый агрегат, приоткрыв его крышку. Инна проследовала за ней.

— А водонагревателя у вас разве нет? — не унималась "мадам". Инна не сдержалась:

— Вы же видели описание. Там не упомянут нагреватель.

— Что же, я должна всё помнить, по-вашему? — проворчала потенциальная арендаторша. — Как прикажете мыться, если отключат горячую воду?

— Воду отключают всего на десять дней в году, — сказала Инна.

— Ну да, а вдруг авария какая-нибудь? Аварии у нас сплошь и рядом. Прикажете нам сидеть без горячей воды?

В кухню проскользнул муженёк и проблеял:

— Варенька, но ведь аварии случаются не каждый день.

Его супруга внезапно позабыла о водонагревателе:

— Почему в кухне нет конгдиуионера?

— Если включить кондиционеры в обеих комнатах, то в кухне и не понадобится, — торопливо проговорила хозяйка. — К тому же это не солнечная сторона…

— С какой стати я должна тратиться на энергию для двух кондиционеров, если достаточно было бы просто установить здесь ещё один?

Физиономия "мадам" делалась всё более недовольной, а интонации — капризными. Она снова пустилась в путешествие по квартире. Изучая вид за окнами, ворчала:

— Вот, пожалуйста, внизу — парковка, будут шуметь и газовать… А здесь — детская площадка, постоянные визги...

Инна закатила глаза, потом сочувственно посмотрела на хозяйку — та совсем скисла.

— Елена… как вас? — позвала "мадам" из другой комнаты.

— Михайловна, — почти прошептала хозяйка.

— А? Подойдите же, вас не слышно!

Хозяйка прошла в комнату. "Тютя" почему-то заинтересовался варочной панелью и принялся зажигать то одну, то другую конфорку. Инна наблюдала за ним: "Хоть бы не сломал, сморчок старый". Из комнаты, в которой находились хозяйка и "мадам", донёсся невнятный диалог на повышенных тонах. В дверном проёме появилась хозяйка. Губы у неё дрожали. Она сказала:

— Инна… простите, Инна… От меня требуют прямые контакты.

— В смы… — Инна, не договорив, всё поняла. "Мадам" вознамерилась кинуть её с комиссионными. За спиной хозяйки воздвиглась мощная фигура "мадам".

— Нам не подходит! — заявила она.

— Я сбавлю! — в отчаянии выкрикнула хозяйка.

— Даже не думайте, Елена Михайловна. — тихо произнесла Инна, тронув её за руку. — Ваша квартира и так сто́ит выше минимум на двадцать пять процентов.

— Что вы там секретничаете? — спросила "мадам".

— Вы не найдёте другую такую квартиру за те же деньги, — уверенно сказала Инна.

— Да неужели? — фыркнула клиентка. — Ещё и вам платить комиссионные за целый месяц…

Хозяйка ухватила Инну за рукав:

— Инна, можно с вами поговорить?

— Конечно.

Они перешли в дальнюю комнату. Елена Михайловна, глядя полными слёз глазами на Инну, прошептала:

— Может быть, комиссионные будут за мой счёт?

— Бог с вами, Елена Михайловна! — возмутилась Инна. — Вы же потеряете арендную плату за целый месяц!

— Ничего, не страшно, лишь бы сняли…

— Да я вам завтра приведу ещё арендаторов. У меня в списке один — точно, ещё двое наклёвываются.

Хозяйка вздохнула:

— А вдруг им не подойдёт? Лучше уж синица в руках… Я очень боюсь, что сорвётся, понимаете? Пожалуйста, возьмите с меня комиссионные!

Инна сухо произнесла:

— Дело ваше.

х х х

Сделка состоялась. В договоре Инна указала, что комиссионные риелтора оплачивает арендодатель. Несмотря на формальный успех, её буквально трясло от наглости и хамства арендаторши и бесхребетности хозяйки. Не добавил хорошего настроения и звонок на мобильный, который поступил, когда Инна уже распрощалась с клиентами и ехала в агентство. Звонила её старшая сестра Любовь. Разговор начался с вопроса:

— Ты где?

— В Караганде! — не сдержалась Инна. — Вообще-то здравствуй, Люба.

— Здравствуй, сестрица. Так ты где?

Инна переключила мобильник на громкую связь, положила его на торпедо и медленно сосчитала до пяти.

— Алло! Алло! — надрывалась Люба. — Ты куда пропала?

— Я за рулём. Только что сдала квартиру, еду в офис.

— Понятно. Работа, как всегда, прежде всего.

— Представь себе.

— А ничего, что ты забыла о родительской годовщине?

— Как?.. — чувство досады и вины льдиной проскользнуло в груди. — Ч-ч-чёрт!

— Вот и я о том же. Дата некруглая, конечно, но всё-таки… Давай встретимся. Посидим в каком-нибудь кафе. Ты с прибылью, так что угощаешь.

Инна заехала в офис, потом направилась на свидание с сестрой. Небольшое уютное кафе неподалёку от агентства как нельзя лучше подходило для этой цели.

Люба, конечно, опоздала. Ввалилась минут на двадцать позже — массивная, шумная — и сразу повторно обрушила на Инну упрёки в том, что та забыла поздравить родителей с очередной годовщиной свадьбы. Инна не выдержала и рявкнула:

— Сядь! Что тебе заказать?

Мысль о лакомстве мгновенно успокоила Любу. Она потребовала меню и выбрала малиновый торт, карамельное мороженое, "Павлову" и две чашки латте.

— Не лопнешь? — ехидно спросила Инна.

— А тебе что, денег жалко? — немедленно взъерепенилась Люба.

— Глупости говоришь. Ну, рассказывай, как дома, как дела.

— Спасибо, что поинтересовалась. Два месяца ведь не общались. У меня всё неплохо. — Люба отправила в накрашенный рот кусочек торта. Инна по её выражению лица поняла, что сестре не терпится поделиться сногсшибательной новостью, но она "держит интригу".

— Выкладывай сокровенное. Я же вижу…

— Мы ездили с Борей в Ялту. — выпалила Люба.

— То есть ты сошлась со своим бывшим?

Люба была раздосадована равнодушным тоном сестры.

— Представь себе!

— И что́ так оживило ваши взаимные чувства?

— Что оживило, то и оживило, — видя, что новость из её личной жизни не произвела особого впечатления на сестру, Люба принялась усиленно поглощать десерт. — Между прочим, замечательно провели время! Купались, ездили в Бахчисарай и на дегустацию вин…

— Культурная программа богатая, — сказала Инна.

— Не завидуй, — буркнула Люба.

— Было бы чему завидовать! Я тоже встречаюсь с одним человеком.

Люба чуть не поперхнулась тортом.

— Ну да?! Ты?

— Ну да, я. — передразнила Инна.

— Кто он?

— Мой бывший одноклассник.

— А-а-а, понятно! С той вашей встречи, да?

— Именно.

— И как его зовут?

— Кирилл. Кирилл Степанов.

— Подожди-ка… Блондинчик такой, с голубыми глазами?

— Он самый. Помнишь, он когда-то выгородил меня перед Гориным, взял на себя мою вину.

— Как же, как же! — широкое лицо Любы расплылось в ехидной улыбке. — Ты же вроде была к нему равнодушна, когда учились.

— Времена меняются, и мы меняемся.

Люба вновь принялась за торт.

— И как у вас?

— Нормально. Съездили в круиз до Питера.

— И ты ничегошеньки не рассказывала! Молчала, как партизан! Насколько у вас серьёзно?

— Пока не поняла.

— Ты хоть с родителями его познакомилась?

— Они уже давно живут в Канаде.

— А, ещё лучше! Значит, он один. Какая у него квартира?

— Это главное, конечно. Кирилл живёт на даче, недалеко от Москвы.

— Сестрица, так это вообще роскошно! Дача, видимо, со всеми удобствами?

Инна поджала губы.

— Не знаю… Наверное. Я там пока не была.

— Вот так номер! Где же вы встречаетесь?

— У меня… в основном. Понимаешь, вместе с Кириллом живёт его старенькая няня, ей лет сто, если не больше. Появление новой женщины в доме может сильно побеспокоить её.

— Какая чушь! Это он тебе сказал?

— А кто же ещё?

— Брешет твой Степанов. Вешает лапшу на уши. Он просто не желает поддерживать серьёзные отношения, я тебе точно говорю.

— Ты хочешь сказать, что на самом деле никакой няни нет?

— Во всяком случае, это нетрудно выяснить. Я поговорю с Борей. Он ведь бывший мент, а сейчас работает частным детективом.

— Даже не вздумай! — рассердилась Инна.

— Чего ты взвилась? Твой Кирилл ничего не узнает.

— Я жалею, что разоткровенничалась с тобой.

— Сестрица, я ведь ради тебя…

— Ничего мне не надо ни от тебя, ни от твоего Бореньки! Не лезь не в своё дело!

— Ага, а Кирилл так и будет водить тебя за нос.

— Если только ты попытаешься, — прошипела Инна. — то я вообще прекращу с тобой общаться!

— Ой-ой-ой, какие мы сердитые! Успокойся, не хочешь — не надо. Тебе же будет хуже. Желаешь получить ещё одно разочарование в жизни?

— Это моя жизнь. — отрезала Инна м махнула рукой официантке:

— Счёт, пожалуйста!

 

Глава 5

— Вы уверены, Борис Эдуардович? — начальник службы безопасности хмуро смотрел на Виноградова. — Селютин давно у нас работает, он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны.

— Как охранник — возможно. Но есть доказательства передачи Селютиным информации вашим конкурентам. Так что уверен — не то слово. Я точно знаю.

— И какие же у вас имеются доказательства?

— Во-первых, мои люди выяснили, что ваш конкурент получал информацию не в электронном виде, а в виде обычных ксерокопий.

— Ну и что?

— А то, что Селютин не имеет доступа к компьютерной базе данных вашей компании. Ему пришлось рыться в распечатках.

— Значит, распечатку сделал кто-то из менеджеров? — вмешался генеральный директор.

— Вероятно.

— Но с какой целью? Он был в сговоре с Селютиным?

— Едва ли, — ответил Виноградов. — Вознаграждение получается меньше, ведь пришлось бы делиться с подельником, а риск разоблачения напротив, выше. Менеджер, скорее всего, распечатал базу просто для удобства работы с ней, а Селютин узнал об этом или случайно её увидел.

— Допустим, — сказал начальник охраны. — Но по ночам и выходным дежурил не только Селютин. Другие охранники тоже могли позаимствовать распечатку.

— Материальное положение Селютина отнюдь не позволяло ему шиковать, но недавно он приобрёл новый телевизор "Сони", пятьдесят семь дюймов. Селютин хвастался среди коллег, мои люди опросили их. Это во-вторых.

—Может, Селютин выиграл в лотерею или на тотализаторе. А может, получил наследство.

— И в-третьих, — Виноградов проигнорировал реплику генерального директора. — Поначалу Селютин попытался переснять базу на мобильник, но фотографии получились слишком низкого качества. Загляните в его мобильник, пока он не удалил снимки.

— А если удалил?

— Тогда мы проведём дактилоскопию распечатки. Но я уверен, что этого не понадобится.

Начальник службы безопасности вышел из кабинета генерального директора. Он отсутствовал не более десяти минут, за это время Виноградов успел выпить предложенную чашечку кофе. Безопасник вернулся темнее тучи.

— Вы оказались правы, Борис Эдуардович, — сказал он. — Селютин не успел удалить фотки.

— Он сразу отдал вам мобильник? — спросил Виноградов.

— Сотрудники охраны обязаны на время дежурства оставлять телефоны в моём сейфе.

— Понятно.

— Вот сволочь Селютин! — прошипел генеральный директор. — Я думаю, простого увольнения для него будет мало.

— Ну, это уже ваши дела, господа, — сказал Виноградов и встал с кресла.

Директор протянул ему руку:

— Благодарю вас, Борис Эдуардович. Дам команду сегодня же перечислить оставшуюся часть вашего гонорара на счёт "Белого кота".

— "Белый кот" всегда к вашим услугам, — ухмыльнулся Виноградов, пожимая директорскую руку. Рукопожатие начальника службы безопасности было более крепким, но каким-то формальным. "Не исключено, что Селютин — его протеже", подумал Виноградов, выходя из кабинета.

Небоскрёб, в котором размещался офис недавних клиентов частного детективного агентства "Белый кот", входил в состав комплекса "Москва-Сити". Если бы Виноградову предстояло возвращаться в контору, расположенную на Ленинградском проспекте, ему суждено было бы простоять в пробках. "Однако на сегодня всё", с удовольствием подумал он.

Да, у Бориса Эдуардовича было как минимум два повода для хорошего настроения: солидный гонорар и свидание с бывшей… или всё-таки настоящей?.. супругой Любой. Он посмотрел на часы — до встречи оставалось около двадцати минут. И ехать не так уж далеко!

х х х

Однако пробки всё-таки подвели, и Борис Эдуардович опоздал. Мало того — время ушло на поиски места для парковки, а также покупку букета. "Надо держать марку", думал Виноградов самодовольно. Когда он, запыхавшись и матерясь шёпотом, выбежал на набережную, то сразу увидел Любу, которая нетерпеливо прохаживалась вдоль парапета взад и вперёд.

—Извини за опоздание, Любонька, — сказал Виноградов, всучивая жене букет.

— Ага, работа такая, да? — просипела Люба, изображая Волка из популярного мультфильма. Видя, что она не сердится, Борис Эдуардович воспрянул духом:

— Понимаешь, впервые получил заказ от фирмы, а не от частного лица. Вот что значит репутация!

— Что за фирма?

Виноградов махнул рукой:

— Да неважно. Крыса там у них завелась — один из охранников. Сбагривал клиентскую базу конкурентам. А я его вычислил. Знаешь, сколько заплатили?

Борис Эдуардович назвал сумму. Люба одобрительно кивнула:

— Изрядно.

— Теперь заработает сарафанное радио, — продолжал радоваться Виноградов. — Другие серьёзные клиенты подтянутся. Заживёт "Белый кот"!

— А "Белый кот" не откажется немножко поработать на супругу своего генерального директора? — вкрадчиво спросила Люба.

Борис Эдуардович от неожиданности крякнул.

— Разумеется… А что у тебя случилось?

— Не у меня. Инка сошлась с бывшим одноклассником.

— Твоя младшая сестра? Господи, когда же я в последний раз её видел?..

— Давно. Не отвлекайся на воспоминания. У меня вызывает сильные сомнения этот её Степанов.

— Так, — Борис Эдуардович деловито достал из кармана блокнот с ручкой. — Значит, Степанов?..

— Кирилл Степанов, 1966 года рождения. Проживает где-то в ближнем Подмосковье.

— А поконкретнее?

— Я пообещала Инне, что не буду привлекать тебя. Так что выясни самостоятельно, возможности имеются.

— Хорошо… Почему у тебя появились сомнения на его счёт?

— Степанов не желает приглашать Инну к себе. Мотивирует тем, что у него живёт старая няня, которая не выносит общения с посторонними людьми. Но я подозреваю, что дело в чём-то другом. Возможно, у Степанова просто нет намерения заводить с моей дурёхой серьёзные отношения. Или у него имеется другая женщина, существование которой он тщательно скрывает от Инки.

— Да ну, вряд ли… Этот Степанов когда-нибудь привлекался?

— Откуда мне знать? Скорее всего, нет.

— Это плохо. Стало быть, материалы на него отсутствуют.

— При чём тут какие-то материалы?

— Они бывают крайне полезны для расследования. Ладно! Выставим "ноги" за этим вашим Степановым.

— Я оплачу.

— Да что ты, Любонька! — возмутился Виноградов — пожалуй, излишне демонстративно. — уж поработать на свою жену не ради денег, а для души я могу себе позволить! Дай мне… ну, скажем, две недели. Думаю, что смогу предоставить какой-то результат.

— Буду тебе очень признательна, — Люба привлекла Виноградова к себе и поцеловала. — Очень признательна!

Новая встреча Виноградова и Любы состоялась не через две, а почти через три недели — её услали в командировку на Дальний Восток. По возвращении, не успев отдышаться от перелёта из Петропавловска-Камчатского, Люба сразу же позвонила мужу. На этот раз местом рандеву назначили сквер у Новодевичьего монастыря. В это время дня там было малолюдно. Виноградов и Люба прохаживались по дорожкам сквера.

— В общем, понаблюдали мы за твоим Степановым, — сказал Борис Эдуардович.

— Мы — это кто?

— Я и мои сотрудники.

— Они согласились поработать на волонтёрских началах? — усмехнулась Люба.

— Зачем же? Получат оплату, как за обычную работу.

— Ух, какой ты у меня щедрый!

— Не щедрый, а последовательный. Итак, у Степанова имеется квартира в Москве…

Люба недовольно посмотрела на Виноградова.

— Большое спасибо за ценную информацию, но мне это известно!

— Ты говорила, что он живёт в Подмосковье…

— На даче. Но ведь и в Москве у него должно быть жильё. По-моему, это и так подразумевается.

Борис Эдуардович набычился, но справился с собой и продолжил:

— Квартира находится в начале Ленинского проспекта. Трёхкомнатная, в сталинском доме. Степанов уже много лет сдаёт её одному американцу, богатенькому.

— Понятно, что не нищеброду.

— Сам живёт на даче в Голицыно. Строились его родители в восьмидесятых. Участок двадцать четыре сотки. Дача двухэтажная, из газобетона, со всеми коммуникациями.

— Ты мне ещё строительный проект покажи!

— Сама же просила всё разузнать.

— Да плевать на дачу, из чего она построена! Какой образ жизни ведёт Степанов, чем занимается изо дня в день? И ещё эта его няня…

Борис Эдуардович засопел. Люба толкнула его вбок:

— Завёлся, а, Виноградов? Трудный я клиент? Ладно, не обижайся. После девяти часов перелёта не захочешь — превратишься в мегеру.

— Я и не обижаюсь, — буркнул её муж. — А что до образа жизни… Степанов почти не отлучается с дачи, навещает только продуктовый магазин. Нянька эта каждый день дрыхнет в кресле на террасе. Явная азиатка— может, бурятка, может, монголка.

— Да бог с ней. Что ещё со Степановым?

— Пять раз ездил в Москву.

— А говоришь — никуда не отлучается.

— Я сказал — почти. Встречался с твоей сестрой, причём три раза из пяти совмещал рандеву с доставкой по разным адресам каких-то коробок разного размера.

— Что было в коробках?

— В том-то и дело, что не удалось установить. Коробки были затянуты чёрным полиэтиленом.

— Вот как! То есть он покидал дачу с коробками, а откуда они там появлялись?

— Неизвестно. — Виноградов покачал головой.

— Инна рассказывала, что Кирилл продаёт старую отреставрированную электронику — ну, всякие там магнитолы, видеомагнитофоны… Может, в коробках находилось что-то подобное?

— Вероятно. А кому он продаёт старую электронику?

— У нас много любителей ретро-техники. И всё-таки, как она попадает к нему на дачу?

— Возможно, у Степанова имеется склад. Он ремонтирует магнитофоны помаленьку и реализует по мере готовности.

Увидев свободную лавочку, Люба предложила:

— Давай посидим.

Супруги сели. Некоторое время они любовались монастырём и его отражением в пруду, потом Виноградов сказал:

— Надо бы ещё понаблюдать за Степановым, но навалились новые заказы.

— Конечно-конечно, — ответила Люба. — Я вовсе не хочу, чтобы твой "Белый кот" работал себе в убыток.

Борис Эдуардович немного посопел, потом сказал:

— Есть ещё кое-что. Даже не хотел тебе говорить — уж больно странная штука выходит. Вообще никакого смысла и логики.

— Да? Заинтриговал.

— Понимаешь… Мы сделали фотки Степанова через телеобъектив. Я их распечатал. Вот, полюбуйся.

Виноградов расстегнул молнию тонкой кожаной папки, извлёк две фотографии и протянул Любе.

— Эта фотка сделана во вторник, двенадцатого. А вот эта — в среду, тринадцатого. Тебя ничего не напрягает?

Люба хмыкнула, разглядывая фотографии.

— По-моему, ничего особенного… Степанов как Степанов.

— На фотографии от двенадцатого Степанов гладко выбрит, а тринадцатого он уже обзавёлся изрядной щетиной. Присмотрись! И это при том, что он блондин, у них не так заметно.

Люба приблизила к глазам сначала один снимок, потом другой, и тихонького ахнула.

 

Глава 6

Агентство недвижимости, в котором работала Инна, было небольшим. Потому и корпоратив, посвящённый дню рождения компании, проходил достаточно скромно, в уютном банкетном зале. После окончания мероприятия Инна и Кирилл отправились до её дома пешком.

— Как тебе корпоративчик? — спросила Инна.

— Понравился, — искренне ответил Кирилл. — Вообще-то я не люблю подобные посиделки "для сплочения коллектива". Но у вас всё прошло достойно. Больше всего меня удивило, что ваше начальство разрешило пригласить супругов и даже друзей сотрудников.

— У нас ведь небольшой штат, — улыбнулась Инна. — Так что без дополнительных участников получился бы не корпоратив, а рядовой междусобойчик.

— И всё за счёт фирмы?

— Ну… за гостей со стороны заплатили те, кто их привёл.

— Значит, ты заплатила за меня? Сколько я тебе должен?

— Нисколько, успокойся. За последний месяц я заключила выгодные сделки. Так что могу себе позволить.

Начал накрапывать дождик. Инна раскрыла зонтик.

— Может, возьмём такси? — предложил Кирилл.

— Боишься размокнуть? Иди под зонт. Чувствуешь, как легко дышится?

— Что правда, то правда. И дождь не такой уж сильный.

Они помолчали. Дождь и в самом деле не собирался усиливаться, скорее это была приятная летняя морось.

— А почему тебе не нравятся корпоративы? — спросила Инна.

— Не выношу ничего стадного. Вся эта корпоративная этика, дресс-код, совместное исполнение гимна компании… Воротит, потому что обман. Эдакое демонстративное подобострастие.

— У нашего агентства нет никакого гимна.

— Что не может не радовать.

— И при чём здесь стадность? Человек — животное общественное.

— Расскажи это знаменитым отшельникам.

— Каким знаменитым отшельникам? Лыковым, что ли? От них одна Агафья и осталась.

— Лыковы ушли от мира из религиозных соображений. А ты слыхала, например, о Дэвиде Глэшине?

— Нет. Кто это?

— Австралийский брокер. Он проиграл на бирже несколько миллионов. Но унывать не стал, а взял в аренду треть острова неподалёку от Австралии. Глэшин посулил властям организовать на острове туристический курорт, но обещание своё выполнять не торопится — знай выращивает овощи, варит пиво и купается с акулами. Между прочим, он продолжает играть на бирже через спутниковый интернет.

Инна рассмеялась:

— Похоже, тебе нравится такой образ жизни! Поменялся бы с этим, как его… Глэшином?

— Моя работа, к сожалению, не позволяет жить вне общества.

Беседуя, они не заметили, как оказались у дома Инны. Под козырьком у входной двери маячила пухлая женская фигура. При появлении Инны и Кирилла женщина подбежала к ним, это оказалась Люба.

— Привет! — нервно выпалила она.

— Любка? — удивилась Инна. — Ты чего здесь делаешь? Случилось что-нибудь?

— Надо поговорить, — пропыхтела её сестра.

— Что, прямо сейчас? До завтра никак не терпит?

— Не терпит.

Инна оглядела возбуждённую Любу.

— Кстати, познакомься. Это Кирилл…

— Мы знакомы, — встрял Кирилл. — Здравствуй, Люба. Уж и не припомню, когда видел тебя в последний раз.

Люба, не глядя на Кирилла, буркнула:

— Здравствуй Кирилл. Инка, нам надо поговорить!

— Ты повторяешься, дорогая, — холодно ответила Инна. Кирилл сказал ней:

— Ладно, Инка, я пойду. Счастливо!

Он повернулся и зашагал прочь. Инна, сдерживая ярость, копалась в сумочке в поисках ключей. Люба быстро заговорила:

— Если хочешь, пошли меня куда подальше, но я не могу…

— Идём, — Инна прикоснулась магнитным ключом к датчику домофона.

х х х

Сёстры прошли на кухню. Инна буднично спросила:

— Чаю желаешь?

— Самое время! — огрызнулась Люба.

— Моё дело — предложить. Что у тебя за дело такое спешное…

— …из-за которого я лишила тебя бурной ночи с бывшим одноклассником?

Инна сузила глаза.

— Я лучше промолчу.

— Инка!

Люба схватила Инну за плечи.

— Пожалуйста, выслушай спокойно, что я тебе скажу.

— А у меня есть выбор? При таком-то напоре?

Они уселись за кухонный стол. Инна вытянула сигарету из лежавшей на столе пачки, закурила. Люба скорчила недовольную мину по этому поводу, но претензию не высказала, а перешла к важному:

— С твоим Степановым большие проблемы.

— Во как! Я хорошо тебя знаю, поэтому предположу, что ты всё-таки задействовала Бориса и его сыскную контору, да?

— Ради твоего же блага, дурочка!

— Когда кому-нибудь делают гадость, то всегда утверждают, что ради блага! Я говорила, чтобы ты этого не делала?

— Да ты выслушай! Борис сфоткал Степанова. На одной фотке он гладко выбритый, а на другой уже оброс щетиной!

— Ничего не поняла. Какая щетина?

— Ну, у Кирилла появилась щетина всего за сутки!

— Чушь какая!

— Не чушь! Я сама видела фотки.

Инна вздохнула.

— Твой бывший-нынешний муж тебя тупо развёл, а ты и повелась.

— Зачем ему это нужно?

— Не знаю. Наверняка он и остальных своих клиентов разводит. Ради бабок.

— Я не плачу́ ему!

— Значит, Борис преследует какие-то другие цели. Страсть к провокациям у него в крови. Бывших ментов не бывает.

Люба задохнулась от возмущения:

— Что ты несёшь! Конечно, у Борьки имеются свои тараканы, но он — порядочный мужик.

— Порядочный? — Инна загасила сигарету в пепельнице. — Тебе напомнить один случай из нашей прошлой жизни?

— Какой случай? Напомни, будь любезна.

— В две тысячи втором или третьем отец купил новую машину.

— Да, и что?

— Борька упросил отца покататься, и они с Усольцевым поехали по окрестностям дачи.

— С Юркой?

— А ты знаешь ещё какого-нибудь Усольцева? Борька зацепил слегка одну тачку. И свалил на Юру — сказал, что тот сидел за рулём.

— Да ладно! Такого не припомню.

— Ещё бы. Виноградов тогда закатил истерику, что ему вот-вот должны присвоить очередное звание, а если данный случай всплывёт, то прощай звёздочки на погонах.

— Ну и что? Всё ведь обошлось. Царапина-то оказалась пустяковая, страховка всё покрыла. Ваша чета материально совсем не пострадала.

Инна вздохнула.

— Материально… Разумеется, главное — материально.

— Конечно!

— Значит, так, сестрица. Если вы с Виноградовым не оставите нас с Кириллом в покое — пеняй на себя.

Люба осклабилась:

— А что вы нам сделаете?

— Уходи, — процедила Инна.

х х х

Тёплый летний вечер опустился на Подмосковье. Население области праздновало пятницу — на участках коттеджных и дачных посёлков звучала музыка, тянуло вкусным дымом от жарящихся шашлыков, слышался смех. Голицыно не составляло в этом смысле исключения. Однако небольшая дача, расположенная на одной из тихих улиц, казалась необитаемой: окна и двери были закрыты, все шторы задёрнуты.

В комнате на втором этаже, окно и балкон которой выходили на яблоневый сад, находились Кирилл и Лургини. Старуха сидела на стуле в чёрной цигейке, в валенках с галошами, голову её покрывал шерстяной платок. Кирилл был облачён в тяжёлое пальто старого покроя и широкие брюки; на голову себе он водрузил серую кепку. Стоя посреди комнаты, он пересчитывал деньги — зелёные полусотенные и кремовые сотенные с портретом Ленина.

— Би хэкумэвум![3] — простонала Лургини.

— Сейчас, сейчас, потерпи… Там тебе будет в самый раз.

Кирилл засунул пачку денег за пазуху, взял со стола фотографию и протянул старухе.

— Ну, голубушка, действуй!

Лургини, пыхтя, поднялась со стула, приняла фотографию и вперила в неё немигающий взгляд. После обычного ритуала появился и начал увеличиваться Овал с пульсирующими краями. Повеяло холодом — внутри Овала была заснеженная улица. С одной стороны её тянулась стена из крашеного кирпича, с другой теснились деревянные бараки с палисадниками. Когда Овал разросся от пола до потолка, Кирилл пробормотал:

— Надеюсь, фотограф уже ушёл. Вперёд!

Он взял Лургини под руку, и они оба проникли в Овал. Тут дверь в комнату распахнулась, и вошла Люба. При виде Овала она ляпнула:

— …ля! — и застыла, словно в столбняке, глядя округлившимися глазами, как Кирилл и Лургини удаляются по зимней улице с другой стороны. Потом вдруг рванулась с места и пролетела сквозь Овал, который уже начал съёживаться.

Любу охватил холод, но она даже не обратила на него внимания, а крикнула:

— Кирилл, это что за хрень?!

Кирилл мгновенно обернулся. Увидев Любу, он по наитию гаркнул:

— Лургини, назад! Быстро!!!

Старухино лицо приобрело цвет свёклы. Она затопталась на месте и захихикала.

— Твоя нянька — е…нутая? — растерянно спросила Люба. В следующее мгновение Кирилл и его спутница с глухим хлопком исчезли. Люба осталась одна в летней одежде посреди пустой зимней улицы.

 

Глава 7

Вечером следующего дня Инне позвонил её бывший зять Борис Виноградов. После приветствия и краткого обмена общими воспоминаниями он спросил:

— Ты не знаешь, куда пропала Любка? Дома её нет, на работе сегодня тоже не появлялась, мобильник — вне зоны действия.

— Без понятия, — ответила Инна. — Когда ты с ней говорил в последний раз?

— В конце прошлой недели, гуляли у Новодевичьего. А ты?

— Люба была у меня в среду вечером. — Инна решила умолчать о произошедшей ссоре.

— После не созванивались?

— Нет.

— О чём говорили во время последней встречи? — в голосе Виноградова зазвучал профессиональный металл. Инна вспыхнула:

— Это что, допрос?

— Бог с тобой, какой допрос? Просто я волнуюсь.

— Ну, теперь и я начала волноваться. И да, ты очень кстати позвонил. Какого чёрта вы устроили слежку за Степановым?

— За каким Степановым?

— Боря, не валяй дурака! Мне всё известно, Любка рассказала.

— Вон оно что… — Виноградов помолчал. — Тогда ты знаешь и про фотографии.

— Знаю. Ты ведь подтасовал их, верно?

— Ничего я не подтасовывал! Фотографии были сделаны с разницей в сутки, и на второй Степанов действительно оброс щетиной, словно не брился неделю.

— Ну и что? Это преступление — обрастать щетиной?

— Просто очень странно.

— И поэтому ты вообразил, будто исчезновение Любы как-то связано со Степановым?

— Ничего я… Ха! Это ты вообразила, а не я!

— Господи, какой бред!

— Бред или не бред, а факт пропажи человека налицо.

— Сколько у вас там должно пройти времени, прежде чем принимают заявление о пропаже? Трое суток, если не ошибаюсь?

— Во-первых, "у нас там" я давно не служу. Во-вторых, ты сама только что сказала, что тоже волнуешься.

— Конечно, волнуюсь. Я… мы поругались с Любкой.

— Во время вашей крайней встречи?

— "Крайней"! — передразнила Инна. Борис не обратил внимания на выпад и спросил:

— Чего не поделили?

— Вмешательство в мою личную жизнь! Я только что тебе говорила.

— Из-за Степанова, что ли?

— На колу мочало, начинай сначала.

— Я тебя услышал. Значит, так, дорогая свояченица, или кем ты мне приходишься. Если Люба не объявится до завтрашнего вечера, я займусь твоим Степановым всерьёз.

— А если ты не прекратишь слежку за Степановым, тобой всерьёз займутся "старшие братья"! — крикнула Инна.

— Не смеши, Инка. Или у тебя в друзьях директор ФСБ?

— Директор — не директор, но знакомый полковник найдётся.

— Ух, как страшно! Кто такой?

— Андрей Ганелин. Мой бывший одноклассник.

— И что твой полковник Ганелин, интересно, мне предъявит?

— Он сообразит, что предъявить. Неужто за твоим сыскным заведением не водятся грешки? В жизни не поверю.

Борис помолчал, потом сказал тоном ниже:

— Ладно, не наезжай. Но если Любка не объявится, всё равно придётся начать поиски.

— Вот и займись этим. В конце концов, ты мент или не мент?

х х х

В Голицыно Инна приехала не на своей машине, а на электричке. Кирилл встретил её на платформе — осунувшийся, с красными глазами и запахом перегара. Она с беспокойством спросила:

— Кирюш, что-нибудь случилось? Выдернул меня неожиданно…

— Случилось, — буркнул он. — Пойдём на дачу, там поговорим.

По дороге Инна сообщила об исчезновении Любы. Кирилл совсем помрачнел и сказал:

— На даче, Инна, всё обсудим на даче.

Инна обиделась и замолчала. Когда они вошли на участок, она холодно спросила:

— Надеюсь, моё присутствие не побеспокоит твою дорогую нянюшку?

— Моя дорогая нянюшка имеет самое непосредственное отношение к делу.

От удивления Инна ничего не ответила. Они вошли в дом. Кирилл провёл её в гостиную, где в кресле перед камином сидела очень старая эвенкийка в глухом платье с национальными узорами и в светлом ситцевом платке. Кирилл произнёс:

— Ирэмэдел мундулэ эмэрэ, Лургини. Салдыкалду — эр Инна[4]. Мы с ней вместе учились в школе.

Инна обошла кресло, встала перед старухой и постаралась изобразить приветственную улыбку.

— Здравствуйте, Лургини… Как её по отчеству? — прошептала она Кириллу. Тот махнул рукой. Узкие глаза эвенкийки вперились в лицо Инны.

— Мэнду, хунат, мэнду![5] — она улыбнулась и закивала головой. — Садись, пожалуйста! Бэеткэн, сделай гостье чайку!

— Обязательно, но чуть позже, — ответил Кирилл. — Сейчас необходимо показать Инне наш Овал.

Старуха охнула и сжалась в кресле.

— Нэлэмэ![6] — прошептала она, со страхом переводя взгляд с Инны на Кирилла и обратно.

— Можно, голубушка. Инна скоро станет моей женой.

У Инны отвисла челюсть, но она промолчала. Лургини ещё раз оглядела её и неохотно кивнула. Кирилл подошёл к книжному шкафу, пробежался взглядом по корешкам книг.

— Да хотя бы вот это, — пробормотал он и вытянул из шкафа пухлый том горизонтального формата. Инна успела заметить непонятную надпись латиницей на корешке. Кирилл принялся листать книгу.

— Так… лучше цветную… Вот!

Кирилл поднёс к Лургини раскрытую книгу — это оказался фотоальбом. Снимок изображал живописный уголок осенней природы — лесную поляну с небольшим тёмным озерком. Старуха, кряхтя, поднялась с кресла и уставилась неподвижным взглядом на снимок. Её сморщенное лицо налилось кровью, тонкие губы растянулись в улыбке. Она тихонько затопала ногами и стала издавать жутковатые звуки, что-то вроде "хи-хи-хи". Опешившая Инна сделала протестующее движение рукой, но Кирилл взглядом приказал ей не двигаться и молчать.

В воздухе появился вертикальный овал с пульсирующими краями. Он постепенно разрастался. Инна увидела внутри него, как ей поначалу показалось, увеличенную копию фотографии из альбома. Но пейзаж жил: ветви деревьев колыхались от слабого ветерка, по поверхности озера бежала рябь. Инна почуяла запах палой листвы и озёрной тины. У неё закружилась голова, и она ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть.

х х х

Кирилл поставил для Лургини диск с фильмом "Марья-искусница" — старуха обожала киносказки Роу и Птушко — и вернулся на кухню, где Инна наливала себе уже третью стопочку водки. Он убрал бутылку со стола.

— Оставь, — попросила она.

— Сначала поговорим. А то отключишься и перестанешь воспринимать.

— Налей хотя бы кофе покрепче.

— Это пожалуйста.

Кирилл приготовил кофе и поставил перед Инной большую чашку.

— Лургини родилась в 1911 году в стойбище в окрестностях Ванавары.

— Где это?

— Сейчас — Красноярский край. За три года до её рождения в тех местах взорвался Тунгусский метеорит.

Кирилл замолчал и закурил, пуская дым уголком рта. Пауза так затянулась, что Инна не выдержала:

— То есть ты хочешь сказать, что способность Лургини открывать порталы во времени…

— Я не знаю! — раздражённо перебил Кирилл. — В истории Тунгусского метеорита до сих пор много непонятного. Так что всё может быть. Мать Лургини умерла во время родов, а отец вскоре после этого спился — ты, наверное, знаешь, что на тунгусов и прочие малые народы Сибири алкоголь действует особенно пагубно.

— Ты говорил, что Лургини — эвенкийка.

— В то время эвенков и называли тунгусами. В общем, Лургини прожила в стойбище до восемнадцати лет, потом устроилась в коопзверопромхоз в Ванаваре.

— Дальше я знаю: кто-то посоветовал твоему деду взять её в качестве домработницы.

— Да, дед увёз Лургини в Москву. Так что она живёт в нашей семье уже больше восьмидесяти лет.

— И ни разу за это время не проявила свою способность при твоих родственниках?

Кирилл покачал головой:

— Уверен, что ни разу. Я думаю, ей была нужна внешняя команда. И в семидесятом году я, трёхлетний пацан, случайно выдал такую команду.

Он рассказал Инне про происшествие с фотографией Нила Армстронга.

— Выходит, Лурнини не подозревала о своём природном даре? Откуда же она узнала… как это… алгоритм необходимых действий?

— Инстинктивно, скорее всего. Детёныши млекопитающих находят ведь соски своих мамаш.

Инна помассировала себе виски:

— В голове не укладывается… И Лургини непременно нужна фотография?

— Да. Портал открывается в то место и в то время, где и когда сделан снимок.

— А если показать Лургини какую-нибудь картину? Например… ну, я не знаю… "Грачи прилетели" или "Девочку с персиками"?

— Ничего не получится. В любом полотне, даже нарисованном с натуры, полно отсебятины художника. Я экспериментировал с пейзажами Брейгеля, Тёрнера и Поленова — дохлый номер. Про импрессионистов и говорить нечего.

— К тому же как ты объяснишь маэстрам своё появление? — усмехнулась Инна и вдруг вскинула голову:

— Стой! А фотограф, который делал снимок? Он ведь должен увидеть перед собой и портал, и тебя, если ты в него пролезешь!

— Правильное замечание, — одобрил Кирилл. — Портал — двухмерный и односторонний в обоих временах. Иначе говоря, если ты обогнёшь Овал, в смысле, зайдёшь за него, ты его не увидишь и не сможешь в него проникнуть. То же самое и в другом времени. То есть фотограф из прошлого ничего не обнаружит перед собой. Если, конечно, я не вылезу из Овала и не обойду вокруг него. Поэтому я всегда выжидаю пару минут, прежде чем проникнуть в Овал, чтобы фотограф удалился. И фотографии выбираю с осторожностью — такие, где люди не изображены крупным планом.

— Понятно. Ты путешествуешь в прошлое, приносишь оттуда винтажные вещи и реализуешь их здесь. Крадёшь?

— Признаюсь: я совершил кражу из прошлого только один раз, — Кирилл рассказал Инне случай с игрушечным "мерседесом". — Теперь приобретаю там вещи абсолютно легально, за плату.

— Откуда берёшь деньги?

— У меня — многоступенчатая система обмена. Если очень упрощённо, то меняю современные рубли на дореформенные, которые были в обращении до девяносто восьмого года, а уже их меняю в прошлом на доллары или дойчмарки. Получается невероятно выгодно. Следует, конечно, следить за годом выпуска купюр, чтобы не облажаться. Ещё иногда записываю там популярные телевизионные передачи, которые не сохранились в архиве телерадиофонда. Недавно записал, например, "Кабачок "13 стульев". Имеется одна квартирка в районе Тверской — там жили мои родственники, двоюродные дядя и тётя. Они на протяжении нескольких лет служили в нашем посольстве в Монголии, так что квартира почти всё время пустовала. Я являлся туда с телетюнером и ноутбуком и записывал нужную передачу.

— Подожди… — Инна закусила губу. — Только сейчас сообразила… Ведь что получается? Допустим, ты купил в прошлом магнитофон, чтобы загнать кому-нибудь здесь. Значит, из своего времени он исчез. Но ведь магнитофон никуда бы не делся из своего времени, если бы ты его не приобрёл! Его купил бы какой-нибудь человек из прошлого, то есть из времени этого магнитофона! А так человек остался без магнитофона, хотя должен был бы стать его обладателем! Противоречие!

Кирилл вздохнул:

— Честно говоря, стараюсь не заморачиваться на эту тему, чтобы не сломать себе мозги. Но точно знаю, что существуют два принципа. Первый — прошлое, изменённое при помощи способности Лургини, оказывает влияние на будущее. Был один случай очень давно… я тебе как-нибудь потом расскажу. И второй принцип — портал, открытый повторно по той же самой фотографии, ведёт точно в тот же момент прошлого. На это "вторичное" прошлое не влияют действия, осуществлённые при первом открытии.

— Нич-ч-чего не поняла, — замотала головой Инна.

— Сейчас поймёшь. Мне поступил выгодный заказ на радиолу "Мир" пятьдесят пятого года. Я знал, где можно её достать, и Лургини открыла портал в Москву пятьдесят седьмого, в один тихий переулочек — я разыскал подходящую фотку в интернете. Мы с Лургини уже прошли в Овал, как вдруг я услышал, что меня кто-то зовёт. Оборачиваюсь — Люба, твоя сестрица, собственной персоной! Она проникла за Овал.

Инна закрыла лицо ладонями:

— Господи, боже мой!!!

— Я так опешил, что велел Лургини немедленно возвращаться — при возвращении Овал не нужен. Мы вернулись сюда, а твоя Любка осталась там.

— Быстро давай эту фотку… — зашипела Инна и тут же сникла, сообразив. — А, ч-ч-чёрт!

— Ты правильно понимаешь, — кивнул Кирилл. — Мы попадём в то же самое место и время, но ни нас с Лургини, ни твоей сестры там не будет.

— И что же делать?

— Я верну Любу, — сказал Кирилл. — Ещё не знаю как, но верну обязательно. Это я тебе обещаю.

 

Глава 8

— Здравствуйте, Андрей Викторович.

— Здравствуйте, Борис…

— Эдуардович.

— Борис Эдуардович. Впервые имею дело с частным детективом. Присаживайтесь. Чаю, кофе?

— Нет, благодарю.

— Вы так упорно добивались встречи со мной, что заинтриговали меня. Излагайте.

— Я — муж Любови Удаловой, сестры вашей бывшей одноклассницы Инны Усольцевой. Она не стала возвращать девичью фамилию после развода.

— Так.

— Инна Усольцева состоит сейчас в отношениях с Кириллом Степановым, вашим с нею бывшим одноклассником.

— Прямо какая-то встреча выпускников. Ну да, прекрасно помню и Инну, и Кирилла.

— Я хотел поделиться с вами как с экс-сотрудником ФСБ своими соображениями по поводу Степанова.

— Подозрениями.

— Простите?..

— Не соображениями, а подозрениями вы желаете поделиться.

— Вы правы. Да и подозрения — ещё мягко сказано. Не стану вдаваться в подробности… Вот, посмотрите-ка на эти две фотографии. Они сделаны с разницей примерно в сутки. На первой фотографии Степанов гладко выбрит, на второй — у него уже отросла недельная щетина.

— Хм… Вы меня разыгрываете, Борис Эдуардович?

— Ни в коей мере, Андрей Викторович!

— Грим?

— Зачем Степанову накладывать грим? Он живёт на своей даче в Голицыно вместе с древней старухой, иногда отлучается в Москву по делам. Степанов торгует винтажной электроникой — знаете, магнитолами всякими, стереосистемами…

— Это мне известно. Дальше.

— Мою супругу насторожили некоторые аспекты отношений её сестры и Степанова.

— А именно?

— Степанов не приглашал Инну к себе, мотивируя это нежеланием причинить беспокойство своей старой компаньонке.

— Значит, старуха не приходится ему родственницей?

— Нет, она вроде его няня... В общем, я установил наблюдение за домом Степанова. Отсюда и фотографии.

— Понятно. От меня чего вы хотите?

— Понимаете, Борис Эдуардович… Люба пропала. Я не могу связаться с нею уже несколько дней.

— Вот как? А что говорит Инна?

— Утверждает, что ей не известно местонахождение Любы. При этом Инна ведёт себя вызывающе и даже агрессивно. Требует, чтобы я прекратил следить за Степановым. Пригрозила пожаловаться вам. Но ведь должен я что-то предпринять, дабы разыскать свою супругу, понимаете?

— Разумеется, я вас понимаю. Давайте поступим следующим образом. Вы на время полностью прекратите активность в отношении Степанова, а я…

— Ка же я смогу?..

— Сможете. Я займусь этим делом, а вы ничего не предпринимайте.

— Но… Вы будете держать меня в курсе?

— Непременно поделюсь с вами информацией, когда… и если сочту нужным. А сейчас прошу извинить, меня ждут неотложные текущие дела.

"Ай да Степанов, ай да Кирюшка! Ты, оказывается, полон загадок и сюрпризов. Новенькая, с иголочки, техника тридцатилетней давности, а теперь ещё и недельная небритость всего за сутки. Пожалуй, пришла пора побывать у тебя в гостях на твоей даче в Голицыно. Сам ты меня, конечно, не пригласишь, да уж я как-нибудь обойдусь и без приглашения".

х х х

Забросив обычные дела, Кирилл искал способ вернуть назад сестру Инны. Задача осложнялась тем, что он не знал в точности дату, когда была сделана фотография, посредством которой Люба попала в прошлое. Подпись к снимку, скачанному из интернета, извещала, что он сделан "ок. 1957/58 г." Конечно, этого было недостаточно.

Целыми днями Кирилл шарил в интернете в поисках более подробной информации о роковой фотографии. Звонок Инны застал его в самый разгар этого занятия.

— Кира, пожалуйста, скажи, что есть хоть какие-то подвижки! — голос Инны звучал потерянно и глухо. Кирилл ощутил холодный тяжёлый ком в груди.

— Инка, рад бы тебя обнадёжить, но...

У него вдруг возникло отчаянное желание нагрубить Инне, выложить ей всё, что он думает о её тупой, любопытной и не в меру активной сестре. В конце концов, Любка сама виновата! Кто её просил вынюхивать, чем занимается Кирилл?! Но он сдержал себя и продолжил:

— Пока не удаётся установить точную дату, когда сделан снимок. Мне ведь понадобится фотка, снятая чуть позже, но как можно ближе по времени.

Инна вздохнула, помолчала, потом нерешительно сказала:

— Кир, а если узнать дату и время прямо там, на месте?

— Не понял.

— Ну, ты проникнешь в фотку и спросишь там у кого-нибудь — который час, какое сегодня… в смысле, тогда… число…

Кирилл поперхнулся слюной. Несколько секунд он приходил в себя, потом заорал в мобильник:

— Инка… Инка, да ты гений!!!

— Мне только сейчас пришло в голову…

— Чёрт бы тебя побрал, Усольцева! Я столько лет шляюсь по разным временам, и ни разу не допёр… Хотя мне просто не требовалось! Я либо изначально знал дату снимка, либо она была мне не так уж и важна. Умница ты моя! Сию же минуту возьму Лургини за бока и отчалю.

х х х

Падающий снег укутывал крыши домов, ветви кустов и деревьев в палисадниках, ложился пушистым одеялом на тротуары. Из безлюдного переулка на более оживлённую улицу, ведущую к метро, вышли двое — мужчина лет сорока, который вёл под руку древнюю старуху. Мужчина явно торопился. Он ступил на проезжую часть, чтобы перейти на другую сторону улицы, и тут же удостоился возмущённого гудка "победы" с шашечками на передних дверцах. Машина резко затормозила, из неё выскочил злой таксист.

— Ослеп, что ли, деревня?! — заорал он. — Жить надоело?

— Извините, — виновато сказал мужчина. — У меня, видите, бабушка старенькая, веду её в поликлинику…

— Да вы бы сейчас оба в морге оказались! Гололёд ещё… А мне что же, в тюрьму из-за вас садиться? Здесь нет перехода!

— Прости, командир, — покаянно пропыхтел нарушитель, торопливо ведя свою спутницу к тротуару. — В другой раз не повторится…

Таксист сплюнул, сел за руль и уехал. Несколько человек остановились на тротуаре, чтобы понаблюдать за этой сценой.

— Внимательнее надо, товарищ, — произнёс важный пожилой дядя в драповом пальто и мерлушковой шапке-пирожке. Поверх ботинок у него были надеты галоши, в руках он держал чёрный кожаный портфель с блестящими застёжками. — здесь ведь Москва, движение…

— Ой, да енти шо́феры сами гоняють, как ненормальные! — вмешалась в разговор женщина средних лет в полушубке, из-под которого виднелась длинная шерстяная юбка, и в пуховом платке.

— Надо соблюдать правила уличного движения, — отчеканил дядя. Он подозрительно оглядел нарушителя и спросил:

— Кстати, а почему вы не на работе?

— У меня отгулы накопились, — объяснил мужчина. — Вот, сподобился бабулю к врачу отвести.

— А где вы работаете? — не отставал обладатель портфеля.

— Да отзынь ты от них, деловой! — сердито крикнула женщина. — Чего прилип, как банный лист?

— Вы мне подскажите лучше, который час, — сказал мужчина. Обладатель портфеля неторопливо поднял руку и посмотрел на циферблат наручной "Славы".

— Двадцать пять минут первого.

— Спасибо большое! Пойдём скорее, бабуля, — мужчина потянул свою спутницу по направлению к метро. Солидный дядя повёл носом и отправился восвояси. Женщина в платке тоже ушла, наградив напоследок обладателя портфеля несколькими нелестными эпитетами (вполголоса).

— Куда нам ещё надо, бэеткэн? — спросила старуха.

— Подойдём вон к тому газетному киоску— и назад. Надо дату узнать, Лургини. Если бы я рискнул спросить у этого борова с портфелем, какое сегодня число, он бы вцепился в нас, как крокодил.

х х х

Кирилл и Лургини провели около двадцати минут в реальности более чем полувековой давности. Вернувшись в настоящее, Кирилл отправил Инне эсэмэску, чтобы не нервировать её звонком: "23 дек. 1957, 12:15 дня! Усиленно ищу близкие по времени и месту фотки!" Затем он занялся приготовлением ужина и позволил себе в честь удачной акции употребить немного пива.

Они с Лургини закончили ужинать, и Кирил отвёл старуху в её комнату на втором этаже. В ворота дачи позвонили. На мониторе появилось изображение человека, которого Кирилл поначалу не узнал. Лишь открыв калитку, он вспомнил, кем был незваный визитёр.

— Привет, Кирилл, — сказал Андрей Ганелин. Он был в деловом костюме, за его спиной на подъездной дорожке у ворот стояла чёрная "тойота".

— Привет, товарищ Ганелин, — сухо ответил Кирилл. Ганелин протянул ему руку, которую Кирилл демонстративно не заметил.

— Чем обязан?

— Надо поговорить.

— О чём?

— О важном для меня, но в первую очередь для тебя.

— Ну, проходи.

Кирилл проводил гостя в гостиную. Ганелин занял диван, Кирилл присел на краешек стола.

— Не буду ходить вокруг да около, моё время мне дорого. Как и твоё — тебе. Да, Кирюш? Время тебе дорого?

— Допустим.

— Фефелов подарил мне двухкассетник, который выглядит так, словно только что получен со склада готовой продукции корпорации "Шарп". Двухкассетник он получил от тебя. Это первое.

— Многие хвалят моё качество реставрации.

Ганелин криво усмехнулся:

— Кирюш, давай не будем! Второе — взгляни-ка на эти фотки.

Ганелин протянул Кириллу две его фотографии — с небритостью и без.

— Они сняты с промежутком в сутки. Скажешь, что применил средство для срочного ращения волос? Не поделишься названием?

Кирилл мельком взглянул на фотографии.

— Андрей, какое тебе дело? Что тебе от меня надо?

— Твои объяснения.

— Их не будет.

— Почему?

— Потому что тебя это не касается.

— Ошибаешься. Тебе известно, где я работал до того как возглавил службу безопасности у Фефелова?

— Разумеется. На Лубянке.

— Правильно. А бывших чекистов, как тебе, надеюсь, известно, не бывает. Помнишь совет незабвенного Шерлока Холмса? Отбросьте все возможные версии, и то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни оказался. Путём умозаключений я пришёл к выводу, что ты освоил путешествия во времени или что-то в этом роде. Обладание подобной технологией может принести огромную пользу. А может — невообразимый вред.

— Ты пьяный или обдолбанный?

Ганелин вздохнул.

— Ну всё, хватит валять дурака.

Молниеносным движением он выхватил из-за пазухи пистолет и направил его на Кирилла.

— У нас нет времени, Кирюша. Или ты немедленно вводишь меня в курс дела, или…

В гостиную, неслышно ступая, вошёл мужик, одетый в чёрные брюки и тёмное худи — капюшон скрывал верхнюю часть его лица. В руке он держал бейсбольную биту. Кирилл лишь мельком глянул на него и тут же, сообразив, что появился эдакий бог из машины, снова уставился на Ганелина. Мужик одобрительно кивнул, размахнулся и ударил Ганелина битой по голове. Тот упал, однако оружие так и не выпустил.

— Быстро тащи скотч, надо его связать! — прошипел мужик и откинул капюшон. Вот теперь у Кирилла чуть не поехала крыша: он смотрел на самого себя, только на десяток лет старше.

 

Глава 9

— Ты… я… — пробормотал Кирилл. Он почувствовал приближение панической атаки.

— Что, Гаррисона вспомнил, "Фантастическую сагу"? — ухмыльнулся его старший двойник. — Я знаю. Дыши глубже. Иди выпей чего-нибудь, я пока обездвижу Ганелина.

Кирилл прошёл на кухню, вынул из холодильника початую бутылку водки, налил в первую попавшуюся щербатую чашку, выпил. Несколько раз глубоко вдохнул, повторил возлияние. Руки зудели, ноги подкашивались. В гостиной слышались возня и сердитое бормотанье. Потом звуки стихли, и "старший" Кирилл вошёл в кухню.

— Связал урода и хлебало ему заткнул, — доложил он. Не спрашивая разрешения, налил полный стакан водки и выпил. Полез в хлебницу, выудил из полиэтиленового пакета горбушку буханки, занюхал и зажевал. Кирилл мрачно наблюдал за ним.

— Теперь у меня будут серьёзные проблемы, — сказал он.

— Ганелин угрожал тебе пистолетом. Куда уж серьёзнее! Ничего, разберёмся. Да ты присаживайся, в ногах правды нет, — произнёс двойник и сам сел за кухонный стол, вытянув из-под него табурет. Кирилл тоже опустился на стул.

— Отвечаю на вопрос, который тебе не терпится мне задать. — произнёс гость. — Конец зимы две тысячи двадцать второго, точную дату тебе знать не обязательно.

— Я так и думал, что лет девять-десять тому вперёд, — кивнул Кирилл, он понемногу приходил в себя. Даже усмехнулся:

— Знакомиться нам, наверное, нет смысла?

— Согласен, — осклабился Кирилл-"старший". — Вообще нам лучше зря не терять времени. Времени, блин… Это чёртово время… Ладно. О том, что произошло со мной за прошедшие девять лет, я тебе рассказывать ничего не буду — нет смысла. Главное — теперь ты точно знаешь, что доживёшь до пятидесяти шести. А явился я сюда по двум очень серьёзным причинам. Первая — один хорошо известный упырь сделал огромный шаг по направлению к всемирному апокалипсису.

— Это тот, о ком я подумал? — спросил Кирилл. — Который "с половыми органами дедушки?"

— Точно. Я не буду посвящать тебя в подробности. Но имей в виду, что оный упырь замутит всё уже в следующем году. Как раз тогда у меня… гм… у тебя и появится желание изменить прошлое. Но ты не решишься.

— "Ты"?

— Ну хорошо, мы. Мы не решимся. А в двадцать втором уже деваться будет некуда. Но свободное путешествие в прошлое для меня — конкретно для меня — стало уже невозможным. Как раз в этом и заключается вторая причина моего появления здесь. — "старший" разлил водку и поднял свой стакан. — Не чокаясь!

— Почему? — спросил Кирилл, беря кружку.

— Лургини умерла.

"Старший" опрокинул в себя водку. Кирилл выматерился, в нём вдруг вспыхнула ярость по отношению к двойнику из будущего.

— Стесняюсь спросить, — произнёс он деланно-елейным голосом. — Каким же образом…

— …я попал сюда? Лургини сама сказала, что сегодня… в смысле, в моём времени… умрёт, и сможет напоследок только один раз открыть портал. Я нашёл в интернете фотку, сделанную кем-то в твоём "сегодня" рано утром в районе Белорусского вокзала, так и попал сюда.

— Значит, "твоя" Лургини валяется мёртвая?

— Когда я вернусь, я похороню её. Обратно в моё время меня вернёт Лургини из того времени, в которое я отправлюсь для выполнения миссии. У меня с собой опорная фотка.

— Фигня! — воскликнул Кирилл. — Во-первых, сильно сомневаюсь, что Лургини способна работать с будущим. Во-вторых, что-то не припомню, чтобы ты уже посещал нас в прошлом. Ну, после выполнения этой твоей миссии.

— Насчёт способностей Лургини — увидим. Я приду к нашей старушке, когда тебя не будет дома.

У Кирилла не укладывался в голове такой расклад. Он закурил. "Старший" протянул руку к пачке и спросил:

— Можно?

Кирилл махнул рукой. Двойник из будущего тоже закурил. В кухне воцарилось молчание.

Потом "старший" сказал:

— Я помогу тебе вернуть Любку Удалову.

Кирилл недоверчиво посмотрел на него:

— Ты нашёл подходящую фотку?

— Нашёл. Один мужик сделал в пятьдесят седьмом серию фоток в одном и том же районе, среди них была и та, посредством которой Лургини открыла роковой для Любки портал. Снимок, подходящий для возвращения инкиной сестры, сделан в тот же день, но чуть позже.

— Откуда тебе известно точное время второй фотки?

— Уличные часы в кадре, — пояснил "старший".

— А дата?

— Интернет развился за девять лет, информация стала более упорядоченной.

— Значит, зря я таскался с Лургини в пятьдесят седьмой. — сказал Кирилл.

— Точняк.

— Как ты собираешься изменить историю? Хотя догадываюсь.

— Да-да, ликвидировать Упыря в его молодые годы.

— Ты что же, подобрал старые фотки с ним?

— Их полно в интернете.

— А ты не думаешь, насколько опасно вот так кардинально вмешиваться в прошлое?

— Тебе напомнить, как ты поступил с Карловым? — прищурился "старший".

х х х

Это был тот самый случай, о котором Кирилл пообещал "как-нибудь потом" рассказать Инне. В средней школе его доставал Антон Карлов — здоровенный, мордастый и необычайно тупой одноклассник. Он постоянно цеплялся к Кириллу, обзывал его "буржуем" за принадлежность к семье интеллигентов, отобрал у него красивую иностранную ручку. Кирилл часто думал, как избавиться от Карлова. И однажды ему представился такой случай.

В их школе когда-то учился участник войны, герой Советского Союза. Некоторые из имевших к нему отношение реликвий хранились в школьном музее, который размещался в помещении, смежном с пионерской комнатой. Среди реликвий имелся и муляж Золотой звезды. Однажды в субботу после уроков, когда Кирилл в числе других "припаханных" оформлял в пионерской комнате стенгазету, туда явился некий старшеклассник с фотоаппаратом. Вожатая открыла музей, старшеклассник сделал несколько снимков, и вожатая снова заперла дверь. Вскоре на стенде в вестибюле появились фотографии, в том числе и изображение стенда со звездой. Кирилл незаметно спёр фотографию, проник с помощью Лургини в музей (разумеется, он выждал, пока фотограф покинет помещение) и вытащил из стенда муляж награды. К тому времени он посмотрел уже достаточно детективных фильмов и знал, что ни в коем случае нельзя оставлять отпечатки пальцев, поэтому воспользовался резиновыми перчатками.

Пропажу обнаружили через несколько дней, причём произошло это в присутствии "шишек" из райкома комсомола. Когда по школе прокатилась первая волна скандала, Кирилл засунул звезду в сумку Карлова (опять-таки воспользовавшись перчатками), а потом подбросил вожатой, которая пребывала в полнейшей панике от произошедшего, написанную печатными буквами записку: "ЗВЕЗДУ УКРАЛ АНТОН КАРЛОВ". В присутствии завуча по воспитательной работе сумку Карлова обыскали и обнаружили пропажу. Карлов, разумеется, всё отрицал, да и анонимная записка вызвала у многих подозрение, но райкомовские жаждали показательного кровопускания, и Карловым занялась комиссия по делам несовершеннолетних. До колонии не дошло, но в другую школу бугая всё-таки перевели.

х х х

— Ну, ты сравнил! — воскликнул Кирилл. — Мелкий финт с экспонатом из школьного музея — и судьба целого мира!

— А кому дано определять значимость вмешательства? — вкрадчиво спросил "старший". — и вообще, давай скорее покончим с нашими делами. Мне, знаешь ли, стрёмно беседовать с самим собой.

— Взаимно, — буркнул Кирилл. — Надеюсь, ты не пробудешь в прошлом долго?

— Справлю дело и сразу вернусь. Я сейчас дам тебе фотку для извлечения Любы… Слушай, что-то Ганелин слишком тихо себя ведёт.

— Чёрт, не подумал! Ганелин мог слышать наш разговор.

Кирилл подошёл к двери в гостиную и приоткрыл её. Связанный Ганелин лежал на полус закрытыми глазами. Кирилл подошёл к нему — тот дышал размеренно,

— Что с ним делать? — сказал Кирилл, вернувшись на место. Двойник беспечно махнул рукой:

— Отправим куда-нибудь в прошлое. Год эдак в восемьдесят третий, когда царствовал его любимый Андропов. Пускай явится там на Лубянку и всё расскажет. Кто ему поверит? Засадят в психушку, и дело с концом.

— А вдруг Ганелин явится к себе домой?

— Чтобы свести с ума своих родителей и себя, молодого? Хотя… Ну, перекинь его куда-нибудь за границу. В Штаты, например. Не до Ганелина сейчас. Пойдём скорее к Лургини. Жаль, конечно, старуху будить, но что поделаешь…

— Сначала разберёмся с Ганелиным, — твёрдо сказал Кирилл. — Поройся-ка у себя в памяти. Уверен, ты вспомнишь, что я тебе девять лет назад не уступил.

"Старший" расхохотался.

— Ладно, молодой, твоя взяла! Избавимся от Ганелина.

Кирилл отыскал в интернете и распечатал фотографию.

— Я думаю, подойдёт, — сказал он, демонстрируя снимок двойнику. — Штат Мэн, США. Всегда хотел побывать там. Гляди, какая красота! Леса, озёра. Даже завидую Ганелину.

— Да, привлекательно. Ну что, бери Лургини за бока — и тащим Ганелина в Овал!

Проснувшаяся Лургини не высказала никакого удивления при виде двух Кириллов. Она послушно открыла портал, и обе версии Степанова совместными усилиями вытащили Ганелина за Овал и положили на каменистом бережку небольшого озера. Ганелин очнулся и растерял своё хладнокровие. Пока его несли, он мычал сквозь затычку и извивался всем телом. Но Кирилл (а уж его двойник тем более) не испытывали к полковнику ни малейшей жалости.

— Всё, половина дела сделана, — произнёс с облегчением "старший", когда Овал сжался в точку и исчез. — Держи, как и обещал.

Он достал из-за пазухи распечатку снимка и протянул её Кириллу. Фотография была сделана с другого ракурса, но Кирилл узнал переулок, в котором затерялась Люба.

— Спасибо.

— Тебе спасибо. А это — чтобы я попал в нужное мне время.

"Старший" вынул другую фотографию. Кирилл, конечно, сразу узнал человека, который, если верить "старшему", через девять лет готов будет отправить мир в тартатары. На снимке он был совсем молодым — позировал в компании приятелей на фоне ростральных колонн.

— Мало того, что шпана, так ещё и мудило закомплексованное, — презрительно сказал "старший". — Ты посмотри: брючки, курточка, кэпочка… А ботинки-то, ботинки! Ему здесь лет семнадцать, а носит "Прощай, молодость!"

— Да шут с ним. Ты, главное, не облажайся.

Кирилл передал Лургини фото с будущим злодеем мирового масштаба. После обычного хихиканья с топтанием открылся портал.

— Погоди, Лургини, не расширяй Овал, — пробормотал "старший".

Он подошёл к висящему в воздухе отверстию величиной со спичечный коробок и приник к нему, как к дверному глазку. Выждав, скомандовал:

— Давай, голубушка!

Овал начал расти. Когда он достиг подходящего размера, "старший" торопливо пожал своему молодому двойнику руку, кивнул Лургини и прошёл через портал, из которого дул терпкий морской ветер.

— Бывайте! — донеслось с той стороны. Овал съёжился и исчез. Кирилл посмотрел на место, где он был, потом досадливо пробормотал:

— Чёрт, не сообразил спросить, как у нас будет с Инкой…

х х х

Люба Удалова не сразу осознала, в каком кошмарном положении оказалась. Она стояла на заснеженном тротуаре в лёгкой блузке, облегающих джинсиках и босоножках и растерянно озиралась. Её била дрожь, но не столько от зимнего холода, сколько на нервной почве.

— Степанов! — тихонько позвала она. Улица с убогими деревянными домишками хранила безмолвие, с дерева равнодушно каркала ворона. Люба обмерла от ужаса.

— Степанов!!!

Она выхватила из кармана джинсов мобильник. Сеть отсутствовала. Люба прижала мобильник к груди, губы её скривились, она начала тихонько подвывать.

Из ближайшего двухэтажного барака вышла толстая баба в шубе, замотанная платком крест-накрест, с большой матерчатой сумкой в руке. Она уставилась на Любу.

— Во шалава-а-а! — протянула она басом. — Ты откудова такая, а? Из заграницы, что ль?

— Я наша, русская! — в отчаянии выкрикнула Люба.

— Ага, рассказывай! Русская она! Вырядилась как блядина закордонная! Захарыча, что ль, позвать, он тебя быстро отправит куда надо…

Баба повернулась к дому и заорала лужёной глоткой:

— Захарыч! Захарыч!!!

В окне второго этажа показался мордастый мужик в синем форменном пиджаке с погонами, накинутом прямо на серую майку. Он что-то жевал.

— Иди сюда! Иди скорей! — баба замахала рукой.

— Не надо! — пропищала Люба.

— Надо! — припечатала баба.

Люба, оступаясь и поскальзываясь, побежала прочь по переулку подальше от страшной бабы и её соседа Захарыча, который, видимо, был местным участковым. Достигла перекрёстка с небольшим переулком. Обернулась — баба по-прежнему стояла возле барака в ожидании Захарыча, которому явно не хотелось одеваться и выползать на мороз. Не отрывая взгляда от бдительной аборигенки, Люба стала медленно отступать задним ходом по переулку… и вдруг кто-то сзади обнял её. Люба завизжала и задёргалась.

— Уймись, Удалова! — прогремел над ухом знакомый голос.

Люба вырвалась из объятий и обернулась. Кирилл Степанов, в драповом пальто, шерстяных штанах и меховой шапке-ушанке, насмешливо смотрел на неё.

— Кирька… Кирька! — теперь уже сама Люба бросилась к нему на шею. Он тоже приобнял её, но тут же высвободился и сказал:

— Пошли скорей, пока ты не переполошила весь квартал… гостья из будущего, блин!

х х х

В камине пылал огонь. Закутанная в плед Люба сидела с ногами в кресле и прихлёбывала из высокого стакана джин с тоником и грейпфрутовым соком. Рядом на столике валялся её мобильник.

В гостиную вошёл Кирилл с планшетом в руках и спросил:

— Ну что, всех успокоила?

— Ага. Инке сказала правду — она ведь и так в курсе, а остальным натрепала, что ездила к дальним родственникам в глухую деревню, где связи нет.

— Разумно.

Он уселся в кресло напротив Любы, положил планшет на стол и спросил:

— Ничего, если я закурю?

— Кури на здоровье. Я теперь согласна на всё, даже лечь с тобой в постель.

Кирилл расхохотался. Люба тоже улыбнулась.

— Ну нет, Любаша. Изменять твоей сестре я не собираюсь.

— Да я шучу!

— Я так и понял. Смешать тебе ещё? — спросил Кирилл, заметив, что стакан Любы опустел.

— Пока не надо, спасибо. Что теперь будешь делать?

— Как что? То же, что и раньше.

— А ничего, что я знаю твою тайну? Не боишься, что я кому-нибудь расскажу? Например, Борьке, своему мужу?

— Не расскажешь, — уверенно произнёс Кирилл.

Люба с тревогой посмотрела на него:

— Надеюсь, ты меня не…

— Охренела, Удалова?! Я просто точно знаю, что в ближайшие девять лет ни со мной, ни с Лургини ничего плохого не произойдёт.

— Разве твоя Лургини умеет открывать свои Овалы и в будущее?

— Нет, тут дело в другом… Ты уверена, что хочешь знать подробности?

— Совершенно не уверена. И скажу тебе больше — запрещу Борьке лезть в твои дела.

— Вот за это большое тебе человеческое спасибо.

Кирилл смешал себе коктейль, сделал пару глотков и сказал:

— Хочу предупредить… Пока тебя не было, здесь, в нашем времени, кое-что произошло.

— Что? — испугалась Люба.

— Не волнуйся, лично для тебя и твоих близких — ничего страшного. Просто изменилась, скажем так, политическая обстановка по причине исчезновения одного известного мерзавца. Правда, многим он нравился. Тебе, наверное, тоже.

— Степанов, не говори загадками.

— Лучше просто почитай Википедию.

Он протянул Любе планшет. Она принялась изучать страницу.

— Подожди-ка… Офигеть! У нас теперь новый…

— Не "теперь", а с двухтысячного года.

— С двухтысячного был тот!

— А теперь этот. Всяко лучше.

— С чего ты взял?

— Тот уже в следующем году устроил бы такое...

— Что?

— Лучше тебе не знать.

— И куда исчез тот?

— Его нет. Вообще нет.

 

Эпилог

— Снимите с него наручники. Свободны… Присаживайся, Кирюша.

— Спасибо, господин… или вам привычнее обращение "товарищ"?.. Ганелин. А вы здорово постарели. Ну да, вам ведь пришлось прожить лишние… сколько лет? Я не помню точно дату той фотографии.

— Десять лет. Но об этом позже. Давай всё-таки на "ты", Кирилл. Мы ведь с детского сада знакомы.

— И поэтому твои опричники скрутили меня, как только я вернулся из прошлого?

— Это было сделано ради твоего же блага.

— Моего? Или всё-таки твоего? Я для тебя теперь не представляю опасности. Лургини умерла.

— Именно твоего. Чтобы ты не наломал дров, если твоя "младшая" версия вздумает снова открыть портал. Фотография-то, с помощью которой ты вернулся в наше время, осталась в две тысячи тринадцатом.

— Слушай, а как тебе удалось занять здесь столь солидное положение? Мы же отправили тебя в Америку…

— Не в Америку. Вы нарвались на банальный фейк. На той фотографии на самом деле был не штат Мэн, а наша Карелия, причём снятая в две тысячи третьем. Пейзажи похожи.

— Значит, ты оказался в Карелии в две тысячи третьем…

— …и почти сразу разобрался в ситуации. Ты не представляешь, какие преимущества даёт человеку информация о том, что произойдёт в мире в ближайшие десять лет. Правда, пришлось делать поправку на изменения, которые ты внёс в гораздо более отдалённое прошлое, замочив одного будущего крупного деятеля в его юношеском возрасте …

— Тебе его, конечно, жаль.

— Представь себе, нет. Он был мудаком и гопником. Да и бог с ним.

— Странно, что ты не сообразил прийти ко мне в две тысячи третьем и воспользоваться даром Лургини.

— Каким образом?

— Ну… Сразу не соображу.

— Вот именно. Я занялся карьерой. И, как видишь, преуспел. А ты мне понадобился вот зачем… Чай, кофе?

— Нет, спасибо.

— Как хочешь. Тогда слушай и не падай в обморок. У твоей Лургини был сын.

— Фигня! Лургини до конца своих дней оставалась девственницей.

— Лично проверял?

— Не смешно.

— Скажу больше: этот сын приходится братом твоему отцу.

— Что?!

— Ребёнок родился в тридцать первом в Ванаваре, и его отец, то есть твой согрешивший дед, сразу определил иалыша в детский дом в Красноярске. Твоя бабушка так ничего и не узнала.

— А Лургини как отнеслась к рождению ребёнка?

— Ну, тебе ведь лучше меня известно, что она была… не совсем нормальной.

— Да.

— Вот. Я думаю, она даже не вполне осознала, что с ней произошло. Мне удалось проследить судьбу ребёнка. Его назвали Вилиором — знаешь, тогда была мода на подобные большевистские имена. В метрике мальчишка был записан как Вилиор Иванович Тунгусов. После детдома поступил в ФЗО, выучился на нефтяника-бурильщика, в шестидесятом женился. Через год в семье Тунгусовых родился сын Николай, а ещё через год — дочь Мария. Твои двоюродные брат и сестра… Желаешь выпить? Вискарь, коньяк, водочку?

— Нет, не надо. Переварю как-нибудь сию информацию.

— Хорошо, продолжаю. Николай Вилиорович живёт ничем не примечательной жизнью. Пошёл по стопам отца — выучился на инженера-нефтегазовика, женился, сейчас проживает в Барнауле, нянчит внуков. Меня гораздо больше беспокоит его сестра, Мария Вилиоровна. Она — актриса, окончила Новосибирский театральный, играла в "Красном факеле", это такой театр в Новосибирске. Замужем не была, вела типично богемное существование. А в прошлом году исчезла.

— Как исчезла? Куда?

— Не известно. Поиски ни к чему не привели. Никто ничего не знает — ни друзья, ни коллеги, ни её брат, ни отец.

— Вилиор до сих пор жив?

— Представь себе. Твоему дядюшке девяносто два года, он бодр, весел и здоров. У меня возникла мысль: а что, если Мария обладает тем же даром, что и её бабка Лургини? Может быть, он проявляется только у женщин? Или передаётся через поколение? Или и то, и другое? Когда Лургини впервые открыла портал?

— При мне — в семидесятом. Мне было четыре года.

— Лургини тогда исполнилось пятьдесят девять, правильно?

— Да.

— Вот! А Марии в прошлом году тоже стукнуло пятьдесят девять!

— По-твоему, Мария сбежала в другое время?

— Хуже. На неё могли выйти зарубежные спецслужбы.

— Паранойя — ваша профессиональная болезнь.

— Зря ёрничаешь. Мы сейчас усиленно ищем Марию, и когда мы её найдём…

— Если.

— Что?

— Если найдёте.

— Найдём. И я заранее предлагаю тебе стать её, так сказать, куратором. Всё-таки вы с ней — не чужие друг другу, к тому же у тебя большой опыт…

[…]

— Что за хрень?!

— Привет, молодой!

— Ты…

— Да-да, я — это ты, Кирилл Степанов, только на три года старше, из две тысячи двадцать пятого. Не везёт бедному Андрюше Ганелину, опять получил от меня… или, если угодно, от тебя битой по башке. Не смотри квадратными глазами! Лучше помоги связать Ганелина, пока он не очухался.

[…]

— Значит, ты… то есть я нашёл Марию?

— Догадливый. Да вот она… Маша! Покажись в Овале, поздоровайся с моей младшей версией!

— Привет, кузенчик!

— Э-э-э… Здрасьте… Постой! Как Мария сумела открыть портал в конкретные время и место? Я же не делал здесь никаких фоток!

— Видеокамеру видишь? Ганелин фиксирует всех визитёров. Достань-ка из неё карту памяти… Теперь займемся нашим бывшим одноклассником. На сей раз загоним его подальше, вернее, пораньше, во времена первых фотографий.

— Это получается первая половина девятнадцатого века. Дагер, Ньепс…

— Не умничай. Я уже подготовил фотку, вот она. Стамбул, середина девятнадцатого. Ганелину жизнь мёдом не покажется! Представляешь, как в то время в Турции относились к русским? Но первым делом затащим его к нам, в двадцать пятый, а то ещё сюда явится кто-нибудь из его шестёрок. Ну, чего стоишь? Мне одному не справиться!

 

Москва, май — июль 2025 г.

 

---

[1] Мальчик (эвенк.)

[2] Не беда! (эвенк.)

[3] Мне жарко! (эвенк.)

[4] У нас гости, Лургини. Познакомься — это Инна (эвенк.)

[5] Здравствуй, девушка, здравствуй! (эвенк.)

[6] Нельзя! (эвенк.)